Житие преподобного авраамия, смоленского чудотворца, и сведения о преподобном ефреме, ученике его. Преподобный Авраамий Смоленский

Преподобный Авраамий Мирожский (+ 1158) Память его празднуется 24 сент. в день преставления и в 3-ю Неделю по Пятидесятнице вместе с Собором Псковских святыхСпасо-Мирожский монастырь был воздвигнут на реке Мироже, напротив города Пскова, архиепископом Новгородским Нифонтом

Преподобный Авраамий Смоленский (+ 1221) Память его празднуется 21 авг. в день преставления и в Неделю перед днем празднования Смоленской иконе Божией Матери (28 июля)Прп. Авраамий родился в Смоленске от богатых и благочестивых родителей. В школе он отличался способностями и

Преподобный Ефрем Смоленский (+ 1238) Память его празднуется 21 авг. в день памяти прп. Авраамия Смоленского и в Неделю перед днем празднования Смоленской иконе Божией Матери (28 июля)Прп. Ефрем Смоленский был учеником прп. Авраамия. Отличался кротостью и любовью к ближним,

Поучение 2-е. Преп. Авраамий Смоленский (О зависти) I. Преп. Авраамий, Смоленский чудотворец, память коего совершается ныне, родился в Смоленске. В отрочестве он избегал детских игр, любя больше посещение храма Божия. А когда достиг совершеннолетия, то от брака отказался,

Авраамий Смоленский, преподобный (+1224) Авраа?мий Смоле?нский (1172 или 1150 – 1221 и 1224) – русский православный святой, преподобный.По смерти своих родителей он, следуя примеру святых, по внушению Божию поступил иноком в обитель Богоматери, находившуюся в 6 верстах от

АВРААМИЙ, преподобный Галицкий, постриженик преп. Сергия Радонежского. Усердие к подвигам смирения заставило Сергия возвести Авраамия в сан пресвитера. Приняв на себя обет молчания, Авраамий почувствовал призвание к пустынной жизни. Поселясь на берегу Галицкого озера,

АВРААМИЙ, трудолюбивый, преподобный Печерский Мощи его открыто почивают в Киеве, в пещерах Антония, именуемых Ближними. Память его совершается в Киевопечерской лавре августа 21. О времени кончины Авраамия неизвестно (6) Пат. Печ. Опис. Киев. Лавры, стр. 109. Киев

АВРААМИЙ, преподобный, затворник Печерский Некоторым из преподобных Печерских, мощи коих почивают в пещерах Антониевых творится память в Киевопечерской лавре в разные месяцы и числа; имена их значатся в словаре, в своих местах, по алфавиту; другим же преподобным творится

АВРААМИЙ, преподобный игумен Палеостровского Рождественского монастыря (см. Корнилий

Авраамий Смоленский (ск. 1222), святой преподобный архимандрит, религиозный мыслитель. Сохранилось житие прп. Авраамия, написанное его учеником Ефремом. О детстве и юности святого известно мало. По смерти родителей он, отказавшись от брака, раздает имение бедным и облекается в «худые ризы», «хожяще яко един от нищих и на уродство ся приложи»...

Это временное юродство, о котором не сообщается никаких подробностей, может быть, и состояло в социальном уничижении, подобном юношеским подвигам прп. Феодосия Печерского. Вскоре юноша постригается под именем Авраамий в пригородном Смоленском монастыре. Пребывая в «бдении и алкании день и нощь», Авраамий ревностно предается книжным занятиям. Изучая отцов Церкви и жития святых, он составляет себе целую библиотеку, «списа ово своею рукою, ово многими писцы». Из отцов Церкви Иоанн Златоуст и Ефрем Сирин были его любимым чтением. Смоленск XII в. был одним из культурных центров Руси. В этой обстановке ученость инока Авраамия не является неожиданной. Уже эта ученость Авраамия резко отличает его от «простого» Феодосия, который мог только прясть нити «великому» Никону. Но житие Авраамия находится в теснейшей литературной зависимости от жития Феодосия. Сам Авраамий, несомненно, прошел в юности школу Феодосия и подражал ему. Как и для Феодосия, палестинские жития святых составляли его любимое чтение. И однако образ его резко и своеобразно выделяется на этом палестинско-киевском фоне. Конечно, речь может идти лишь о духовных оттенках, с трудом находящих словесное выражение в житийном стиле. Тем не менее при тесной близости смоленского и киевского жития, каждое отступление может быть только сознательным и значительным. Всем известно, что святой Феодосий посещал княжеские пиры, хотя и вздыхал, слушая музыку скоморохов. Но Авраамий «на трапезы и на пиры отнюдь не исходя».

Худые ризы Феодосия Авраамий сохранил и в годы зрелости. Ефрем под смиренными ризами Феодосия рисует совсем иное аскетическое лицо: «Образ же блаженного и тело удручено бяше, и кости его и состави яко мощи исщести, и светлость лица его блед имуще от великого труда и воздержания и бдения, от мног глагол». Традиция телесной крепости и радостная светлость святого установлена еще Кириллом Скифопольским для его Саввы и завещана Руси. В эту традицию не укладывается бледный и изможденный смоленский аскет. А между тем этот образ борющегося аскета автор хочет запечатлеть в уме читателя, рисуя портрет средовека, а не старца: «Образ же и подобие на Великаго Василия: Черну браду таку имея, плешиву разве имея главу». За аскетической худобой, лишением сна и пищи - качество молитвы. Нестор мало говорит о молитве своего святого, косвенно позволяя заключить, что она не имела разительных внешних проявлений: ни мистических экстазов, ни эмоциональной порывистости. Иначе у Авраамия: «И в нощи мало сна приимати, но коленное преклонение и слезы многы от очью безъщука (беспрестанно) излияв и в перси биа и кричанием Богу припадая помиловать люди Своя, отвратити гнев Свой». Эта покаянная печаль и мрачность не оставляют святого и на пороге смерти. Упоминается о милостыне; но не с состраданием к немощам людским выходил из своей кельи суровый аскет, а со словом назидания, со своей небесной и, вероятно, грозной наукой, наполняющей трепетом сердца. Этот особый «дар и труд божественных писаний» заменяет прп. Авраамию дар и труд общественного служения, без которого редко можно представить себе святого древней Руси.

Более традиционен (по-русски) св. Авраамий в его отношении к храмовому благочестию, к литургической красоте. Изгнанный из своего монастыря, он в городе украшает другой, ставший его убежищем. Он особенно строг и в храмовом благочинии, «паче же на литургии». По-видимому, совершенно особое и личное отношение было у святого к Евхаристии. Он не переставал совершать бескровную жертву («ни единого же дне не остави») со дня своего рукоположения, и потому запрещение его в служении должно было явиться для него особенно мучительным. Из этих скудных, рассеянных черт встает перед нами необычный на Руси образ аскета с напряженной внутренней жизнью, с беспокойством и взволнованностью, вырывающимися в бурной, эмоциональной молитве, - не возливающий елей целитель, а суровый учитель, одушевленный, может быть, пророческим вдохновением. Если искать духовной школы, где мог воспитаться такой тип русского подвижника, то найти его можно лишь в монашеской Сирии. Св. Ефрем, а не Савва был духовным предком смоленского Авраамия.

Авраамий был не только ученым толкователем, но и смелым проповедником Евангелия. Мрачность и эсхатологичность характерны и для его проповедей. Своих слушателей он призывал к раскаянию, угрожая им концом света и Страшным Судом. Его влияние было очень велико, но его смелость навлекла на него преследования со стороны других представителей духовенства и монашества, обвинивших его в ереси. Они возбудили против него чуть ни весь город, что и жизнь его оказалась в опасности. Его судили в присутствии епископа и князя, но светские судьи его оправдали. Тогда епископ вторично предал его суду, но на этот раз церковному.

Ефрем не приводит приговора этого суда и хочет подчеркнуть благополучный исход его: «не приемше ему никоего зла». Однако Авраамий отослан в свой первоначальный монастырь и ему было запрещено совершать литургию. Два праведника предсказывают епископу гнев Божий на г. Смоленск за гонение на святого. Обещанная «епитимия» приходит в виде страшной засухи. Молитвы епископа и всего народа остаются неуслышанными. Тогда Игнатий призывает св. Авраамия, снова расследует обвинения против него и «испытав, яко все лжа», прощает его и просит молиться о страждущем городе. Последние годы святого прошли мирно, на игуменстве в новом монастыре его. Преподобный пережил своего епископа и преставился от болезни после 50 лет подвижничества.

Необычайность подвига св. Авраамия и перенесенных им гонений ставит перед нами вопрос о их источнике. Биограф его, св. Ефрем, неоднократно подчеркивает, что преподобный стал жертвой смоленского духовенства. Его ученость и дары пастырства противополагаются «невеждам, взимающим сан священства». На суде «князью и властителем умягчи Бог сердце, игуменом же и иереем, аще бы мощно, жива его пожрети». Позднейшее примирение Авраамия со св. Игнатием заставляет автора по возможности смягчить роль епископа в этом злосчастном процессе: он представляется скорее жертвою и орудием «попов и игуменов». Но автор не пожелал скрыть острого конфликта между святым и огромным большинством духовенства. Какие же мотивы предполагает он у враждебных сил? Некоторые из приводимых мотивов носят корыстный или человечески мелкий характер. К Авраамию стекалось из города множество народа - он был для многих «отцом духовным». Отсюда понятны жалобы священников: «уже наши дети вся обратил есть». На этой почве вырастает клевета. Но важнее и интереснее другая группа обвинений: «Овии еретика нарицати, а инии глаголаху нань - глубинныя книги почитатель… друзии же пророком нарицающе».

Еретик - пророк - читатель запрещенных книг - обвинения относились к самому содержанию его учения. Оно смутило и его игумена, столь ученого и первоначально столь расположенного к нему. Каково же было содержание этого необычного, смущающего учения? Оно, конечно, имело отношение к спасению - св. Авраамий проповедовал грешникам покаяние - и с успехом. Но одно духовничество или нравственная проповедь не могли навлечь на Авраамия обвинения в ереси. Ефрем неоднократно говорит о «дарах слова Божия, данных от Бога преподобному Авраамию… якоже ничтоже ся его утаить божественных писаний». В области экзегетики Священного Писания (темных, таинственных мест) опасности и подстерегали смелого богослова. За эту свою экзегетическую проповедь он, по его собственным словам, «бых пять лет искушениа терьпя, поносим, безчествуем, яко злодей». Ефрем дает нам нить и для того, чтобы нащупать основной богословский интерес Авраамия. Смоленский инок был не только богословом, но и художником. «Написа же две иконы: едину страшный суд втораго пришествиа, а другую испытание въздушных мытарств». Воспоминание о них наводит автора на страшную память о том, «аще страшно есть, братье, слышати, страшнее будет самому видети». В тех же мыслях и настроениях застает святого смертный час: «Како огньная река потечет пожигающи вся». Здесь опять нас поражает конкретность образов, художественная наглядность видений… Нельзя не видеть их внутреннего родства с типом аскезы. Детали этих видений не сводимы к Апокалипсису или к книге прор. Даниила. Но они целиком вмещаются в обширную святоотеческую или апокрифическую литературу эсхатологического направления. Так, подробности Страшного Суда все находятся в знаменитом слове Ефрема Сирина «На пришествие Господа, на скончание мира и на пришествие антихриста». Классическим источником для мытарств на Руси было греческое житие св. Василия Нового, в видениях Феодоры. Но откуда же гонения на Авраамия, откуда обвинения в ереси? Мы уже понимаем, почему его называют, глумясь, пророком. Эсхатологический интерес, направленный на будущее, - вероятно, чаемое близким, - срывает покров с тайны, пророчествует. Но вот другое обвинение: «глубинные книги почитает». Оно указывает, что заподозрен был самый источник этих пророчеств: греческая эсхатологическая традиция. И, может быть, не без основания. Хорошо известно, как подлинные эсхатологические творения св. отцов обрастали псевдоэпиграфами и вдохновляли апокрифы, уже анонимные. В Церкви греческой, а потом и русской циркулировали списки отреченных книг, запретных для чтения. Но эти списки имели частный характер, противоречили друг другу и слабо выполнялись, как свидетельствует факт сохранности апокрифических рукописей в монастырских библиотеках. При отсутствии критической школы и филологической культуры задача выделения апокрифов из святоотеческого наследия была для Руси непосильной.

Что такое «глубинные» (или «голубинные») книги, которые читал прп. Авраамий? Возможно, под ними следует понимать космологические произведения богумильской литературы. В средние века богумильство (остатки древнего манихейства) имело огромное распространение в югославянских странах: Болгарии, Сербии, Боснии. Со славянского юга Русь взяла почти всю свою церковную литературу: не могла она не заимствовать и еретической, как об этом свидетельствуют еретические мотивы в произведениях народной поэзии: сказаниях, легендах и духовных стихах. Против св. Авраамия было выдвинуто весьма конкретное обвинение - с какой долей доказательности, мы не знаем. В житии его, конечно, нет следов манихейства, ибо нельзя считать за манихейство суровый, мироотрешенный аскетизм. Если Авраамий читал богумильские книги, то по добросовестному заблуждению, как и большинство православных русских читателей. В преданности его Церкви не может быть сомнений. Но, может быть, св. Ефрем прав был в оценке гонителей своего духовного отца - и перед нами первая в русской истории картина столкновения свободной богословской мысли с обскурантизмом невежественной, хотя и облеченной саном толпы.

Богословская культура Авраамия находит свое объяснение в культурном расцвете Смоленска в ту эпоху. Но направление его интересов было иное. И в этом направлении он предуказывает одно из основных религиозных призваний Руси. Древняя Русь того времени из всех богословских тем облюбовала себе одну: эсхатологическую. Уточняя сокровенное содержание его науки, мы получаем право сказать, что св. Авраамий был страстотерпцем православного гнозиса.

Авраамий Смоленский (ск. 1222), святой преподобный архимандрит, религиозный мыслитель. Сохранилось житие прп. Авраамия, написанное его учеником Ефремом. О детстве и юности святого известно мало. По смерти родителей он, отказавшись от брака, раздает имение бедным и облекается в «худые ризы», «хожяще яко един от нищих и на уродство ся приложи»...

Это временное юродство, о котором не сообщается никаких подробностей, может быть, и состояло в социальном уничижении, подобном юношеским подвигам прп. Феодосия Печерского. Вскоре юноша постригается под именем Авраамий в пригородном Смоленском монастыре. Пребывая в «бдении и алкании день и нощь», Авраамий ревностно предается книжным занятиям. Изучая отцов Церкви и жития святых, он составляет себе целую библиотеку, «списа ово своею рукою, ово многими писцы». Из отцов Церкви Иоанн Златоуст и Ефрем Сирин были его любимым чтением. Смоленск XII в. был одним из культурных центров Руси. В этой обстановке ученость инока Авраамия не является неожиданной. Уже эта ученость Авраамия резко отличает его от «простого» Феодосия, который мог только прясть нити «великому» Никону. Но житие Авраамия находится в теснейшей литературной зависимости от жития Феодосия. Сам Авраамий, несомненно, прошел в юности школу Феодосия и подражал ему. Как и для Феодосия, палестинские жития святых составляли его любимое чтение. И однако образ его резко и своеобразно выделяется на этом палестинско-киевском фоне. Конечно, речь может идти лишь о духовных оттенках, с трудом находящих словесное выражение в житийном стиле. Тем не менее при тесной близости смоленского и киевского жития, каждое отступление может быть только сознательным и значительным. Всем известно, что святой Феодосий посещал княжеские пиры, хотя и вздыхал, слушая музыку скоморохов. Но Авраамий «на трапезы и на пиры отнюдь не исходя».

Худые ризы Феодосия Авраамий сохранил и в годы зрелости. Ефрем под смиренными ризами Феодосия рисует совсем иное аскетическое лицо: «Образ же блаженного и тело удручено бяше, и кости его и состави яко мощи исщести, и светлость лица его блед имуще от великого труда и воздержания и бдения, от мног глагол». Традиция телесной крепости и радостная светлость святого установлена еще Кириллом Скифопольским для его Саввы и завещана Руси. В эту традицию не укладывается бледный и изможденный смоленский аскет. А между тем этот образ борющегося аскета автор хочет запечатлеть в уме читателя, рисуя портрет средовека, а не старца: «Образ же и подобие на Великаго Василия: Черну браду таку имея, плешиву разве имея главу». За аскетической худобой, лишением сна и пищи - качество молитвы. Нестор мало говорит о молитве своего святого, косвенно позволяя заключить, что она не имела разительных внешних проявлений: ни мистических экстазов, ни эмоциональной порывистости. Иначе у Авраамия: «И в нощи мало сна приимати, но коленное преклонение и слезы многы от очью безъщука (беспрестанно) излияв и в перси биа и кричанием Богу припадая помиловать люди Своя, отвратити гнев Свой». Эта покаянная печаль и мрачность не оставляют святого и на пороге смерти. Упоминается о милостыне; но не с состраданием к немощам людским выходил из своей кельи суровый аскет, а со словом назидания, со своей небесной и, вероятно, грозной наукой, наполняющей трепетом сердца. Этот особый «дар и труд божественных писаний» заменяет прп. Авраамию дар и труд общественного служения, без которого редко можно представить себе святого древней Руси.

Более традиционен (по-русски) св. Авраамий в его отношении к храмовому благочестию, к литургической красоте. Изгнанный из своего монастыря, он в городе украшает другой, ставший его убежищем. Он особенно строг и в храмовом благочинии, «паче же на литургии». По-видимому, совершенно особое и личное отношение было у святого к Евхаристии. Он не переставал совершать бескровную жертву («ни единого же дне не остави») со дня своего рукоположения, и потому запрещение его в служении должно было явиться для него особенно мучительным. Из этих скудных, рассеянных черт встает перед нами необычный на Руси образ аскета с напряженной внутренней жизнью, с беспокойством и взволнованностью, вырывающимися в бурной, эмоциональной молитве, - не возливающий елей целитель, а суровый учитель, одушевленный, может быть, пророческим вдохновением. Если искать духовной школы, где мог воспитаться такой тип русского подвижника, то найти его можно лишь в монашеской Сирии. Св. Ефрем, а не Савва был духовным предком смоленского Авраамия.

Авраамий был не только ученым толкователем, но и смелым проповедником Евангелия. Мрачность и эсхатологичность характерны и для его проповедей. Своих слушателей он призывал к раскаянию, угрожая им концом света и Страшным Судом. Его влияние было очень велико, но его смелость навлекла на него преследования со стороны других представителей духовенства и монашества, обвинивших его в ереси. Они возбудили против него чуть ни весь город, что и жизнь его оказалась в опасности. Его судили в присутствии епископа и князя, но светские судьи его оправдали. Тогда епископ вторично предал его суду, но на этот раз церковному.

Ефрем не приводит приговора этого суда и хочет подчеркнуть благополучный исход его: «не приемше ему никоего зла». Однако Авраамий отослан в свой первоначальный монастырь и ему было запрещено совершать литургию. Два праведника предсказывают епископу гнев Божий на г. Смоленск за гонение на святого. Обещанная «епитимия» приходит в виде страшной засухи. Молитвы епископа и всего народа остаются неуслышанными. Тогда Игнатий призывает св. Авраамия, снова расследует обвинения против него и «испытав, яко все лжа», прощает его и просит молиться о страждущем городе. Последние годы святого прошли мирно, на игуменстве в новом монастыре его. Преподобный пережил своего епископа и преставился от болезни после 50 лет подвижничества.

Необычайность подвига св. Авраамия и перенесенных им гонений ставит перед нами вопрос о их источнике. Биограф его, св. Ефрем, неоднократно подчеркивает, что преподобный стал жертвой смоленского духовенства. Его ученость и дары пастырства противополагаются «невеждам, взимающим сан священства». На суде «князью и властителем умягчи Бог сердце, игуменом же и иереем, аще бы мощно, жива его пожрети». Позднейшее примирение Авраамия со св. Игнатием заставляет автора по возможности смягчить роль епископа в этом злосчастном процессе: он представляется скорее жертвою и орудием «попов и игуменов». Но автор не пожелал скрыть острого конфликта между святым и огромным большинством духовенства. Какие же мотивы предполагает он у враждебных сил? Некоторые из приводимых мотивов носят корыстный или человечески мелкий характер. К Авраамию стекалось из города множество народа - он был для многих «отцом духовным». Отсюда понятны жалобы священников: «уже наши дети вся обратил есть». На этой почве вырастает клевета. Но важнее и интереснее другая группа обвинений: «Овии еретика нарицати, а инии глаголаху нань - глубинныя книги почитатель… друзии же пророком нарицающе».

Еретик - пророк - читатель запрещенных книг - обвинения относились к самому содержанию его учения. Оно смутило и его игумена, столь ученого и первоначально столь расположенного к нему. Каково же было содержание этого необычного, смущающего учения? Оно, конечно, имело отношение к спасению - св. Авраамий проповедовал грешникам покаяние - и с успехом. Но одно духовничество или нравственная проповедь не могли навлечь на Авраамия обвинения в ереси. Ефрем неоднократно говорит о «дарах слова Божия, данных от Бога преподобному Авраамию… якоже ничтоже ся его утаить божественных писаний». В области экзегетики Священного Писания (темных, таинственных мест) опасности и подстерегали смелого богослова. За эту свою экзегетическую проповедь он, по его собственным словам, «бых пять лет искушениа терьпя, поносим, безчествуем, яко злодей». Ефрем дает нам нить и для того, чтобы нащупать основной богословский интерес Авраамия. Смоленский инок был не только богословом, но и художником. «Написа же две иконы: едину страшный суд втораго пришествиа, а другую испытание въздушных мытарств». Воспоминание о них наводит автора на страшную память о том, «аще страшно есть, братье, слышати, страшнее будет самому видети». В тех же мыслях и настроениях застает святого смертный час: «Како огньная река потечет пожигающи вся». Здесь опять нас поражает конкретность образов, художественная наглядность видений… Нельзя не видеть их внутреннего родства с типом аскезы. Детали этих видений не сводимы к Апокалипсису или к книге прор. Даниила. Но они целиком вмещаются в обширную святоотеческую или апокрифическую литературу эсхатологического направления. Так, подробности Страшного Суда все находятся в знаменитом слове Ефрема Сирина «На пришествие Господа, на скончание мира и на пришествие антихриста». Классическим источником для мытарств на Руси было греческое житие св. Василия Нового, в видениях Феодоры. Но откуда же гонения на Авраамия, откуда обвинения в ереси? Мы уже понимаем, почему его называют, глумясь, пророком. Эсхатологический интерес, направленный на будущее, - вероятно, чаемое близким, - срывает покров с тайны, пророчествует. Но вот другое обвинение: «глубинные книги почитает». Оно указывает, что заподозрен был самый источник этих пророчеств: греческая эсхатологическая традиция. И, может быть, не без основания. Хорошо известно, как подлинные эсхатологические творения св. отцов обрастали псевдоэпиграфами и вдохновляли апокрифы, уже анонимные. В Церкви греческой, а потом и русской циркулировали списки отреченных книг, запретных для чтения. Но эти списки имели частный характер, противоречили друг другу и слабо выполнялись, как свидетельствует факт сохранности апокрифических рукописей в монастырских библиотеках. При отсутствии критической школы и филологической культуры задача выделения апокрифов из святоотеческого наследия была для Руси непосильной.

Что такое «глубинные» (или «голубинные») книги, которые читал прп. Авраамий? Возможно, под ними следует понимать космологические произведения богумильской литературы. В средние века богумильство (остатки древнего манихейства) имело огромное распространение в югославянских странах: Болгарии, Сербии, Боснии. Со славянского юга Русь взяла почти всю свою церковную литературу: не могла она не заимствовать и еретической, как об этом свидетельствуют еретические мотивы в произведениях народной поэзии: сказаниях, легендах и духовных стихах. Против св. Авраамия было выдвинуто весьма конкретное обвинение - с какой долей доказательности, мы не знаем. В житии его, конечно, нет следов манихейства, ибо нельзя считать за манихейство суровый, мироотрешенный аскетизм. Если Авраамий читал богумильские книги, то по добросовестному заблуждению, как и большинство православных русских читателей. В преданности его Церкви не может быть сомнений. Но, может быть, св. Ефрем прав был в оценке гонителей своего духовного отца - и перед нами первая в русской истории картина столкновения свободной богословской мысли с обскурантизмом невежественной, хотя и облеченной саном толпы.

Богословская культура Авраамия находит свое объяснение в культурном расцвете Смоленска в ту эпоху. Но направление его интересов было иное. И в этом направлении он предуказывает одно из основных религиозных призваний Руси. Древняя Русь того времени из всех богословских тем облюбовала себе одну: эсхатологическую. Уточняя сокровенное содержание его науки, мы получаем право сказать, что св. Авраамий был страстотерпцем православного гнозиса.

Преподобный Авраамій смоленскій.

(О зависти).

[Полный годичный круг кратких поучений, составленных на каждый день года. Составил свящ. Григорий Дьяченко. В 2-х томах: Том второй. (375 поучений). 2-ое издание. М., 1897] I. Преподобный Авраамій, смоленскій чудотворецъ, память коего совершается нынѣ, родился въ Смоленскѣ. Въ отрочествѣ онъ избѣгалъ дѣтскихъ игръ, любя больше посѣщеніе храма Божія. А когда достигъ совершеннолѣтія, то отъ брака отказался, потому что онъ имѣлъ расположеніе больше къ иноческой жизни. Родители его вскорѣ умерли. Авраамій роздалъ имущество послѣ нихъ церквамъ и бѣднымъ, а самъ сталъ носить самое бѣдное одѣяніе, и молилъ Бога указать ему путь спасенія. Сдѣлавшись затѣмъ инокомъ, онъ возлюбилъ духовное чтеніе и ревностно читалъ житія святыхъ, особенно творенія св. отцевъ: Златоустаго, Ефрема Сирина и другихъ. «Жизнь земная, - говорилъ онъ, - война, а для войны нужны оружія, нужны познанія опытныя: такъ для брани духовной нужно учиться многому у опытныхъ св. мужей; нужно отъ нихъ узнать, какое духовное оружіе полезно въ какомъ случаѣ; отъ нихъ же можемъ хорошо узнать и враговъ нашихъ». Будучи посвященъ въ священный санъ, онъ со дня своего посвященія до самой кончины добровольно не пропускалъ ни одного дня безъ совершенія божественной службы. Долгое время ничего не возмущало покоя душевнаго подвижника Христова. Наконецъ онъ подвергся зависти людской, отъ которой много и долго пришлось ему страдать. Настоятель монастыря поручилъ ему должность духовника, - къ нему стали приходить и духовные, и міряне, чтобы послушать его богомудрыхъ наставленій въ духовной жизни. Цѣлыя тошы народа собирались къ нему. Это-то и было причиною тѣхъ гоненій, которымъ подвергся онъ со стороны завистниковъ. Злые люди возносили на преподобнаго разныя клеветы и дѣлали ему разныя непріятности, вооружили противъ него самого настоятеля монастыря, и добились того, что онъ запретилъ ему бесѣдовать съ народомъ. Преподобный принужденъ былъ удалиться въ Смоленскъ - въ одинъ бѣдный монастырь Св. Креста. Народъ и здѣсь нашелъ любимца своего и цѣлыми толпами сталъ собираться къ нему послушать его добрыхъ наставленій. Монастырь сталъ обогащаться. Наставленія преподобнаго сильно дѣйствовали на сердца его слушателей особенно потому, что имъ соотвѣтствовала жизнь его. А жизнь онъ проводилъ необыкновенно строгую, постъ его былъ чрезвычайный, не только вина никогда не вкушалъ, даже и воду пилъ въ мѣру, - отъ того видъ лица его былъ блѣдный и тѣло необыкновенно сухое. Одежда его была, какъ и въ мірскомъ его званіи, самая скудная и ветхая. Врагъ рода человѣческаго не могъ выносить всего этого, и здѣсь возсталъ на него чрезъ завистливыхъ людей. Многіе изъ мірянъ и изъ духовныхъ позавидовали славѣ преподобнаго и стали распускать молву, будто Авраамій проповѣдуетъ еретическое ученіе и совращаетъ въ свое лжеученіе молодыхъ людей, живетъ нечисто, прикрывая темныя дѣла наружною святостію. Такіе толки дошли до епископа. Весь городъ пришелъ въ волненіе, всѣ стали совѣщаться, чѣмъ бы наказать Авраамія. Нѣкоторые совѣтовали сослать его въ заточеніе, другіе - сжечь на кострѣ, третьи говорили, что нужно Авраамія водить по городу съ побоями и затѣмъ утопить въ рѣкѣ. Наконецъ надъ Аврааміемъ былъ учрежденъ изъ духовныхъ лицъ на владычномъ дворѣ судъ. Послали за обвиняемымъ. Авраамій въ это время молился. Съ бранью и безчестіемъ повели его къ епископу. Авраамій молчалъ и всю дорогу молился. Спокойно онъ предсталъ на судъ. Въ это время одному иноку, по имени Лукѣ, совершавшему въ келліи девятый часъ молитвы, былъ слышанъ голосъ объ Аврааміи, что его невинно ведутъ на судъ. Лука поспѣшилъ на судъ, вздумалъ было защищать преподобнаго, но его не послушали. Хотя ни одна клевета, ни одинъ доносъ на него не оправдались, - все-таки для общаго успокоенія умовъ преподобный былъ осужденъ, - ему запрещено было совершать богослуженіе и бесѣдовать съ народомъ. Но Самъ Господь вступился за беззащитнаго и вразумлялъ его клеветниковъ: появилась засуха, бездождіе. Напрасно совершались молебствія, ничто не помогало. Однихъ изъ обвинителей преподобнаго Авраамія постигли болѣзни, другіе были поражены внезапною смертію. Самъ же преподобный все переносилъ безропотно и свое дѣло предавалъ суду Божію. «Богъ имъ судія», говорилъ онъ про своихъ враговъ. Созналъ свой грѣхъ и епископъ. Онъ теперь призвалъ всѣхъ игуменовъ и священниковъ города и строго запретилъ имъ еще чѣмъ-нибудь оскорблять Авраамія. Наконецъ призвалъ къ себѣ и самого Авраамія, раскаялся предъ нимъ въ неправильномъ осужденіи его, разрѣшилъ ему священнодѣйствовать и просилъ его молитвъ о городѣ, чтобъ прекратилась засуха и бездожіе. Преподобный смиренно просилъ молитвъ самого епископа. Наконецъ удалился въ свою келлію и предался всеусердной молитвѣ. Господь внялъ его моленію, - пошелъ вдругъ обильный дождь, и засуха кончилась. Послѣ этого всѣ убѣдились въ силѣ молитвъ праведника, въ искреннемъ благочестіи его, и стали высоко уважать Его. Епископъ Игнатій сдѣлалъ Авраамія настоятелемъ новоустроеннаго имъ монастыря въ честь Положенія ризы Богоматери. Преподобный Авраамій въ иночествѣ подвизался 50 лѣтъ и послѣ краткой болѣзни мирно предалъ душу свою Богу въ 1220 году. Мощи его во время польскаго нашествія были сокрыты, но гдѣ, - осталось неизвѣстно.

ІІ. Изъ жизни св. Авраамія мы видимъ, что онъ почти во всю свою жизнь терпѣлъ гоненія отъ завистливыхъ людей.

Братіе! Если вы замѣчаете въ себѣ хотя толъко одну склонность къ зависти, не давайте усиливаться и укореняться въ себѣ этой страсти. Подумайте: какой великій грѣхъ завидовать другимъ.

а) Кто завидуетъ другому, тотъ явно показываетъ, что онъ не желалъ бы видѣть въ счастіи и благополучіи этого человѣка. А не желать своему ближнему добра, не содѣйствовать ему въ достиженіи его благополучія - это верхъ нечестія. Такой человѣкъ какъ можетъ сказать о себѣ, что онъ любитъ ближняго своего? Нѣтъ, онъ не ближняго своего любитъ, а себя самого, онъ себѣ одному желаетъ счастія, за себя одного способенъ радоваться. Но не любяй въ смерти пребываетъ, говоритъ апостолъ.

б) Что еще обнаруживаетъ завистливый? Онъ обнаруживаетъ недовольство своимъ состояніемъ. Кто вполнѣ доволенъ тѣмъ, что имѣетъ, тотъ не станетъ, тому и нужды нѣтъ завидовать другому, - слѣдовательно, завистливый показываетъ, что онъ неблагодаренъ Богу за то, чѣмъ Онъ его наградилъ, что онъ достоинъ не того, что имѣетъ, а гораздо большаго, какъ будто Богъ несправедливъ и не по правдѣ воздаетъ каждому. Итакъ, зависть открываетъ въ человѣкѣ еще два великихъ порока: ужасную неблагодарность къ Богу и безумную гордость. Но стоитъ только припомнить участь гордаго и неблагодарнаго народа еврейскаго, чтобы понять, какіе великіе грѣхи - неблагодарность къ Богу и гордость.

в) А какъ вредитъ зависть намъ въ нашемъ собственномъ благополучіи!

Она лишаетъ мира душевнаго, спокойствія и радости сердца.

Она и здороваго человѣка дѣлаетъ больнымъ, и въ счастіи несчастливымъ. Она изсушаетъ тѣло, искажаетъ доброту лица, дѣлаетъ взоръ злобнымъ.

Она поселяетъ смуты, неудовольствія. Она совершенно разстраиваетъ добрыя отношенія даже между близкими родными, она часто совсѣмъ разлучаетъ людей бывшихъ въ самыхъ близкихъ отношеніяхъ. И вотъ тѣ, которые бы должны руководствоваться духомъ любви, живутъ во злѣ.

Мало того, отъ зависти можно дойти и до убійства. Вспомнимъ Каина, Саула, недоброжелателей Даніила. А нынѣ сколько отъ зависти разстроено семействъ, сколько дѣлается вреда ближнему!

г) Припомнимъ, братіе, совѣтъ св. Василія Великаго о томъ, какъ побѣждать зависть, - эту величайшую мерзость нашего сердца. «Если прозришь разсудкомъ выше человѣческаго, говоритъ великій учитель вѣры и благочестія, не будешь ничего земного почитать великимъ и чрезвычайнымъ: ни того, что люди называютъ богатствомъ, ни увядающей славы, ни тѣлеснаго здоровья; если не будешь поставлять блага для себя въ преходящихъ вещахъ, а устремишь взоръ свой къ истинно прекрасному и похвальному, къ достиженію благъ вѣчныхъ и истинныхъ, то будешь далекъ отъ того, чтобъ достойнымъ ублаженія и соревнованія признать что-нибудь земное и тлѣнное. А кто таковъ, и не поражается мірскими величіями, къ тому никогда не можетъ приблизиться зависть». (Тв. IѴ. 188. 190).

III. Господи! молитвами преподобнаго Авраамія искорени въ насъ зависть, насади въ насъ любовь, дай намъ плачъ о грѣхахъ нашихъ, да спасемся этимъ плачемъ отъ плача безполезнаго, неутѣшнаго, который ждетъ завистниковъ и всякихъ нераскаянныхъ грѣшниковъ въ той жизни. (Сост. Г. Д-ко съ дополн. по поуч. свящ. П. Шумова).

Источникъ: Полный годичный кругъ краткихъ поученій, составленныхъ на каждый день года примѣнительно къ житіямъ святыхъ, праздникамъ и др. священ. событіямъ, воспоминаемымъ Церковію, и приспособленныхъ къ живому проповѣдническому слову (импровизаціи). Составилъ по лучшимъ проповѣдническимъ образцамъ Священникъ Григорій Дьяченко. Въ двухъ томахъ: Томъ второй. Второе полугодіе. (375 поученій). - Второе пересмотрѣнное и значительно дополненное изданіе. - М.: Изданіе книгопродавца А. Д. Ступина, 1897. - С. 188-190.

Господи, благослови.

О пресвятой царь, отец и сын и святой дух, слово божье, царь, который всегда был, сотворивший небо и землю, видимое и невидимое, приведший нас из небытия в бытие; не захотел он нас оставить во многих соблазнах этого мира, но послал для нашего избавления своего единственного сына. Ибо святой дух говорит устами пророка: «Не ходатай, не ангел нас освятил, но сам преклонил небеса, и снизошел»; и родился без семени от святой, пречистой и невинной приснодевы Марии от святого духа, и пожил на земле как человек, и претерпел мучения от тех, кого сам сотворил, и познал смерть на кресте, будучи бесстрастным и бессмертным божеством, и положен был в гроб, и воскрес в третий день, явился своим ученикам и утвердил их, и показал ученикам многие знамения и чудеса, и взошел на небо к отцу, и сел справа от него, и послал свой святой дух святым апостолам, и через них просветил все народы и научил их истинно веровать и славить бога, и, наставляя, вот что сказал: «Се, я с вами во все дни до скончания века».

И вот, прежде, чем я начал писать, молю тебя, господи Иисусе Христе, сыне божий, молитвами пресвятой и пречистой девы–матери и всех небесных сил, и мольбами всех святых, - дай мне разум, просвещенный божественной благодатью, дай мне, человеку дурному и великому грешнику, начать рассказ о светлом подвиге жизни и терпения, рассказ о житии блаженного Авраамия, бывшего игуменом этого монастыря нашей святой владычицы Богородицы, память которого мы отмечаем, празднуя день его успения.

Так вот, братья, вспоминая жизнь преподобного и то, что она еще не описана, я был всегда одержим печалью и молился богу: «Господи, сподобь меня написать все по порядку о жизни нашего богоносного отца Авраамия», - чтобы будущие иноки, получив наставление и читая его, видя доблесть мужа, восхвалили бога и, прославляя его угодника, укрепились на дальнейшие подвиги, особенно же в этой стране, ибо здесь появился такой муж, угодник божий. Ведь о таких, как он, господь через пророка сказал: «Я призвал тебя из утробы матери». Собираясь начать рассказ, прежде всего молюсь богу, говоря так: «Владыка мой вседержитель, податель благ, отец господа нашего Иисуса Христа, приди ко мне на помощь и просвети мое сердце для разумения заповедей твоих, открой уста мои для изречения слов твоих и чудес и для похвалы твоего святого угодника, и пусть прославится имя твое, так как ты помощник всем, уповающим на тебя всегда».

Родился же блаженный Авраамий от правоверных родителей, и они хорошо и благочестиво жили по божьим законам. Отец его был всеми почитаем и любим, в чести у князя, и поистине все его знали, и был он украшен правдой, и многим помогал в бедах, был милостив и спокоен со всеми, к молитвам и службам церковным прилежание имел. Мать его также была украшена всяким благочестием. И хотя была она не бесплодна - родилось у нее двенадцать дочерей, - но не было у них сына. И это было им по божьему промыслу. Они усердно молили бога даровать им сына, принося многие обеты и милостыню в церкви и монастыри, - и бог услышал их, и даровал им сына. И еще когда он находился в материнской утробе, благодать Христа его прославила и призвала его, освятила и даровала его матери, как прежде Самуила Анне. Жила в то время некая дева и блаженная инокиня. По божьему промыслу однажды в воскресенье, когда она сладко спала поутру, к ней ударили в дверь и позвали ее: «Быстро вставай и иди, так как Мария родила сына, а ты будешь его крестить». «И было это со мной, - рассказывала она, - как будто наяву. Когда же я вошла в дом его матери, многие святители благоговейно омывали отрока, как бы крещением благодати освящали его, и некая женщина, сияющая ярким светом, стояла рядом и держала одежду белую, как самый белый снег. А когда слуги спросили: «Кому, госпожа, дать этого ребенка?» - то повелела принести его себе. И, как будто в свет, одела она его в светлую ризу, и отдала матери. Когда же я рассказала об этом видении его матери, она ответила: «В этот час ребенок ожил в моей утробе».

Когда наступил день рождения, родила она блаженного ребенка, а затем в восьмой день принесли его к священнику, чтобы, как принято у христиан, имя ребенку дать. А пресвитер, увидев ребенка, глазами сердца по божьей благодати прозрел, что хочет он смолоду посвятить себя богу. Затем, когда ребенку исполнилось сорок дней, пресвитер его окрестил. Мальчик же рос и вскармливался своими родителями, и была с ним благодать божья, и божий дух уже в молодости вселился в него. И когда по благодати Христа мальчик достиг разумного возраста, родители отдали его учиться по книгам. Он же не унывал, как прочие дети, но, благодаря большому прилежанию, быстро обучился; к тому же он не играл с другими детьми, но спешил впереди других на божественное и церковное пение и чтение, так что его родители радовались этому, а другие удивлялись такому разуму ребенка. Ведь на нем была господня благодать, которая просвещала его разум и наставляла на путь Христовых заповедей. Когда же он вырос, он как свет сиял красотою телесною и своими добродетелями. Хотя родители принуждали его вступить в брак, он сам не захотел этого, и, более того, сам наставлял и учил их презирать и ненавидеть славу здешней жизни, прелесть этого мира, и советовал постричься в монахи.

Когда же его родители отошли к богу, он весьма обрадовался и воздал хвалу богу, который так устроил, а все богатство, которое оставили родители его, раздал нищим, вдовам и сиротам, и инокам, помышляя о том, как бы ему без печали отказаться от земных благ и обратить свою мысль к богу, и утверждая себя в этом, и учась господнему слову, гласящему: «И кто не берет креста своего и не следует за мною, тот не похож на меня». Читая же боговдохновенные книги и жития святых, желая последовать их жизни, и трудам, и подвигам, он сменил богатые одежды на бедные, и ходил как нищий, и стал юродивым, и раздумывал, прося и молясь богу, о том, как бы ему спастись и в какое бы уйти место. Следуя наставлениям бога, он отошел далее пяти поприщ от города, скрыв это от всех, и постригся, как известно многим, в монастыре святой Богородицы, в месте, называемом Селище, к востоку от города. И был он с тех пор по благодати Христа еще более склонен к подвигу, готовый на все труды, и мысленно представляя себе святой город Иерусалим и гроб господень, и все священные места, где избавитель бог и спаситель всего мира претерпел мучения ради нашего спасения, и все святые места, и пустыни преподобных отцов, где они подвиг и труд совершили: и я говорю о дивном основателе пустынножительства и воссиявшем, равном ангелам великом Антонии, который был крепок и храбр и победил крестной силой духов враждебного ему Илариона, его бывшего ученика; затем о прославленном среди постников Евфимии–чудотворце; затем о Савве и Феодосии–архимандрите, самом старом наставнике всех иноков, живущих вокруг Иерусалима.