Идея произведения Целостный (комплексный) анализ художественного текста Название Тема Лексико-семантические доминанты текста (ключевые слова) Эпиграф Образ рассказчика Жанр Композиция Конфликт Сюжет Речевая характеристика героев Изобразительно-выразительные средства и стилистические фигуры: анафора, эпифора, градация, лексическое кольцо, риторические вопросы, восклицания, антитеза, параллелизм Проблематика (нравственная, гражданская, социальная, психологическая, педагогическая, утопическая, философская) Художественное время (реальное, историческое, мифологическое) Художественные детали (внешности, интерьера, пейзажа, обстановки) Художественная функция звука и цвета в произведении Художественное пространство (реальное, условное, сжатое, объемное, ограниченное (бытовое), безграничное, замкнутое, разомкнутое) Авторские оценки описываемых событий и персонажей Образ автора Тональность Прямые: лирические, философские, реплики автора, вставки; обращения к читателю; присутствие образа автора Косвенные: пейзаж художественная деталь портрет сны литературные реминисценции интерьер «говорящие» фамилии Речевой строй произведения
Весенняя идиллия Небольшое селение, приютившееся над дальней речкой, в бору, тонуло в том особенном сумраке, которым полны весенние звездные ночи, когда тонкий туман, подымаясь с земли, сгущает тени лесов и застилает открытые пространства серебристо-лазурною дымкой... Все тихо, задумчиво, грустно...
Церковь стоит на холмике в самой середине поселка... Скрипят ступени лестницы... Старый звонарь Михеич подымается на колокольню, и скоро его фонарик, точно взлетевшая в воздухе звезда, виснет в пространстве. Тяжело старику взбираться по крутой лестнице... Много уж раз встречал он весенний праздник, потерял счет и тому, сколько раз ждал урочного часа на этой самой колокольне. И вот привел Бог опять. Ему не нужно часов: Божьи звезды скажут ему, когда придет время...
СЛОВАРЬ РАССКАЗА 1. Тропарь поют- краткое песнопение, музыкально- поэтический комментарий к богослужебным чтениям 2. На клиросе заливаются десятки детских голосов- место в храме, предназначенное для хора 3.Хоругви бьются в воздухе-- укрепленное на длинном древке полотнище с изображением Иисуса Христа, Богородицы или святых. 4. тенор-основной голос 5.Дискант –самый высокий из певческих голосов; вообще высокие, тонкие звуки.
В чудесном рассказе В.Г. Короленко "Старый звонарь (весенняя идиллия)" действие происходит в пасхальную ночь. И пасхальная радость здесь смешана с той грустью, которая всегда живет в русской природе, русской деревне, а особенно, когда смотрит на все это старый, видевший в жизни много горя человек. Здесь это звонарь Михеич. Вся жизнь его связана с колоколами и звонами, при них и состарился. И вот пасхальная служба: Старый звонарь
Пасхальный рассказ как жанр един, но это единство многообразия: сохраняя жанровую сущность неизменной, каждый автор мог выразить в пасхальном рассказе свое, задушевное. И каждый проявил в этом жанре свою меру таланта и литературного мастерства. У пасхального рассказа славное прошлое в русской литературе. По понятным причинам он исчез из советской литературы, но остался и долго держался в литературе русского зарубежья. Сегодня у него почти нет настоящего. Возможно ли будущее зависит от нас. Возродится Россия, воскреснет православный мир русской жизни вернется и этот жанр.
" Колокольня. Какая веселая, пьянящая, головокружительная пестрота внизу, под моими ногами. Небо страшно близко: вот-вот дотянешься рукой до белого пухлого ленивого облачка. О, верх мальчишеского счастья - наконец-то в моих руках веревка от самого главного, самого большого колокола… Грушевидный язык его тяжел и долго скрипит своим ухом, пока его раскачиваешь. Ба-ам!.. Теперь уже больше ничего не видишь, не слышишь и не понимаешь. В ушах больно от мощных медных колебаний. Еще!.. еще… Ласточки стрелой проносятся мимо тебя, любительские голуби стаей плавают высоко в воздухе"… А.И. Куприн
Самый большой русский колокол на Святой Земле в колокольне храма Гроба Господня весом 6 тонн. Иван Шмелёв «Богомолье» "Дьякон машет на колокольню и восторгается: - Что за глас! Сижу и слушаю, не могу оторваться... от младости так, когда еще в семинарии учился. Говорят про колокола и певчие - все-то знают: - Сейчас это "Корноухий" благовестит, маленький, тыща пудов всего. А по днунадесятым - "Царь-Колокол" ударяет, и на ногах тут не устоишь. Дьякон рассказывает, что после обедни и "Переспор" услышим: и колоколишка-то маленький, а все вот колокола забьет-накроет. Певчие хвалят "Лебедя": - За "Славословием"-то вчера слыхали? Чистое серебро! Дьякон обещает сводить нас на колокольню - вот посвободней будет,- отец звонарь у него приятель, по всем-то ярусам проведет, покажет."
И.И. Козлов «Вечерний звон» Несчастье сделало его поэтом В.А. Жуковский Певец, когда перед тобой Во мгле сокрылся мир земной,- Мгновенно твой проснулся гений, На всё минувшее воззрел, И в хоре светлых привидений Он песни дивные запел. О милый брат, какие звуки! В слезах восторга внемлю им… А.С. Пушкин.1825 г
Вечерний звон Вечерний звон, вечерний звон! Как много дум наводит он О юных днях в краю родном, Где я любил, где отчий дом, И как я, с ним навек простясь, Там слушал звон в последний раз! Уже не зреть мне светлых дней Весны обманчивой моей! И сколько нет теперь в живых Тогда веселых, молодых! И крепок их могильный сон; Не слышен им вечерний звон. Лежать и мне в земле сырой! Напев унывный надо мной В долине ветер разнесет; Другой певец по ней пройдет, И уж не я, а будет он В раздумье петь вечерний звон!
И.И. Левитан «Вечерний звон» Образ высокого неба и большой массы воды. Мы следим за поворотом реки, взгляд уводит в глубину картины. От дальнего берега реки тропинка ведёт зрителя к тихой обители – монастырю. Пространство и цвет создают настроение картины.
ЛЕВИТАН (По мотивам картины "Вечерний звон") В глаза бревенчатым лачугам Глядит алеющая мгла, Над колокольчиковым лугом Собор звонит в колокола! Звон заокольный и окольный, У окон, около колонн, - Я слышу звон и колокольный, И колокольчиковый звон. И колокольцем каждым в душу До новых радостей и сил Твои луга звонят не глуше Колоколов твоей Руси... Рубцов Николай
А.К.Саврасов Вид на Московский Кремль. Весна. Обнажилась земля, распахнулось небо: ясно! Весна, перед Пасхой. Тут, на задворках московского дворика – сыро, голо; скудно, бедно, до боли знакомо и просто. Земляной, крестьянской – христианской – Русью «пахнет». А там, впереди – в сиянии света – златоглавый град земной, высящийся к небу, и сливающийся с ним в водном отражении…
Вечерний звон В словаре Даля сказано, что слово колоколец в тверских диалектах обозначает последний вздох умирающего. Это значение наводит нас на мысль о том, что всё в природе смертно. Но в то же время у природы есть и другое свойство с наступлением весны всё воскресает. Смерть и рождение в природе идут рядом. И этот ритм природы остро чувствует человек, именно поэтому будет и новая радость и новая сила
Слышу вас, колокола, Над землёю. Против горя, против зла Вы со мною Сколько веры и тепла! Сколько силы! До чего же вам мила Мать-Россия! Вам и роща дорога, И былинка, И дорога на века И тропинка, И могучий богатырь, И старушка, Златоглавый монастырь И церквушка, Вы слышны и мудрецу, И ребёнку. Вы летите ко дворцу И в избёнку Вот, гудя, ударит бас: Слушай! Слушай! Словно с неба Божий глас - Прямо в души.
Голоса колоколов, Словно пламя, Как свидетели веков Всё вы с нами, То ль сомнения вас жгли, То ли беды – Всё равно вы с нами шли До победы. Никогда ваш гул и стон Не остынет – Потому что боль жива В вашем сердце, Потому что знали вы Слёзы жизни И страдали для любви, Для отчизны. Так взлетайте вновь и вновь В купол синий, Чтоб всегда жила любовь Над Россией.
Светлый праздник приходит на Землю, Мир и счастье несёт нам он, И со всех колоколен окрестных Слышен чистый, кристальный звон... Пусть же радость поселится в сердце, Отразится в нём свет небес. Ясных дней вам и новой надежды, Потому что Христос Воскрес! Лидия Чарская
В отечественной науке художественные искания В.Г. Короленко традиционно вписывались в русло демократического направления русской литературы конца XIX начала XX столетия. Короленко был признан как писатель-гуманист, художественное своеобразие творческого наследия которого выдвинуло его в «первые ряды» русской литературы. Демократическая направленность, глубокий гуманизм, национально-историческая и социокультурная проблематика, романтизация образов, проникновенное лирическое начало – это черты художественного метода писателя, всё творчество которого было обращено к вопросам национального характера, острым проблемам исторического бытия нации.
Советское литературоведение видело в нём певца трудового народа, создателя образов бедных, но не раздавленных жизненными обстоятельствами, стойких и гордых борцов, жаждущих правды и стремящихся к «свету» [Айхенвальд Ю.И., Бялый Г.А., Катаев В.Б., Луначарский А.В., Пиксанов Н.К.].
Творчество писателя проникнуто пафосом духовного поиска, герои его произведений поставлены в ситуации, требующие от них принятия решения, связанного именно с проблемой нравственного выбора, исполнения своего человеческого долга, их отличает поиск и отчаянное, порой безрассудное стремление к свободе. Герои разные, в основном это люди из народа, далёкие от идеала в общепринятом смысле этого слова, однако характеры их овеяны пафосом романтики. Мотивами «вольной волюшки» проникнуты многие произведения писателя («Соколинец», «Без языка»), в которых герои отчаянно стремятся не только к свободе, но и к поиску «правильной жизни». Галерея народных образов выражает авторское представление о русском характере, главными чертами которого являются стихийность и апатия, свободолюбие и талантливость, правдоискательство и огромный душевный порыв. Несмотря на противоречивость качеств, носителями которых являются герои, типология характеров, выстроенная в художественном творчестве писателя, затрагивающая различные стороны народной жизни, содержит в себе некий положительный стержень, что в свою очередь позволяет рассматривать данные образы в контексте характерологических свойств русского национального характера.
Подобный взгляд на стержневые и противоречивые в своей основе свойства национального характера русского народа, а также предельно реалистическое изображение антиномии русского быта, вливается в богатую литературную традицию, начатую ещё в начале 50-х гг. XIX века И.С. Тургеневым, затем продолженную Н.С. Лесковым, Г.И. Успенским, И.А. Буниным в 70-90 гг. XIX столетия.
Однако иной вектор анализа художественного творчества писателя даёт основание говорить о мощной духовной традиции, связанной с христианской концепцией мира и человека, нашедшей отражение в произведениях В.Г. Короленко. Христианские мотивы и образы реализуются в образной символике, художественных деталях, психологическом портрете и пейзаже, на уровне сюжетно-композиционного построения некоторых произведений писателя, таких как цикл «Павловские очерки», рассказы «Старый звонарь», «Сон Макара».
Влияние христианства обусловило появление календарно-духовных текстов, процесс оформления которых начался в период Древнерусской литературы. Становление жанра святочного и пасхального рассказов имело свои подъёмы и спады, но уже в начале XIX века были сформированы ключевые разновидности текстов с пасхальным и святочным сюжетом, впоследствии художественно реализовавшиеся в контексте русской прозы . Дань этим жанрам отдали великие русские писатели: Ф.М. Достоевский, М.Е. Салтыков-Щедрин, Л.Н. Толстой, Н.С. Лесков, А.П. Чехов, В. Г. Короленко, Л. Андреев, И.А. Бунин. Это даёт основание мысли о том, что в литературе очень сильны христианские традиции, в значительной степени обогатившие творчество русских писателей, принадлежащих к демократическому направлению, глубокой вневременной проблематикой (М.Е. Салтыков-Щедрин, В.Г. Короленко).
В жанровую традицию календарно-духовных текстов вписываются рассказы В.Г. Короленко «Сон Макара» и «Старый звонарь». Однако тема «жизни и смерти во Христе» в полную мощь звучит в рассказе «Старый звонарь». Художественное своеобразие небольшого по объёму произведения Короленко необычайно глубоко по своей содержательно-смысловой составляющей. На первый взгляд сюжет предельно прост, так как в основу повествования положен небольшой эпизод из жизни героя, причём развитие сюжетного действия построено на переживании старым звонарём Михеечем праздника Светлого Христова Воскресения. Хронологические рамки также достаточно сжаты – это Великое повечерье, канун и наступление Пасхи. Несмотря на кажущуюся простоту сюжета, замкнутого в ограниченные временные координаты, в структуре художественного целого можно увидеть несколько пространственно-временных пластов, контаминирующих в себе «земное» и «сакральное» пространства (Землю/Небо), а также смешение временных координат «прошлого» и «настоящего». Начав с изображения Святого вечера, когда старый звонарь взбирается на колокольню, автор, используя приём ретроспективного повествования, выстраивает жизнеописание Михееча как духовно-нравственное восхождение по «лествице» ввысь к Небу. В самом начале текста даётся детское радостное восприятие мира «белокурого мальчонки» с разгоревшимися от радости и изумления глазами, впервые с «тятькой» взобравшегося на колокольню: «Внизу далеко-далеко ходят какие-то маленькие люди, и домишки деревни тоже маленькие, и лес отодвинулся вдаль, и круглая поляна, на которой стоит поселок, кажется такою громадною, почти безграничною» . Границы реального мира раздвигаются до масштабов безграничности, и в этом неземном пространстве есть кто-то «… особенный, высоко над землей машущий своими бесшумными крыльями» . Затем повествование набирает внутренний эмоциональный накал. Старик склоняет голову на грудь, душу наполняет непонятная истома и мысленному взору Михееча предстаёт картина пасхальной службы: «Мужики крестятся... Все знакомые лица и все-то покойники... Вот строгий облик отца; вот и старший брат истово крестится и вздыхает, стоя рядом с отцом. Вот и он сам, цветущий здоровьем и силой, полный бессознательной надежды на счастие, на радости жизни... Где оно, это счастие?.. Старческая мысль вспыхивает, как угасающее пламя, скользя ярким, быстрым лучом, освещающим все закоулки прожитой жизни... Непосильный труд, горе, забота... Где оно, это счастие? Тяжелая доля проведет морщины по молодому лицу, согнет могучую спину, научит вздыхать...» . Теперь он уже старик, задающийся мыслью о том «… что-то будет с ним через год? Бог знает..., а пока привел Бог еще раз встретить праздник» . Течение мысли старого звонаря даёт толчок развитию сюжетного действия, глубоко психологическое изображение процесса внутренних переживаний героя делают возможным раскрыть его внутренний мир, обнаружить сущностные свойства души, показать характер в своей основе глубоко христианский. Структурирующим принципом композиционного построения рассказа является приём композиционного параллелизма, позволяющий соотнести внутреннее состояние героя с пейзажем, созвучным не только его мыслям и переживаниям, но и мировосприятию в целом. В мировосприятии старого звонаря, мир, лежащий вокруг него, – деревенька, церковь, лес, речка, небо, звёзды – мир Божий: «Ему не нужно часов: божьи звезды скажут ему, когда придет время...» .
Внешний слой композиции, подзаголовок «Весенняя идиллия», глубоко символичен и многозначен, так как позволяет вписать данное произведение в русскую пасхальную традицию. Традиционно в мифопоэтике, да и в литературоведении в целом, весна всегда живое начало, дающее жизнь всему новому. Духовное обновление, радость, пробуждение человека к новому и светлому, надежда на спасение – это то, что символизирует собой праздник Святой Пасхи. Смерть старого звонаря символична и не нарушает торжества мироздания в Светлое Пасхальное Воскресение, ибо на Пасху по православной святоотеческой традиции Господь призывает к себе Избранных своих. Старый звонарь, прожив с Богом в душе всю жизнь, умирает в служении ему, благовестя о победе Спасителя над Смертью. «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» .
Идея о том, что прожив жизнь во Христе, то и смерть во Христе не страшна, так как она не Смерть, а Жизнь, что находит подтверждение в 6-ой главе «Послания к Римлянам святого апостола Павла», где сказано: «Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним, зная, что Христос воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над ним власти» . В концепции христианской эсхатологии жизнь на земле – это преддверие к жизни «вечной», наступающей за порогом смерти физической. Начиная с детства, вся история жизни и смерти Михееча подана сквозь призму христианского мировидения, концептуально-важными аспектами которого являются такие, как нестяжание, беззлобие, неосуждение, переживание страданий людских как своих собственных, приятие мира в добре и зле. Старик много пережил, сам страдал и видел страдания других, хоронил родных, жену и детей. Его сердце переполнено болью, но мир зла и несправедливости не поколебал его душу: «Кипит-разгорается у Михеича сердце, а темные лики икон сурово глядят со стены на людское горе и на людскую неправду... «Бог вас суди, Бог суди!» – шепчет старик и поникает седою головой, и слезы тихо льются по старым щекам звонаря» .
Кольцевое обрамление рассказа позволяет сомкнуть его начало и конец в единый содержательно-смысловой узел. На колокольне, близко к Богу, где ангельские крылья в таком далёком теперь уже детстве ласково «трепали его волосёнки», жизненная судьба героя начинается и завершается. Старик, напрягая свои последние силы, в последний раз в своей жизни возвестил человечеству о Христе. Доносившееся с земли «Христо-о-с Воскресе из мертвых...» нашло горячий отзвук в «старческом сердце», переполняя его радостью принятия Христа. «Казалось, его переполненное старческое сердце перешло в мертвую медь, и звуки точно пели, трепетали, смеялись и плакали и, сплетаясь чудною вереницей, неслись вверх, к самому звездному небу» . В унисон этому горячему порыву человеческой души «… звезды вспыхивали ярче, разгорались, и звуки дрожали и лились, и вновь припадали к земле с любовною лаской... Большой бас громко вскрикивал и кидал властные, могучие тоны, оглашавшие небо и землю: «Христос Воскресе!» .
Смерть в Боге, которая даровалась звонарю – дар, ибо всю свою жизнь он совершал восхождение к Христу. Мотивно-образная организация текста (пасхальные мотивы и образ колокола) – осмысление жизни и смерти героя как свидетельство о Христе.
Христианская концепция смерти нашла яркое выражение в рассказе «Старый звонарь», так как вся история жизни и смерти героя исполнены присутствием Бога. «Сосредоточение силы Божией особенно бывает в разумном образе Божества – в человеке, именно в его сердце, исполненном веры, надежды и любви, как в фокусе; в нём отражается светом Своим Солнце правды » .
Стемнело. Небольшое селение, приютившееся над дальнею речкой, в бору, тонуло в том особенном сумраке, которым полны весенние звездные ночи, когда тонкий туман, подымаясь с земли, сгущает тени лесов и застилает открытые пространства серебристо-лазурною дымкой… Все тихо, задумчиво, грустно.
Село тихо дремлет.
Убогие хаты чуть выделяются темными очертаниями; кое-где мерцают огни; изредка скрипнут ворота; залает чуткая собака и смолкнет; порой из темной массы тихо шумящего леса выделяются фигуры пешеходов, проедет всадник, проскрипит телега. То жители одиноких лесных поселков собираются в свою церковь встречать весенний праздник.
Церковь стоит на холмике, в самой середине поселка. Окна ее светят огнями. Колокольня – старая, высокая, темная – тонет вершиной в лазури.
Скрипят ступени лестницы… Старый звонарь Михеич поднимается на колокольню, и скоро его фонарик, точно взлетевшая в воздухе звезда, виснет в пространстве.
Тяжело старику взбираться по крутой лестнице. Не служат уже старые ноги, поизносился он сам, плохо видят глаза… Пора уж, пора старику на покой, да Бог не шлет смерти. Хоронил сыновей, хоронил внуков, провожал в домовину старых, провожал молодых, а сам все еще жив. Тяжело!.. Много уж раз встречал он весенний праздник, потерял счет и тому, сколько раз ждал урочного часа на этой самой колокольне. И вот привел Бог опять…
Старик подошел к пролету колокольни и облокотился на перила. Внизу вокруг церкви маячили в темноте могилы сельского кладбища; старые кресты как будто охраняли их распростертыми руками. Кое-где склонялись над ними березы, еще не покрытые листьями… Оттуда, снизу, несся к Михеичу ароматный запах молодых почек и веяло грустным спокойствием вечного сна…
Что-то будет с ним через год? Взберется ли он опять сюда, на вышку, под медный колокол, чтобы гулким ударом разбудить чутко дремлющую ночь, или будет лежать… вон там, в темном уголке кладбища, под крестом? Бог знает… Он готов, а пока привел Бог еще раз встретить праздник.
«Слава Те, Господи!» -шепчут старческие уста привычную формулу, и Михеич смотрит вверх на горящее миллионами огней звездное небо и крестится…
– Михеич, а Михеич! – зовет его снизу дребезжащий, тоже старческий голос. Древний годами дьячок смотрит вверх на колокольню, даже приставляет ладонь к моргающим и слезящимся глазам, но все же не видит Михеича.
– Что тебе? Здесь я! – отвечает звонарь, склоняясь с своей колокольни. – Аль не видишь?
– Не вижу… А не пора ли и вдарить? По-твоему как?
Оба смотрят на звезды. Тысячи Божьих огней мигают на них с высоты. Пламенный «Воз» поднялся уже высоко… Михеич соображает.
– Нет еще, погоди мало… Знаю ведь…
Он знает. Ему не нужно часов: Божьи звезды скажут ему, когда придет время… Земля и небо, и белое облако, тихо плывущее в лазури, и темный бор, невнятно шепчущий внизу, и плеск невидной во мраке речки – все это ему знакомо, все это ему родное… Недаром здесь прожита целая жизнь…
Перед ним оживает далекое прошлое… Он вспоминает, как в первый раз он с тятькой взобрался на эту колокольню… Господи Боже, как это давно и… как недавно!.. Он видит себя белокурым мальчонком; глаза его разгорелись; ветер, – но не тот, что подымает уличную пыль, а какой-то особенный, высоко над землей машущий своими бесшумными крыльями, – развевает его волосенки… Внизу далеко-далеко ходят какие-то маленькие люди, и домишки деревни тоже маленькие, и лес отодвинулся вдаль, и круглая поляна, на которой стоит поселок, кажется такою громадною, почти безграничною.
– Ан вон она, вся тут! – улыбнулся седой старик, взглянув на небольшую полянку.
Так вот и жизнь… Смолоду конца ей не видишь и краю… Анвот она вся, как на ладони, с начала и до самой вон той могилки, что облюбовал он себе в углу кладбища… И что ж, – слава Те, Господи! – пора на покой. Тяжелая дорога пройдена честно, а сырая земля – ему мать… Скоро, уж скоро!..
Однако пора. Взглянув еще раз на звезды, Михеич поднялся, снял шапку, перекрестился и стал подбирать веревки от колокольни… Через минуту ночной воздух дрогнул от гулкого удара… Другой, третий, четвертый… один за другим наполняя чутко дремавшую предпраздничную ночь, полились властные, тягучие, звонкие и певучие тоны…
Звон смолк. В церкви началась служба. В прежние годы Михеич всегда спускался по лестнице вниз и становился в углу, у дверей, чтобы молиться и слушать пение. Но теперь он остался на своей вышке. Трудно ему; притом же он чувствовал какую-то истому. Он присел на скамейку и, слушая стихающий гул расколыхавшейся меди, глубоко задумался. О чем? Он сам едва ли мог бы ответить на этот вопрос… Колокольная вышка слабо освещалась его фонарем. Глухо гудящие колокола тонули во мраке; снизу, из церкви, по временам слабым рокотом доносилось пение, и ночной ветер шевелил веревки, привязанные к железным колокольным сердцам…
Старик опустил на грудь свою седую голову, в которой роились бессвязные представления. «Тропарь поют!» – думает он и видит себя тоже в церкви. На клиросе заливаются десятки детских голосов; старенький священник, покойный отец Наум, «возглашает» дрожащим голосом возгласы; сотни мужичьих голов, как спелые колосья от ветру, нагибаются и вновь подымаются… Мужики крестятся… Все знакомые лица и все-то покойники… Вот строгий облик отца; вот и старший брат истово крестится и вздыхает, стоя рядом с отцом. Вот и он сам, цветущий здоровьем и силой, полный бессознательной надежды на счастие, на радости жизни… Где оно, это счастие?.. Старческая мысль вспыхивает, как угасающее пламя, скользя ярким, быстрым лучом, освещающим все закоулки прожитой жизни… Непосильный труд, горе, забота… Где оно, это счастие? Тяжелая доля проведет морщины по молодому лицу, согнет могучую спину, научит вздыхать, как и старшего брата…
Но вот налево, среди деревенских баб, смиренно склонив голову, стоит его «молодица». Добрая была баба, царствие небесное! И много же приняла муки, сердешная… Нужда, да работа, да неисходное бабье горе иссушат красивую молодицу; потускнеют глаза и выражение вечного тупого испуга перед неожиданными ударами жизни заменит величавую красоту… Да где ее счастье?.. Один остался у них сын, надежда и радость, и того осилила людская неправда…
А вот и он, богатый ворог, бьет земные поклоны, замаливая кровавые сиротские слезы; торопливо взмахивает он на себя крестное знамение и падает на колени, и стукает лбом… И кипит-разгорается у Михеича сердце, а темные лики икон сурово глядят со стены на людское горе и на людскую неправду…
Все это прошло, все это там, назади… А теперь весь мир для него – это темная вышка, где ветер гудит в темноте, шевеля колокольными веревками… «Бог вас суди, Бог суди!» – шепчет старик и поникает седою головой, и слезы тихо льются по старым щекам звонаря…
– Михеич, а Михеич!.. Что ж ты, али заснул? – кричат ему снизу.
– Ась? – откликнулся старик и быстро вскочил на ноги. – Господи! Неужто и вправду заснул? Не было еще экого сраму!..
И Михеич быстро, привычною рукой хватает веревки. Внизу, точно муравейник, движется мужичья толпа: хоругви бьются в воздухе, поблескивая золотистою парчой… Вот обошли крестным ходом вокруг церкви, и до Михеича доносится радостный клич:
– Христо-о-с Воскресе из мерт-вых…
И отдается этот клич волною в старческом сердце… И кажется Михеичу, что ярче вспыхнули в темноте огни восковых свечей, и сильней заволновалась толпа, и забились хоругви, и проснувшийся ветер подхватил волны звуков и широкими взмахами понес их ввысь, сливаясь с громким торжественным звоном…
Никогда еще так не звонил старый Михеич.
Казалось, его переполненное старческое сердце перешло в мертвую медь, и звуки точно пели, трепетали, смеялись и плакали и, сплетаясь чудною вереницей, неслись вверх, к самому звездному небу. И звезды вспыхивали ярче, разгорались, и звуки дрожали и лились, и вновь припадали к земле с любовною лаской…
Большой бас громко вскрикивал и кидал властные, могучие тоны, оглашавшие небо и землю: «Христос Воскресе!»
И два тенора, вздрагивая от поочередных ударов железных сердец, подпевали ему радостно и звонко: «Христос Воскресе!»
А два самые маленькие дисканта, точно торопясь, чтобы не отстать, вплетались между больших и радостно, точно малые ребята, пели вперегонку: «Христос Воскресе!».
И казалось, старая колокольня дрожит и колеблется, и ветер, обвевающий лицо звонаря, трепещет могучими крыльями и вторит: «Христос Воскресе!»
И старое сердце забыло про жизнь, полную забот и обиды… Забыл старый звонарь, что жизнь для него сомкнулась в угрюмую и тесную вышку, что он в мире один, как старый пень, разбитый злою непогодой… Он слушает, как эти звуки поют и плачут, летят к горнему небу и припадают к бедной земле, и кажется ему, что он окружен сыновьями и внуками, что это их радостные голоса, голоса больших и малых, сливаются в один хор и поют ему про счастие и радость, которых он не видал в своей жизни… И дергает веревки старый звонарь, и слезы бегут по лицу, и сердце усиленно бьется иллюзией счастья…
А внизу люди слушали и говорили друг другу, что никогда еще не звонил так чудно старый Михеич…
Но вдруг большой колокол неуверенно дрогнул и смолк… Смущенные подголоски прозвенели неоконченною трелью и тоже оборвали ее, как будто- вслушиваясь в печально гудящую долгую ноту, которая дрожит, и льется и плачет, постепенно стихая в воздухе…
Старый звонарь изнеможенно опустился на скамейку, и две последние слезы тихо катятся по бледным щекам.
Эй, посылайте на смену! Старый звонарь отзвонил…
Образовательные задачи: формирование положительной мотивации изучения художественного произведения; создание на уроке позитивного эмоционально психологического климата, развитие познавательного интереса учащихся к литературе как искусству слова, применение в процессе целостного анализа художественного текста знаний основных литературоведческих понятий; формирование личностного эмоционально-ценностного восприятия произведения искусства.
Развивающие задачи: создание на уроке психолого-педагогических условий для личностного роста ученика; учет возрастных особенностей и личностного опыта школьников в процессе морально-познавательной, ценностно ориентационной, творческой и коммуникативной деятельности учащихся; реализация индивидуальных способностей учащихся, развитие их дивергентного мышления и творческого потенциала.
Воспитательные задачи: воспитание гуманного отношения к окружающим, развитие культуры диалогового общения, формирование нравственно-духовных и эстетических идеалов учащихся.
Техническое оборудование:
мультимедийная
аппаратура, компьютер, презентация, «Вечерний
звон »в исполнении трио «Реликт» и
компьютерная запись Пасхального благовеста
Раздаточный материал:
текст рассказа
В.Г. Короленко «Старый звонарь», схема и алгоритм
комплексного анализа текста, учебник русского
языка С.И. Львовой с приложением, в котором
находятся иллюстрации картин И.И. Левитана, В.Д.
Поленова и соответствующие упражнения по
стихотворению Н.М. Рубцова «Левитану».
Мысли учителя об этом этапе урока:
И еще одно произведение с тем же мотивом –
небесного Голоса, колокольного звона; но вновь
неповторимо, высоко, щемяще. Поистине слово –
бесконечно.
Прочитан рассказ, и длится долгая пауза. Что это
такой неожиданный конец, что он означает? Уже
где-то внутри чувствуем, что заканчивается он
смертью героя, но как-то это еще не все. И плакать
хочется (и плачется!), и жалко, словно в чем-то и
ты виноват.
Маленький рассказ Владимира Галактионовича
Короленко – бесспорно, высокохудожественное
произведение. К тому же в литературе, доступной
детям, очень немного подобных страниц даже в
русской классике. Ни пошлой сентиментальности,
ни надуманности и искусственности сюжета –
ничего такого, что называется ложью. Напротив, в
простоте – и такое содержание, что сразу
чувствуешь: имеет к тебе отношение! Хочется еще
раз перечитать, в чем-то особо разобраться, что-то
доглядеть.
После разговора о разговора о картине, после зримых
образов живописного полотна вновь возвращаемся
к образам словесным.
Работа с рассказом Короленко начнется с
воссоздания картины мира в произведении (с
использованием уже знакомого нам метода),
написанной лаконично, но выразительно и с
замечательной глубиной.
Время в рассказе
С этой категорией мы встречаемся сразу: рассказ
начинается с указания времени суток:
«Стемнело». Это не просто указание на вечер; это
указание на окончание времени и не только дня; в
рассказе словно смыкаются его начало и конец, и
по прочтении мы хорошо понимаем, что начало
словно предваряет его финал, ведь речь пойдет о
последних часах жизни старого звонаря.
Но это, конечно, не все, ученики сразу называют
еще и время годового календарного круга: это
вечер Пасхи, считанные часы до великого
праздника Светлого Воскресения Христова, когда
все любящие Бога будут торжествовать вместе с
ним победу над смертью; как сказано в слове св.
Иоанна Златоуста, читаемом в пасхальную службу:
«Аще ктоблагочестив и боголюбив, да
насладится сего добраго и светлаго торжества...»
Напомним также звучащее в рассказе пасхальное
песнопение: «Христос воскресе из мертвьх,
смертию смерть поправ и сущим во гробех живот
даровав». «Сколько раз ждал урочного часа» этого
старый звонарь!
Время в рассказе
течет, изменяется. И
читатель может это увидеть и оценить.
Время движется вперед; и постепенно темнеет в
мире (в четвертой части рассказа уже не сумрак –
мрак окутывает землю и прячет реку), и все больше
и отчетливее видно небо. Время прекрасно
чувствует звонарь: по звездам, по их небесному
знамению определяет он, когда приходит урочный
час.
Но наступает момент, когда время в рассказе
словно забывает свой путь и отступает; и перед
нами – целая история жизни Михеича. Перед
внутренним его взором проходит череда картин:
вот он «белокурым мальчонкой, вот уже «цветущий
здоровьем и силой, а там – краткими всполохами –
не юноша уже, но муж, – заботы и горе
претерпевающий, труд непосильный поднимающий... И
вот он вновь – седой старик, ждущий урочного
часа.
Обратимся теперь к картине мира
в
рассказе. Небольшое селение, где-то далеко от
многолюдья городов «приютившееся над дальней
речкой, в бору. В нем едва ли не все – ветхое и
старое; и «убогие хаты, и колокольня, и кресты
могил; стар сам звонарь и старым названо его
сердце; да и дьячок, зовущий Михеича, древен
годами. В этом мире многое ждет своего урочного
часа, многое могло бы задаться вопросом старого
звонаря: что-то будет с ним через год?
В самой середине поселка – церковь, как и
положено, на холмике; как и должно, в сердцевине
человеческого селения. Сегодня сюда стекаются
люди: «Порой из темной массы тихо шумящего леса
выделяются фигуры пешеходов, проедет всадник,
проскрипит телега. То жители одиноких лесных
поселков собираются в свою церковь...» В
темнеющем мире «ее окна светят огнями», видные
издали.
В «самой середине поселка» – колокольня;
вертикаль, устремленная к небу. В рассказе
вообще очень важна эта вертикаль,
символизирующая связь земли и неба; причем мы
обнаруживаем ее не только в зримом облике
колокольни, но во многом другом, не столь, может
быть, заметном. Снизу вверх вопрошает дьячок
звонаря, и сверху вниз отвечает тому Михеич;
сверху (и не только с пространственной высоты)
оглядывает старый звонарь свое село и свою жизнь;
между небом и землей будут носиться звуки
колоколов – сверху, где горят тысячи звезд, вниз
– к освещенным пасхальными свечами и лампадами
прихожанам и клиру, поющим здесь, на земле,
славословия небу.
Пространство мира рассказа внутренне, пожалуй,
даже не дву-, а. трехмерно; оно раскрывает свое
настоящее содержание в том зримом образе,
который видит с колокольни звонарь: «Внизу,
вокруг церкви, маячили в темноте могилы
сельского кладбища: старые кресты как будто
охраняли их распростертыми руками... Оттуда,
снизу, несся к Михеичу ароматный запах молодых
почек и веяло грустным спокойствием вечного
сна... Что-то будет с ним через год? Взберется ли он
опять сюда, на вышку, под медный колокол, чтобы
гулким ударом разбудить чутко дремлющую ночь,
или будет лежать... вон там, в темном уголке
кладбища, под крестом? Бог знает...» Вчитавшись
повнимательнее, мы неожиданно обнаруживаем это
«третье измерение»: крайние точки той вертикали,
ось которой – колоколенка, а сердцевина –
церковь; есть, с одной стороны, небо, с другой -
лоно кладбищенской земли, могильный покой,
осененный крестом; от него и сейчас «веяло
грустным спокойствием вечного сна». И
приоткрывается символический смысл тревожного
внутреннего вопроса звонаря Михеича. Что
впереди: жизнь близ неба, служение ему, внимание
его знакам и его времени; или печальное (вечное?!)
с ним расставание? Жизнь или смерть? Заметим,
впрочем, как «снизу от земли» доносится не только
«грустное спокойствие вечного сна», но и
«ароматный запах молодых почек». Весна и здесь
пробивается сквозь смерть.
Мы упомянули вскользь о свете
в
картине мира рассказа. Еще раз понаблюдаем за ней
отдельно.
Красивая картина. Нужно лишь
внимательно-внимательно ее рассмотреть.
Все потонуло в сумраке, лишь «кое-где мерцают
огни». Свет церкви тут, в земном полумраке,
доминирует: окна ее устойчиво и ясно «светят
огнями». Маленьким и таким несильным огоньком
поднимается снизу вверх фонарик звонаря: «Старый
звонарь Михеич подымается на колокольню, и скоро
его фонарик, точно взлетевшая в воздух звезда,
повиснет в пространстве». Кажется, ей там
совсем-совсем одиноко.
Но еще немного времени, может быть столько,
сколько нужно, чтобы привыкли глаза. И нам
раскрывается удивительная картина: «Тысячи
Божьих огней мелькают с высоты. Пламенный Бог
поднялся уже высоко...»
Слабенький свет фонаря, еле-еле освещающего
колокольню, – и торжественное сияние небесных
лампад. Старческая мысль, вспыхивающая, «как
угасающее пламя, скользя ярким, быстрым лучом,
освещающим все закоулки прожитой жизни». Это уже
о внутреннем свете, который разгорается в душе
Михеича.
Но вот он – урочный час, «и кажется Михеичу, что
ярче вспыхнули в темноте огни восковых свечей, и
сильней заволновалась толпа, и забились
хоругви... И звезды вспыхивали ярче, разгорались»,
отвечал звукам, идущим от самого сердца звонаря.
Так, в самом ярком за все время действия рассказа
свете, и уходит из мира звонарь Михеич.
Окинем взглядом описанную нами картину,
подытожим. Наверное, так, как сделал это сам герой
рассказа:
«Земля, и небо, и белое облако, тихо плывущее в
лазури, и темный бор, невнятно шепчущий внизу, и
плеск невидной во мраке речки – все это ему
знакомо, все это ему родное... Недаром здесь
прожита целая жизнь...»
Знакома ли нам, читателям, эта картина,
которую созерцает герой рассказа Короленко?
Конечно, да. Она настолько проста, что не
узнать ее невозможно, это просто земля и небо,
облако, река, лес это храм Божий, стоящий в самой
ее середине. Что же в ней? Жизнь, ни много ни мало.
Без вычурности, экзотики, – в простоте. Жизнь
русского человека.
Есть в этой жизни внутреннее содержание, которое,
конечно, неизмеримо важнее внешнего, столь
простого, незамысловатого. Не случайно видение
прошлого, того, что уже никаким внешним взором не
окинешь, возникает вслед за этим внешним общим
абрисом мира. Картина мира, как мы уже говорили
выше, размыкается в прошлое.
Что видит в своем прошлом Михеич? Что
подлежит его оценке и какой?
Перед нами раскрывается путь героя.
Вот первый, буквальный еще подъем вверх, на
колокольню, «белокурым мальчонкой», туда, где
играет какой - то особенный ветер, «не тот, что
подымает уличную пыль», другой, «высоко над
землей машущий своими бесшумными крыльями». Это
охваченность восторгом детской, отроческой,
души, перед которой открывается «безграничный»
(«весь»!) мир, и рядом с нею, контрастом,
вторжением настоящего времени, – улыбка старика:
«Так вот – и жизнь... Смолоду конца ей не видишь и
краю... Ан вот она вся, как на ладони, с начала и до
самой вон той могилки, что облюбовал он себе в
углу кладбища...» Милая, но честно пройденная
дорога.
А вот следующая картина. В ней уже он в храме и
теперь не покинет дом Божий. Это удивительный
храм: в нем все живые. Но мы это понимаем: для Бога
мертвых нет, равно и для Церкви – для тех, кто
живет с нею. Перед внутренним взором Михеича (и
перед читателем) проходит череда лиц дорогих,
близких, памятных; «прокручивается» картина
соборной жизни целого мира, в котором было
многое, а как много горького, тяжелого,
неправедного! Не только у него, но и у его
«молодицы», его брата, его отца. И что интересно:
всех их видит Михеич (и «ворога богатого»); со
всеми он вместе, в храме, Богу предстоит. Урок-то
какой: «Вот он сам, цветущий здоровьем и силой,
полный бессознательной надежды на счастие, на
радости жизни... Где оно, это счастие?..» И еще
раз повторенное: «Непосильный труд, горе,
забота... Где оно, это счастие?..»
Какой же ответ есть у старика на этот
горький вопрос?
Самое важное и, может быть, удивительное и
непонятное для современного сознания – то, что
беды, тяготы, несправедливость людская не
вызывают у героя рассказа гнева, злости,
раздражения; нет злой памяти, хотя есть горечь и
есть боль. Не судит Михеич мир и людей – не его
это дело, и он это знает. Оттого и «ворогу» его в
церкви Божией место есть: неправда людская
тяжела, а Божий суд справедлив и страшен.
«Кипит-разгорается у Михеича сердце, а темные
лики икон сурово глядят со стены на людское горе
и на людскую неправду... «Бог вас суди, Бог суди!»
– шепчет старик и поникает седою головой, и слезы
тихо льются по старым щекам звонаря».
Обратим внимание и на то, как снова возникает
мотив времени:
через замечательный образ
собравшихся вместе, на одной службе мирян:
«Старенький священник, покойник отец Наум,
«возглашает» дрожащим голосом возгласы; сотни
мужичьих голов, как спелые колосья от ветру,
нагибаются и вновь подымаются…» Хлебное поле
под ветром. Спелый колос, созревший плод,
которому предстоит быть убранному хозяином поля
– и очищенному от плевел. Помните:
Придет время,
Он отребит свое гумно,
Сберет пшеничное зерно
И в пламя бросит злое семя.(П. А. Вяземский)
Но мотив ветра, колеблющего предстоящий мир,
звучит не только в видении старого звонаря. Ветер
в самом деле приходит в мир и обладает своим
дуновением: это тот, что белокурому мальчонке
казался особенным, не таким, как на земле, где он
вздымает пыль; это он же, проснувшись от
колокольного звона смешивается с летящими
звуками, касается лица, раскачивает колокольню:
«И казалось, старая колокольня дрожит и
колеблется, и ветер, обвевающий лицо звонаря,
трепещет могучими крыльями и вторит: «Христос
воскресе!» Картина такая, будто ангелы – рядом и
это их крылья разносят радостную весть. Так оно,
надо полагать, и есть; не случайно пасхальный
трезвон начинается именно в минуты, когда на
земле поётся (священниками, идущими вместе с
народом вокруг храма): «Воскресение Твое, Христе
Спасе, Ангели поют на небесех, и нас на земле
сподоби чистым сердцем Тебе славити».
Слушает старый звонарь «звуки, поющие и плачущие,
летящие к горнему небу и припадающие к бедной
земле», и кажется ему, что он окружён сыновьями и
внуками, что это их радостные голоса, голоса
больших и малых, сливаются в один хор и поют ему
про счастие и радость, которых он не видел в сове
жизни… И дёргает верёвки старый звонарь, а слёзы
бегут по лицу, и сердце усиленно бьётся иллюзией
счастья». Так, в удивительном единении со всеми,
под радостную весть о победе над смертью со
звуками колоколов, звонящих как никогда, отходит
от мира к Господу душа старого звонаря.
Вопрос к классу: Чем же заканчивается рассказ?
Но разве мы не дали ответа на вопрос? Да,
конечно. Но присмотримся ещё к произведению: как
писатель его завершает? Всмотримся в слово.
«Старый звонарь изнеможённо опустился на
скамейку, и две последние слезы тихо катятся по
бледным щекам…
Эй, посылайте на смену! Старый звонарь
отзвонил…»
В финале рассказа не звучит слово «умер»,словно
смерти и не было; старый звонарь закончил свою
работу и, уставший, «изнеможённо опустился на
скамейку». Закончил свою работу – здесь, на своей
тёмной и тесной колокольне; вместе с тем свершил
свой земной путь. Кончилось и страдание – и слёзы
его действительно последние.
Служение же Богу божьего мира продолжается;
ушедшему на покой звонарю нужен на смену
другой работник.
…В пасхальном небе сияет «Пламенный воз»,
стремится ввысь звёздный поезд, и «совершаются
далеко в горнем мире чудеса…»
PS. В конспект включены размышления, заметки учителя, проводившего этот урок.
Стемнело.
Небольшое селение, приютившееся над дальнею речкой, в бору, тонуло в том особенном сумраке, которым полны весенние звездные ночи, когда тонкий туман, подымаясь с земли, сгущает тени лесов и застилает открытые пространства серебристо-лазурною дымкой… Все тихо, задумчиво, грустно.
Село тихо дремлет.
Убогие хаты чуть выделяются темными очертаниями; кое-где мерцают огни; изредка скрипнут ворота; залает чуткая собака и смолкнет; порой из темной массы тихо шумящего леса выделяются фигуры пешеходов, проедет всадник, проскрипит телега. То жители одиноких лесных поселков собираются в свою церковь встречать весенний праздник.
Церковь стоит на холмике, в самой середине поселка. Окна её светят огнями. Колокольня - старая, высокая, темная - тонет вершиной в лазури.
Скрипят ступени лестницы… Старый звонарь Михеич поднимается на колокольню, и скоро его фонарик, точно взлетевшая в воздухе звезда, виснет в пространстве.
Тяжело старику взбираться по крутой лестнице. Не служат уже старые ноги, поизносился он сам, плохо видят глаза… Пора уж, пора старику на покой, да бог не шлет смерти. Хоронил сыновей, хоронил внуков, провожал в домовину старых, провожал молодых, а сам все еще жив. Тяжело!.. Много уж раз встречал он весенний праздник, потерял счет и тому, сколько раз ждал урочного часа на этой самой колокольне. И вот привел бог опять…
Старик подошел к пролету колокольни и облокотиося на перила. внизу вокруг церкви маячили в темноте могилы сельского кладбища; старые кресты как будто охраняли их распростертыми руками. Кое-где склонялись над ними березы, еще не покрытые листьями… Оттуда, снизу, несся к Михеичу ароматный запах молодых почек и веяло грустным спокойствием вечного сна…
Что-то будет с ним через год? взберется ли он опять сюда, на вышку, под медный колокол, чтобы гулким ударом разбудить чутко дремлющую ночь, или будет лежать… вон там, в темном уголке кладбища, под крестом? Бог знает… Он готов, а пока привел бог еще раз встретить праздник. "Слава те, господи!" - шепчут старческие уста привычную формулу, и Михеич смотрит вверх на горящее миллионами огней звездное небо и крестится…
Михеич, а Михеич! - овет его снизу дребезжащий, тоже старческий голос. Древний годами дьячок смотрит вверх на колокольню, даже приставляет ладонь к моргающим и слезящимся глазам, но все же не видит Михеича.
Что тебе? Здесь я! - отвечает звонарь, склоняясь со своей колокольни. - Аль не видишь?
Не вижу… А не пора ли вдарить? По-твоему, как?
Оба смотрят на звезды. Тысячи божьих огней мигают на них с высоты. Пламенный "Воз" поднялся уже высоко… Михеич соображает:
Нет еще, погоди мало… Знаю ведь…
Он знает. Ему не нужно часов: божьи звезды скажут ему, когда придет время… Земля и небо, и белое облако, тихо плывущее в лазури, и темный бор, невнятно шепчущий внизу, и плеск невидимой во мраке речки - все это ему знакомо, все это ему родное… Недаром здесь прожита целая жизнь…
Перед ним оживает далекое прошлое… Он вспоминает, как в первый раз он с тятькой взобрался на эту колокольню… Господи боже, как это давно и… как недавно!.. Он видит себя белокурым мальчонком; глаза его разгорелись; ветер, - но не тот, что подымает уличную пыль, а какой-то особенный, высоко над землей машущий своими бесшумными крыльями, - развевает его волосенки… Внизу далеко-далеко ходят какие-то маленькие люди, и домишки леревни тоже маленькие, и лес отодвинулся вдаль, и круглая поляна, на которой стоит поселок, кажется такою громадною, почти безграничною.
Ан вон она, вся тут! - улыбнулся седой старик, взглянув на небольшую полянку.
Так вот и жизнь… Смолоду конца ей не видишь и краю… Ан вот она вся как на ладони, с начала и до самой вон той могилки, что облюбовал он себе в углу кладбища… И что ж, - слава те, господи! - пора на покой. Тяжелая дорога пройдена честно, а сырая земля - ему матьююю Скоро уж, скоро!..
Однако пора. Взглянув еще раз на звезды, Михеич поднялся, снял шапку, перекрестился и стал подбирать веревки от колоколов… Через минуту ночной воздух дрогнул от гулкого удара… Другой, третий, четвертый… один за другим наполняя чутко дремавшую предпраздничную ночь, полились властные, тягучие, звонкие и певучие тоны…
Звон смолк. В церкви началась служба. В прежние годы Михеич всегда спускался по лестнице вниз и становился в углу, у дверей, чтобы молиться и слушать пение. Но теперь он остался на своей вышке. Трудно ему; притом же он чувствовал какую-то истому. Он присел на скамейку и, слушая стихающий гул расколыхавшейся меди, глубоко задумался. О чем? Он сам едва ли мог бы ответить на этот вопрос… Колокольная вышка слабо освещалась его фонарем. Глухо гудящие колокола тонули во мраке; снизу, из церкви, по временам слабым рокотом доносилось пение, и ночной ветер шевелил веревки, привязанные к железным колокольным сердцам…
Старик опустил на грудь свою седую голову, в которой роились бессвязные представления. "Тропарь поют!" - думает он и видит себя тоже в церкви. На клиросе заливаются десятки детских голосов; старенький священник, покойный отец Наум, "возглашает" дрожащим голосом возгласы; сотни мужичьих голов, как спелые колосья от ветру, нагибаются и вновь подымаются… Мужики крестятся… Все знакомые лица, и все-то покойники… Вот строгий облик отца; вот и старший брат истово крестится и вздыхает, стоя рядом с отцом. вот и он сам, цветущий здоровьем и силой, полный бессознательной надежды на счастие, на радости жизни… Где оно, это счастие?.. Старческая жизнь вспыхивает, как угасающее пламя, скользя ярким, быстрым лучом, освещающаим все закоулки прожитой жизни… Непосильный труд, горе, забота… Где оно, это счастие? Тяжелая доля проведет морщины по молодому лицу, согнет могучую спину, научит вздыхать, как и старшего брата…
Но вот налево, среди деревенских баб, смиренно склонив голову, стоит его "молодица". Добрая была баба, царствие небесное! И много же приняла муки, сердешная… Нужда, да работа, да неисходное бабье горе иссушат красивую молодицу; потускнеют глаза, и выражение вечного тупого испуга перед неожиданными ударами жизни заменит заменит величавую красоту… Да где ее счастье?.. Один остался у них сын, надежда и радость, и того осилила людская неправда…
А вот и он, богатый ворог, бьет земные поклоны, замаливая кровавые сиротские слезы; торопливо взмахивает он на себя крестное знамение, и падает на колени, и стукает лбом… И кипит-разгорается у Михеича сердце, а темные лики икон сурово глядят со стены на людское горе и на людскую неправду…
Все это прошло все это там, назади… А теперь весь мир для него - это темная вышка, где ветер гудит в темноте, шевеля колокольными веревками… "Бог вас суди, бог суди!" - шепчет старик и поникает седою головой, и слезы тихо льются по старым щекам звонаря…
Михеич, а Михеич!.. Что ж ты, али заснул? - кричат ему снизу.
Ась? - откликнулся старик и быстро вскочил на ноги. - Господи! Неужто и вправду заснул? Не было еще экого сраму!..
И Михеич быстро, привычною рукой хватает веревки. Внизу, точно муравейник, движется мужичья толпа: хоругви бьются в воздухе, поблескивая золотистою парчой… Вот обошли крестным ходом вокруг церкви, и до Михеича доносится радостный клич:
Христо-о-с воскресе из мерт-вых…
И отдается этот клич волною в старцеском сердце…
И кажется Михеичу, что ярче вспыхнули в темноте огни восковых свечей, и сильней заволновалась толпа, и забились хоругви, и проснувшийся ветер подхватил волны звуков и широкими взмахами понес их ввысь, сливаясь с громким торжественным звоном…
Никогда еще так не звонил старый Михеич.
Казалось, его переполненное старческое сердце перешло в мертвую медь, и звуки точно пели, трепетали, смеялись и плакали и, сплетаясь чудною вереницей, неслись вверх, к самому звездному небу. И звезды вспыхивали ярче, разгорались, и звуки дрожали и лились, и вновь припадали к земле с любовною лаской…
