Классическая музыка как система и каково это – быть дирижёром. Музыкальный мир без иллюзий (Юрий Соболев)

Для того, чтобы добиться успеха в сфере классической музыки, надо знать, какие дороги к нему ведут. Талант и трудолюбие не являются гарантией успеха, удачной карьеры и счастливой жизни. Хотите, чтобы ваш ребёнок посвятил жизнь музыке? Узнайте сначала правила игры и как всё устроено в этой сфере. Возможно, вам будет интересно узнать, как и почему складываются судьбы не только знаменитостей, но и всех остальных. Дирижёр – это вершина. Но все ли дирижёры на вершине? Тайное становится явным.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Классическая музыка как система и каково это – быть дирижёром. Музыкальный мир без иллюзий (Юрий Соболев) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Часть 1. Легко ли быть музыкантом?

1. Немного о Системе

Есть вещи, о которых все знают, но не говорят. Есть вещи, о которых не говорят потому, что не знают о них. Наконец, есть вещи, о которых знают лишь некоторые, но не говорят потому, что не хотят ни знать, ни видеть, ни слышать о них, не хотят признавать, что они есть. Потому что если о них размышлять и делать выводы, окружающий мир становится несколько менее удобным и комфортным для проживания. Если человек осознаёт свою принадлежность к системе, давшей ему место под солнцем, жизненное пространство и кусок хлеба с чем-нибудь, в зависимости от положения, гораздо удобнее думать, что сама по себе система справедлива. Кому-то везёт больше, кому-то меньше, а в принципе всё зависит от личных качеств самого человека. Я занимаю это место потому, что я его достоин – ну и, конечно же, немного удачи. Размышления, ставящие под сомнение справедливость основополагающих принципов системы, нарушают привычную картину мира, появляется едва различимое, смутное чувство солидарности со всеми несправедливостями системы, чувство, с которым надо жить дальше, и с течением времени оно будет только расти. Большинству людей это не нужно. Не нужны проблемы, частью которых они сами являются. Вот внешний враг, или какой-нибудь явный коррупционер, или иная одиозная личность, на которую можно направить свой праведный гнев – это то, что надо, потому что отрицательный пример отдельных личностей лишь подтверждает позитивную природу самой системы. Под словом «система» мы понимаем в данном случае любую сферу профессиональной деятельности, которая занимает значительную часть жизни человека, сферу, с которой человек идентифицирует себя, осознаёт себя её частью. Например, есть система образования, здравоохранения, вооружённые силы – тоже система, искусство – тоже.

Конечно, если я был спортсменом, но повредил здоровье и теперь работаю охранником в детском саду, чтобы заработать на жизнь, я не ассоциирую себя с системой частной охранной деятельности! Скорее всего я буду продолжать считать себя частью системы профессионального спорта до конца жизни. Ведь то, что со мной случилось, изначально заложено в основе существования этой системы – риск получить травму или потерять здоровье. Но поскольку я посвятил спорту лучшие годы своей жизни, для меня гораздо комфортнее и психологически безопаснее блокировать в зародыше размышления о том, что, возможно, система профессионального спорта основана на принципе безжалостного отношения к человеку, что погоня за результатом, за рекордом, изменяет отношение человека к себе и окружающим не в лучшую сторону, что система безжалостно выбрасывает за борт отработанный человеческий материал итд. Если я усомнился в системе, я усомнился в том, что моя предыдущая жизнь прошла не напрасно, а от этого уже недалеко до сумасшествия. Вот если бы кто-то во времена моего детства, отрочества, сумел бы убедить меня выбрать другую специальность, объяснил бы все риски и сложности, с которыми я столкнусь через двадцать лет, к примеру, моя жизнь прошла бы в русле другой системы.

Но это всё только для примера, речь у нас не о спорте.

Искусство, традиционно считающееся сферой прекрасного, тоже является системой, существующей по своим правилам. И далеко не все занятые в сфере искусства с самого начала, ещё в годы обучения, знали, что это за правила, как на самом деле всё устроено, на что реально можно рассчитывать. В этом смысле, безусловно, проще тем, чьи родители или родственники являются частью системы, которые на своём опыте уяснили некоторые закономерности и вовремя объяснили своим детям, внукам и племянникам основные принципы функционирования системы – то, что никогда не узнают дети и юноши, пришедшие со стороны, чьи родители работают в других областях. Не узнают до тех пор, пока на каком-либо этапе своей жизни не столкнутся с этим сами.

Постепенно приближаясь к объекту наших размышлений, обратимся к музыке. Академической классической музыке как Системе. Что знают о ней остальные люди? Можно было бы сказать «обычные люди», но среди них, возможно, есть и необычные. Также не скажешь «простые люди» – а вдруг среди них есть и непростые…

Итак, общеизвестно, что некоторые музыканты зарабатывают очень хорошо, при этом график работы у них значительно более гуманный, чем большинства людей, трудящихся по 8 часов 5 дней в неделю. Музыканты ездят на гастроли, видят новые города и страны, им аплодирует публика, они получают море цветов. При этом они хорошо воспитаны и образованы, их жизнь проходит среди подобных им людей, творчески одарённых, умных, интеллигентных.

К тому же, занятия музыкой в детстве очень развивают личность, это тоже всем известно. А потом многие, очарованные волшебной силой музыки, хотят идти по этому пути дальше – к творческим успехам, гастролям, концертам, аплодисментам, цветам, а главное – к неисчерпаемым источникам радости от разучивания и исполнения новых произведений. Есть, конечно и другая информация, также общеизвестная. Какой-то известный композитор ослеп, другие оглохли, кто-то сошёл с ума, а этот умер от какой-то весьма подозрительной болезни. Половина известных композиторов кончила жизнь в нищете, другие провели жизнь в скитаниях, произведения третьих не исполнялись при жизни. А чего стоит одна тёмная история про знаменитого скрипача, якобы продавшего кому-то там свою душу! И Томас Манн со своим Адрианом Леверкюном туда же…

Но эти сведения почему-то никого не останавливают, люди уверены, что с ними-то уж точно ничего такого не произойдёт. То, что Система существует очень давно и принимает далеко не всех желающих, даже таких великих, как упомянутые выше музыканты, в голову не приходит. И совершенно напрасно.

Среди посторонних людей существуют множество суждений о мире классической музыки, среди них есть как весьма точные, так и весьма забавные. Например: «музыка это лёгкий хлеб», или «не лезь туда, сынок, не дадут пробиться». Первый тезис, конечно, достаточно поверхностный и легко опровергается, зато со вторым ситуация немного сложнее. Тем не менее, огромный поток людей, желающих посвятить себя музыке, не иссякает. Многие с раннего детства начинают ощущать это желание, в мире рождается достаточно много музыкально одарённых детей, которые при определённых условиях могли бы стать знаменитыми и уважаемыми солистами, певцами или дирижёрами. Да. Могли бы.

2. Музыка как Система

Что можно сказать о сфере классической музыки как системе? Нет никаких оснований полагать, что она в силу своей творческой специфики отличается от всех остальных систем. Рычаги, приводящие её в движение, те же самые, а алгоритм попадания в систему, выживания в ней и продвижения наверх тоже похож на все остальные. Семейные кланы? Да, но они есть и в других сферах деятельности: ремесленники, повара, артисты цирка, рыбаки и так далее. Рекомендации, знакомства, любимчики? А где этого нет? Основополагающий принцип продвижения по любой системе – быть лучше других и иметь поддержку влиятельных лиц – работает и в медицине, и в офисе, и в бизнесе. Человеческая природа не отличается разнообразием, поэтому всё везде очень похоже. Главное отличие системы в искусстве, в том числе и в музыке, состоит в критериях оценки и пути достижения результата. Именно здесь заканчивается равенство возможностей для всех – заканчивается, не успев начаться, ещё в музыкальной школе, причём очень многие начинают понимать это спустя годы и десятилетия. Если ты талантливый математик, спортсмен, парикмахер или повар, твой талант проявляется чётко и недвусмысленно: ты готовишь вкуснее, бегаешь быстрее, лучше делаешь причёски. Поэтому на таких людей всегда будет спрос – ведь на них можно заработать! Или деньги, или славу, или всё вместе. Связь между твоим мастерством и твоей карьерой прослеживается вполне определённо. Конечно, при желании можно погубить любой талант интригами, завистью и клеветой. Всё дело в пропорциях, в процентном соотношении реализованного и нереализованного. Это и определяет, что есть правило, а что исключение. А правило таково – многим системам для обеспечения собственной жизнедеятельности, жизнеспособности и конкурентоспособности выгодно такое положение вещей, когда лучшие наверху. Принцип естественного отбора, если хотите. Это повышает эффективность самой системы, что является некоторым ограничением для коррупции, которая так или иначе присутствует везде (мы уже говорили о человеческой природе).

Что касается искусства музыкального, то здесь критерии качества далеко не так очевидны, способностью отличить лучшее от худшего обладает далеко не каждый человек, поэтому люди из других сфер деятельности ориентируются в оценке того или иного музыканта на мнение «тех, кто понимает». Если о них говорят в новостях, пишут в газетах, их имена не сходят с афиш концертных залов, значит, они и есть лучшие. Или одни из лучших. Наша национальная гордость, наша творческая элита.

Но кто же они, эти люди, которые определяют лучших и худших на различных этапах становления музыканта? Если ты можешь ответить на этот вопрос, если ты сможешь войти с ними в контакт, если они проявят к тебе интерес и захотят принять тебя в свой круг – значит, ты понимаешь, как работает Система и у тебя есть хороший шанс занять в ней своё место. Место, достойное тебя, плюс немного удачи.

Говоря о размытых критериях качества, мы, конечно, не имеем в виду, что большинство людей не в состоянии отличить профессиональное исполнение от школьного или любительского. Безусловно, имеется рад технических и художественных характеристик, позволяющих оценивать с большой долей объективности игру любого музыканта. Мы оцениваем игру на музыкальном инструменте с трёх основных позиций: чистота интонации, уровень технического совершенства и художественная ценность исполнения, так называемая музыкальность. Отдельно можно выделить красоту звукоизвлечения, тембровое богатство. Всё понятно? Объективно? Конечно.

А теперь давайте проследим судьбу двух воображаемых музыкантов, например, пианистов, с момента начала занятий на инструменте до окончания консерватории. Оба музыканта имеют одинаковые врождённые музыкальные способности, очень большие способности – это обязательное условие нашего анализа, изначальное равенство!

Итак, двое талантливых (в равной степени) детей в возрасте пяти лет начали свои занятия на фортепиано в одной и той же музыкальной школе. Правда, оказались они у разных педагогов. Первый ребёнок попал к хорошему педагогу, спокойному, доброжелательному, установился контакт между учеником и учителем, все довольны. Второй ученик по предварительной договорённости осведомлённых родителей попал к другому педагогу, хорошему, спокойному, доброжелательному, имеющему вес среди преподавателей школы, имеющему знакомства среди преподавателей среднего и высшего уровней обучения, входящему в жюри детских музыкальных конкурсов, способному научить не только хорошо играть на инструменте, но и умению побеждать, не бояться сцены, контролировать эмоции и выживать в конкурентной борьбе. Этот педагог может рекомендовать своего талантливого ученика по окончании школы преподавателю из колледжа, такому же уважаемому и заслуженному преподавателю, как он сам, который берёт в свой класс далеко не всех и тоже обладает весом и связями на своём уровне. Оба ученика, талантливые каждый по-своему, заканчивают музыкальную школу с отличными оценками и поступают в колледж. Вступительные экзамены (особенно первые в жизни) – это большой стресс, это конкурс, это волнение. Первый ученик играет хорошо, но сильно волнуется, он не имеет никакой поддержки и надеется на свой талант и удачу. Второй ученик, уже имеющий опыт победы на детском конкурсе, знающий о том, что один заслуженный профессор уже приготовил ему место в своём классе, тоже играет хорошо, при этом всё вышесказанное придаёт ему дополнительную свободу и уверенность. Поэтому он играет без потерь, связанных с нервами, и получает более высокий балл. Оба ученика поступают в колледж, но теперь второй ученик сразу оказывается в положении фаворита, частью местной «элиты». Теперь ему гарантировано соответствующее отношение со стороны преподавателей и администрации до конца обучения. А первый ученик становится рядовым студентом первого курса, который на каждом экзамене должен будет доказывать своё право на высокие оценки и признание. Вот неожиданно представилась возможность сыграть фортепианный концерт со студенческим оркестром. Кого же порекомендуют в качестве достойного представителя кафедры фортепиано? Конечно, вы угадали. Теперь у второго ученика появился опыт игры с оркестром. Насколько это важно, будет понятно впоследствии. А первый ученик впервые начинает сомневаться в том, что всё решает одарённость и музыкальность. Тем не менее, не будем забывать, что оба ученика весьма способны. За годы учёбы в колледже оба выросли профессионально, первый ученик всё-же съездил на свой первый в жизни конкурс, а может быть, и на несколько. Правда, его профессор сам не сидит в жюри какого-либо конкурса и не имеет возможности поддержать своего ученика, используя своё влияние или дружеские отношения. Первый ученик может рассчитывать только на свой талант и трудолюбие, а также на удачу. Он уже понимает, что мир классической музыки не так прекрасен, как сама музыка, и не так прост, как он думал раньше, поэтому его беспокойство усиливается. Он получает третью премию – всё же он талантлив и лучше многих, но этот конкурс не входит в число престижных и не очень помогает в карьере. Но он даёт опыт. Теперь первый ученик знает, что такое конкурс, кто и почему получает первые премии. Председатель жюри дружески похлопывает его по плечу и желает успехов на следующих конкурсах.

В это же время второй ученик тоже участвует в конкурсах, но в других, и на одном из них получает первую премию. Победа на этом конкурсе даёт возможность дать несколько концертов в разных городах. Второму ученику всего 17 лет, но он уже чувствует себя уверенно и с оптимизмом смотрит в будущее, которое сулит ему немало приятных моментов. У него нет причин сомневаться в справедливости Системы, потому что она даёт ему то, чего он достоин. Он ведь на самом деле талантлив!

И вот наступило очередное испытание – вступительные экзамены в консерваторию. Обоим ученикам по 19 лет, они успели многого добиться, по мере возможности раскрыть свой талант и достигнуть высот. Наступил день экзамена. Второго ученика уже ждёт место в классе одного из самых известных в стране профессоров, который может дать своим ученикам возможность начать настоящую карьеру. Он берёт в свой класс только самых лучших и только по рекомендациям (самых лучших слишком много). Некоторые даже удостоились чести взять у него несколько уроков перед экзаменами, в том числе и второй ученик. Первый тоже очень хотел показаться этому профессору, заинтересовать его своей игрой, однако его никто не представил, не порекомендовал – просто среди его знакомых такого человека не оказалось… Первый ученик понимает, что надо действовать решительно, потому что наступает момент истины, и ловит профессора в коридоре консерватории, представляется и просит его послушать и дать консультацию. Профессор отвечает, что он бы с удовольствием, но, к сожалению, у него совсем нет времени: концерты, ученики, жюри международных конкурсов, словом, он не имеет возможности, к величайшему сожалению.

Прошли экзамены и оба ученика поступили в консерваторию. Первый едва дотянул до проходного балла и поступил в класс к другому профессору, который очень хорошо занимается. Да, он учит очень интересно, но из его класса почти никто не выигрывает престижные конкурсы и не избалован количеством концертов. Второй же ученик уже на первом курсе взял первую премию на одном из самых серьёзных международных конкурсов. Это дало ему множество концертов в разных странах. Первый ученик тоже подавал документы на этот конкурс, но его даже не отобрали для участия. Через год он подал документы на другой конкурс, попроще, и прошёл. На первом туре он играет прекрасно – он талантлив, к тому же он понимает, что следующего шанса может не представиться. Он проходит и второй тур. На последнем туре в программе концерт для фортепиано с оркестром. Первый ученик никогда не играл с оркестром, у него не было такой возможности, как и у большинства других пианистов его возраста. Но у его соперников в финале конкурса опыт игры с оркестром был.

Первый ученик, оказавшись впервые в окружении оркестровых музыкантов и поймав вежливо-равнодушный взгляд дирижёра, начинает терять самоконтроль, его охватывает волнение и нехорошие предчувствия. Выступление началось. Ученик не знал, насколько сильно аккомпанемент оркестра отличается от второго рояля – этого не понять без личного опыта! Он не может расслышать все оркестровые голоса и теряется. Он занимает последнее место среди финалистов, получает сильнейшее душевное потрясение и не получает никаких предложений выступить с концертами. Он возвращается домой и чувствует, что больше не может бороться, он устал и разочарован. А главное – перед его мысленным взором проходит весь его творческий путь, начиная с музыкальной школы, наступает переоценка ценностей, и он теряет веру в свой талант.

Подходит к концу обучение в консерватории. Первый ученик понимает, что стать концертирующим пианистом он не сможет, у него нет ни имени, ни поддержки, а значит, не будет и концертов. Между тем, юность постепенно сменяется зрелостью, наступает время зарабатывать на жизнь. Перед первым учеником открываются следующие возможности: преподаватель в музыкальной школе или колледже, концертмейстер или артист оркестра (очень редкая возможность). А второй ученик становится звездой, затем творческой элитой, а со временем имеет неплохие шансы попасть в категорию «национальная гордость». Он был талантлив и приумножил свой талант. Он этого достоин. Всё справедливо, разве нет?

Мы рассмотрели один из самых оптимистичных сценариев для первого ученика. Всё могло сложиться гораздо хуже: он мог не поступить в консерваторию, не получить ни одной премии на конкурсе, чувство несправедливости могло бы довести его до отчаяния и он бы бросил музыку. За время обучения одни становятся частью Системы, других она отбрасывает. Чаще всего вежливо и с улыбкой, ведь музыканты – люди культурные и интеллигентные.

Для второго ученика этот сценарий тоже самый оптимистичный, всё-таки не все становятся мировыми звёздами, но Система всегда имеет интересные предложения для своих избранников: профессорские кафедры, директорские кресла, посты в министерстве культуры, места в театрах и многое другое.

Проанализируем некоторые принципы продвижения по Системе академической классической музыки. В самом начале пути, как мы уже видели, все юные музыканты имеют равные шансы в соответствии со своими природными способностями. Очень многое зависит от первого учителя. Он может оказаться грубым и жёстким, в душе проклинающим свою злосчастную судьбу, которая привела его на должность преподавателя музыкальной школы, хотя он мечтал о концертной деятельности. Он может оказаться просто бездарным педагогом, будучи добрым и приятным человеком. Если он не сможет правильно сформировать музыкальный аппарат ребёнка, например, «поставить руки», даже при чрезвычайных способностях настоящего успеха не будет. Первый учитель может оказаться хорошим педагогом и хорошим человеком (это уже очень большая удача), но при этом не иметь веса среди других педагогов на кафедре, и его ученики на экзаменах будут всегда получать заниженные оценки и в конце концов могут потерять интерес к занятиям. А есть такие педагоги, которые не только чуткие и внимательные, не только грамотные и любящие работу с детьми, но ещё и имеющие авторитет в своей школе, связи и знакомства в музыкальном мире. Такие преподаватели безошибочно сформируют аппарат, помогут ребёнку максимально развить свои способности, почувствовать себя успешным, смогут привить любовь к труду, к занятиям. Таких преподавателей мало, они хорошо известны в музыкальной среде, к ним приходят учиться дети музыкантов, артистов, творческой интеллигенции, дети тех, кто заранее поставил себе задачу обеспечить своему ребёнку достойное место в Системе.

По тому же принципу делятся преподаватели и на последующих этапах обучения: плохие, хорошие и элитные (хорошие с дополнительными возможностями).

Что ещё влияет на развитие музыкального таланта в детском и юношеском возрасте? Возможность выступать на сцене. Навыки поведения на сцене формируются годами для того, чтобы не было потерь, связанных с волнением. Крепкие нервы помогают на многочисленных экзаменах и конкурсах, где решающим фактором становится стабильность. Но не только это! Способность не бояться публики и сконцентрироваться на исполнении помогает добиться больших высот при выступлении на концерте. Таким образом, мы плавно подошли к одной из наиболее важных для правильного понимания тем, связанных с карьерой музыканта вообще.

Одним из основных способов получить право на концертную деятельность является успешное участие в международных музыкальных конкурсах. Все ли правильно понимают, что такое конкурс и каковы его истинные задачи? Здесь абсолютно необходимо прояснить некоторые обстоятельства.

Конкурс, как любое другое соревнование, по своей сути направлен на выявление лучшего. На каждом этапе отбираются лучшие, которые на следующем этапе соревнуются друг с другом. Это очень похоже на спортивные состязания, чемпионаты мира и олимпийские игры. Разница только в одном – в критериях оценки. Ох уж это искусство! Если ты прыгнул дальше, пробежал быстрее или забил больше голов, результат очевиден для всех, он сразу фиксируется и уже не вызывает сомнений ни у кого. Конечно, бывают так называемые судейские ошибки, когда несправедливо удаляется игрок, не засчитывается честно забитый гол, ошибочно назначается пенальти. Эти обстоятельства способны изменить ход игры и принести незаслуженную победу одной из команд. Тем не менее, решение судьи окончательно и победитель проходит в следующий круг.

Музыкальный конкурс имеет следующее отличие: вместо судьи результаты оценивает жюри. Жюри – это группа музыкантов, как правило, достаточно известных и авторитетных, представляющих собой саму Систему. Точнее сказать, это те люди, которым Система доверяет представлять себя. Жюри оценивает выступления музыкантов путём тайного голосования или совещания и никому не даёт отчёта в том, чем оно руководствовалось в своих оценках. Ни о каких ошибках членов жюри речь никогда не идёт – не будем забывать, что Система им доверяет. Судья в своих решениях опирается на правила игры, а результаты соревнований на скорость фиксируют видеокамеры и секундомеры. Жюри музыкального конкурса выносит решение на основании своего впечатления – понравилось или не понравилось, а точнее – насколько понравилось и насколько не понравилось. Этих людей пригласили в жюри, потому что им доверяют: как они решат, так и будет. И они решают – кого принять в Систему, а кого нет. Никто никогда не узнает, о чём совещались члены жюри за закрытыми дверями, какие аргументы приводил каждый из его членов. Почти на каждом конкурсе некоторые решения жюри вызывают бурю негодования со стороны слушателей и наблюдателей. Многие лауреаты конкурсов вызывают сомнения в том, что они лучшие, однако, получив свои премии, они получают пропуск в мир большого искусства, ими интересуются менеджеры и директора оркестров, их дальнейшая творческая жизнь может считаться устроенной. Многие музыканты сидят в жюри на нескольких конкурсах и знакомы с большинством своих коллег, также сидящих на нескольких конкурсах. При этом большинство из них имеет собственных учеников. При отсутствии строгих критериев оценки существует возможность привести к победе практически любого участника.

Конец ознакомительного фрагмента.

Волков Владимир Николаевич - доктор философских наук, профессор. Родился в 1954 году в шахтерском поселке Коспаш на Урале. Окончил историко-английское отделение исторического факультета Марийского педагогического института. Работал в вузах Москвы, С.-Петербурга, Смоленска, Йошкар-Олы, Балашова, Иваново. Автор книг «Культурология » (1997), «Западная философия ХХ века» (2000), «Онтология личности» (2001), «Основы культурологии » (2005).

Памяти Зигмунта Баумана

“Сумасшедшими” являются
лишь неразделяемые смыслы.
Безумие перестает быть безумием,
если оно коллективно.

Зигмунт Бауман. Индивидуализированное общество. М., 2005

Аннотация

9 января 2017 года ушел из жизни замечательный философ, социолог, политолог Зигмунт Бауман - один из самых известных в мире исследователей эпохи постмодерна, личность яркая, неординарная, многогранная. Его концепция «текучего модерна» коренным образом изменила наше представление о современной социальной и культурной реальности. Стиль его письма отличается от привычного сухого академического изложения «классиков» и «авторитетов», подкупая тем, что сложные мысли он излагает красиво, убедительно, доступно, и при знакомстве с его работами создается впечатление, что он просто беседует с нами. В многочисленных публикациях, лекциях, интервью Бауман дает глубокий анализ исторических изменений, которые произошли в мире за последние сто с лишним лет, обращая внимание в первую очередь на такие оппозиции, как оседлость - движение, традиция - новация, устойчивость - изменчивость, космос - хаос, необходимость - свобода. Его интересуют прежде всего проблемы глобальной деформации мира, изменения, разрушения старых социальных, политических, культурных форм и появления новых, неожиданных, непривычных, иногда шокирующих, таких, которые обычно квалифицируют как девиацию, аномалию, отклонение от нормы.

Тяжелый модерн и текучий модерн

Зигмунт Бауман в ряде своих работ обращалвнимание на то, что на протяжении многих веков люди жили в условиях традиционного, аграрного, феодального, доиндустриального общества, занимались сельским хозяйством. Затем они перешли к модернизации, превратились в горожан, стали работать на заводах и фабриках, обнаружили себя в условиях капитализма, модерна, индустриального общества, поверили в прогресс. Традиционное общество, жестко детерминировавшее жизнь индивидов, стало распадаться. Классический модерн, пришедший на смену традиционному обществу, провозгласил приоритет динамических ценностей - развития и совершенствования, движения вперед - к разуму и свету. Казалось бы, отвоеванное у Средневековья право на динамику, движение увеличивало свободу, но нужно признать, что само это движение осуществлялось в строго установленном направлении. Так возникла «твердая», «тяжелая», «жесткая» (solid ) модификация современности - модерн, индустриальное общество. Модерн строился на жесткой дисциплине: вырабатывая новые «дисциплинарные практики», он заменил «старый порядок» на другой, более соответствующий реалиям.

С 70-х годов ХХ века люди стали говорить о постиндустриальном обществе, постмодерне, глобализации, обществе потребления. Некоторые социологи, например Юрген Хабермас , считают, что проект модерна до сих пор не завершен, поэтому называют постмодерн «незавершенным модерном». По их мнению, тенденции, формирующие облик цивилизации начала ХХ I века, представляют продукт саморазвития модерна и вписываются в общий контекст эволюционной программы модернизации. Другие же полагают, что классическое общество модерна, воспитанное на протестантизме, Просвещении, научно-технической революции, ушло в историю. Сейчас люди живут в совершенно другом мире, который нуждается в новом подходе, анализе и интерпретациях. Бауман исходил из того, что «постмодерн не есть преходящее отклонение» от «нормального состояния модерна». Это качественно иное, по сравнению с модерном, общество, не похожее ни на одно из прежде существовавших обществ. Он определяет новую разновидность общества как «текучий модерн» (liquid modernity )1.

Характеризуя solid modernity , Зигмунт Бауман указывает на то, что эпоха «тяжелого модерна» была временем «помолвки» между капиталом и трудом. Рабочие зависели от своего труда, который давал им средства к существованию, тогда как капитал зависел от найма работников, без которых он не мог воспроизводиться и возрастать. Типичная модель «тяжелого модерна» - завод Форда, на котором люди служили «общему делу» и каждый выполнял свою функцию. Индивиды были включены в систему разделения труда, а их деятельность подлежала регламентации и контролю. Цели коллективных действий задавались «извне» или «свыше», основным субъектом социального управления, планирования и нормообразования выступало государство. Труд людей в таких обществах был монотонным и рутинным, но стабильным и долговременным. Люди строили жизненные планы с расчетом на длительную перспективу, долгосрочными были и их обязательства, и отношения с окружающими. Работники, занятые на заводах и фабриках, были уверены, что на этих предприятиях при благоприятном стечении обстоятельств могла пройти вся их профессиональная жизнь. Ценилось то, что человек долго работал на одном предприятии, имел непрерывный стаж работы, становился мастером своего дела, уходил на пенсию с того предприятия, на которое устроился еще в юности. Возникали трудовые династии, культивировался коллективизм.

Сегодня, утверждает Бауман, ситуация совершенно иная. Условия труда меняются внезапно, не следуя твердой логике или внятным схемам. Лозунгом дня стала «гибкость», что применительно к рынку труда означает конец трудовой деятельности в привычном для нас виде, переход к работе по краткосрочным контрактам либо вообще без таковых, к работе без всяких оговоренных гарантий, но лишь до «очередного уведомления». Трудовая жизнь насыщается неопределенностью. Внезапно исчезают профессии, специальности, предприятия, отрасли производства. Современный молодой человек за свою карьеру вынужден будет многократно сменить место работы. Бауман называет такой постмодерн «модерном без иллюзий».

В эпоху постмодерна попечитель и контролер уходит в прошлое, и весь груз ответственности перекладывается на плечи самих атомизированных индивидов. Сегодня человеку приходится жить своим умом, принимать решения самостоятельно, без оглядки на государство, начальство, партию, вождя. Простой, рядовой человек становится свободен, но это не делает его более счастливым. Проблем в жизни людей не становится меньше, но искать пути их решения индивиды вынуждены в одиночку, а в случае неудачи винить приходится только себя. Социум становится индивидуализированным2, а современное общество - обществом риска3.

В обществе начала XXI века, с одной стороны, быстро усложняются экономические действия, с другой - все более явно фрагментируется человеческое существование. Согласно Бауману, противоречие между этими действиями и составляет основную дилемму современной жизни. Несложно заметить, говорит он, что при всей «индивидуализированности » социума в нем побеждают тенденции к самодостаточности хозяйственных действий, в то время как социальное начало становится все менее значимым: этнические, национальные, политические, семейные связи становятся эфемерными. В этом кроется основная причина того, что современное общество пропитывается антигуманизмом , а человек становится все более дезориентированным, ограниченным, беспомощным.

Раньше государство модерна выступало в качестве оплота борьбы за лучшую жизнь. Модерн утверждал себя как цивилизацию разумную и гуманную. Наиболее значимыми признаками цивилизованного существования считалась свобода от страдания и других несчастий. Свобода от страданий, от страха перед ними должна была способствовать формированию личности в условиях свободы, а самостоятельность людей - сделать человека хозяином своей судьбы. Суверенное право действовать принадлежало государству, законодательным и исполнительным органам власти.

Выражаясь словами Эрнста Кассирера , политические лидеры эпохи модерна оказались в роли «знахарей, обещавших излечить все болезни общества»4.

Однако возложение на государство ответственности за решение задачи всеобщего счастья приводило к злоупотреблениям и стало восприниматься скорее как усиление бремени, чем как освобождение от него. Обретение индивидом уверенности в себе и ответственности за себя в результате освобождения от любых ограничений становилось все более нереальным. Это привело к выводу, что «если бы человек следовал лишь своим природным инстинктам, он не стремился бы к свободе; скорее, он выбрал бы зависимость… Свободу же часто считают скорее обузой, чем привилегией»5.

Поскольку неизбежным спутником индивидуализации становится стремление к освобождению индивида, которое, как правило, сопровождается отстранением от свободы, чувством бессилия, желанием отказаться от своей индивидуальности, стремлением преодолеть чувство одиночества, растворившись во внешнем мире.

Затем происходит постепенное «разжижение», «расплавление» структур общества модерна. Система ослабляет свое давление на индивида. Новое поколение уже не так боится пришествия Старшего Брата, оно верит, что мета-нарративы повержены навсегда, что тоталитарные амбиции государства ушли в прошлое. Однако вера в возможность установления справедливого строя серьезно подорвана. Крах демократической иллюзии предопределен как неспособностью человека к самоутверждению, так и тем, что решающий удар по ней нанесен со стороны государства и одержимых властью правителей. Вера в спасительную миссию общества сегодня разрушена, замечает Бауман. По его мнению, при переходе от «тяжелого» и «твердого» модерна (solid modernity ) к «легкому» и «жидкому» (liquid modernity ) главную роль начинает играть скорость движения людей, денег, образов и информации. Траекторию «текучего модерна» рассчитать почти невозможно. Долгосрочное планирование биографии и карьеры становится бессмысленным. Действующая сегодня «формула успеха», скорее всего, не будет работать завтра. В такой ситуации нужно уметь быстро перестраиваться, чутко реагировать на внешнее окружение и его запросы, осваивать новые знания и навыки, быть готовым к любым изменениям. Когда ближайшее будущее не определено, о далеком задумываться не приходится. Жизнь совершается и переживается в настоящем.

Глобализация, мобильность, миграция

Модерн со своей изначальной преобразовательной ориентацией делал ставку на освобождение времени от пространства. И он добился этого: сегодня информация за считанные мгновения преодолевает расстояния в тысячи километров. Человек, в распоряжении которого находятся соответствующие технические средства, может попасть почти в любую точку земного шара в течение суток. Он может общаться со всем миром, но при этом не знать соседей по лестничной площадке. Пространство утрачивает свое изначальное родство с населяющими его людьми.

«Привязанность к определенному месту не столь важна, поскольку это место может быть достигнуто или оставлено по собственной прихоти в короткое время или в мгновение ока»6.

«Тяжелый модерн» отличался гигантоманией «стационарного» типа. Могущество государства во многом определялось его территорией. За пространство и ресурсы велись войны, захватывались колонии, создавались империи, производилось «огораживание» территорий, строились огромные заводы, небоскребы и т.п. Поверхность Земли была разделена на сферы влияния и контроля национальных государств. Границы держались на замке и представляли реальное препятствие для актуальных и потенциальных социальных коммуникаций.

Бауман считает, что эту страницу мировой истории на рубеже ХХ–ХХ I веков можно с уверенностью перелистнуть . Будущее, по его мнению, принадлежит силам глобализации, экстерриториальным по своей природе. Кто остается на месте, рискует остаться ни с чем. Выигрывает тот, кто быстрее движется. Идеи, инновации и финансовые средства передвигаются по миру со скоростью электронного письма и банковского перевода. У капитала нет отечества, он направляется туда, где лучше условия и больше возможностей для роста. Оседлость - обременительна, укорененность в локальных средах, прочные социальные связи и обязательства - отягощают. Лидирующие позиции в ряду рациональных поведенческих стратегий приобретает «кочевой образ жизни». Значительная доля власти переходит к экстерриториальным субъектам и организациям.

Зигмунт Бауман (как и Энтони Гидденс , Ричард Сеннет , Мигель Кастельс и многие другие) полагает, что в современном мире коренным образом изменились взаимоотношения капитала, труда и политических институтов. Капитал стал экстерриториальным, невесомым, компактным, а достигнутый им уровень пространственной мобильности достаточен для шантажа привязанных к определенной местности политических институтов с целью заставить их отказаться от претензий. Избавившись от лишнего груза громоздкого оборудования и многочисленного персонала, капитал путешествует налегке, не более чем с ручной кладью - портфелем, портативным компьютером и сотовым телефоном.

Главным источником прибылей во все большей мере становятся идеи, а не материальные предметы.

Когда ставится задача сделать идеи прибыльными, конкурентная борьба идет за потребителей, а не за производителей. При планировании передвижений капитала и определении мест его размещения наличие рабочей силы является второстепенным соображением. Так капитал отчуждается от конкретного пространства и становится независимым.

Неразвитость и негибкость системы инвестиций в эпоху «тяжелого модерна» привязывала собственника к работникам и местам, где разворачивалась их профессиональная деятельность. Сегодня капитал освободился, чего нельзя сказать о большинстве видов труда. Работник нередко оказывается прикованным к месту. А капитал может в любой момент испариться, убежать, найдя для себя более привлекательные зоны приложения. Труд, особенно не требующий эксклюзивных навыков и знаний, является принципиально заменимым и зависимым. Понятно, что при такой логике движения ресурсных потоков говорить об «уверенности в завтрашнем дне» не приходится, констатирует Бауман. Одним из самых важных выводов, к которому приходит английский социолог, является вывод о том, что национальные государства, традиционно претендовавшие на роль источника силы и могущества, обнаруживают свою слабость перед лицом анонимно-универсальных тенденций текучего модерна. Глобализацию невозможно запретить, закрыть для нее двери. Ценой такого предприятия была бы полная и, вероятно, недолговечная изоляция, в результате которой упрямым и непокорным пришлось бы сдаться. Веяния «текучего модерна» распространяются по планете, не обращая внимания на границы и пропускные пункты. При необходимости они даже разрушают их. Осуществлять силовое вмешательство, захватывать территории, устанавливать оккупационный режим, как правило, не требуется. Если война оказывается неизбежной, предпочитают разбомбить инфраструктуру и деморализовать население. Поэтому во избежание неприятностей дальновидные государственные режимы, адекватно оценивающие свои возможности, стремятся максимально угождать глобальному капитализму, создавая благоприятный климат для развертывания его мощностей в пределах конкретной страны. Ведь если капитал не заинтересован в территории, она приходит в запустение.

Война текучего постмодерна

Говоря о специфике современных войн, Бауман отмечает, что в последнее время изменился сам смысл ведения войн, произошел слом старой военной парадигмы: захват территории как военной добычи сам по себе уже никого не интересует. Свободный, текучий, проницаемый постмодерн стремится устранить барьеры, изоляцию, стены. Страна, которая пытается сегодня оградить себя «железным занавесом», «импортозамещением », «санкциями в ответ на санкции», в современном мире вызывает лишь смех, а агрессивная политика наказывается международным сообществом точечными ударами по самым болезненным местам национальной экономики, банковской сферы, инвестиционного пространства. Прогрессистский проект - это глобальный проект, ограничение экспансии противоречит самой его сути. Поэтому всякая последовательно изоляционистская политика сегодня обречена на провал.

Иначе говоря, для развития современного мира необходимы современные коммуникации и финансовые институты, богатое население, способное покупать товары, образованные и квалифицированные люди, способные переучиваться и осваивать все новые производства. По большому счету никто сейчас не заинтересован ставить какие-то страны или народы «на колени». И вставание «с колен» состоит совсем не в том, чтобы бряцать оружием и аннексировать территории соседних государств, а в создании инновационной экономики, креативного среднего класса, современной системы образования и здравоохранения, в гарантиях прав и свобод личности.

Бауман отмечает, что в эпоху постмодерна активно развивается процесс отстранения от политики: стремительно падает интерес к политическим движениям, политическим партиям, к составу и программам правительств, размываются политические убеждения, снижается масштаб участия граждан в политических мероприятиях. Считается, что «граждан» могут волновать лишь ближайшее снижение налогов или увеличение пенсий, а их интересы распространяются только на то, чтобы сокращались очереди в больницах, уменьшалось количество нищих на улицах, в тюрьмах сидело бы все больше преступников, а вредные свойства продуктов выявлялись как можно скорее. Долгосрочные планы относительно «справедливого общества» не пользуются спросом.

С усилением в обществе ориентации на потребление, а не на производство социальная интеграция все больше достигается через соблазняющий эффект рынка, в то время как степень вовлечения государством граждан в политику уменьшается. Политическое господство обеспечивается без культурной гегемонии, а с отделением культуры от государства культурные элиты утрачивают былое политическое влияние. Господствующий рынок не признает никаких иерархий, его интересует продвижение товара.

Власть в наши дни становится все более оторванной от политики, отмечает Бауман. Власть глобальна и экстерриториальна - политика территориальна и локальна; власть течет - политические институты остаются неизменными.

«Частное» вторглось на территорию общественного, но отнюдь не для того, чтобы взаимодействовать с ним. Телевизионные откровения «простых людей», «эксклюзивные» газетные сплетни о личной жизни звезд шоу-бизнеса, политиков и других знаменитостей становятся публичными уроками, подтверждающими пустословие общественной жизни. Сегодня одинокие граждане приходят на agora только для того, чтобы побыть в компании таких же одиночек, как они сами, и возвращаются домой, еще более утвердившись в своем одиночестве.

Современная власть использует хаос, отсутствие рационального управления в своих целях, позволяя подданным играть в собственные игры и винить самих себя, если результаты не оправдывают их ожиданий. Чем больше человека накрывает страх, боязнь будущего, тем лучше в этих условиях чувствует себя государство. Человеку внушают, что бытие ненадежно, выживает сильнейший. В этих условиях человек живет только сейчас, в вечном настоящем, все вертится вокруг собственного «я» и личной жизни.

Подданные современных государств являются индивидами по воле судьбы; то, что определяет их индивидуальность, - не предмет их собственного выбора, утверждает Бауман. Человек исходит из того, что если собственную жизнь можно строить по своему усмотрению, то законы общества определены раз и навсегда и не подлежат сознательному реформированию.

Такое впечатление создается и поддерживается, с одной стороны, мощной индивидуализацией проблем, планов и устремлений, с другой - сокращением полномочий национального государства. Современный политический суверенитет государств есть лишь слабая тень той многогранной автономии держав прошлого, создававшихся по образцу тотального государства. Сегодняшние государства мало что могут предпринять ради противостояния давлению глобализированного капитала.

Итак, с одной стороны, наблюдается снижение интереса людей к совместным и общим делам. Этому содействует государство, готовое передать как можно больше своих обязанностей в сферу частных интересов и забот. С другой стороны, нарастает неспособность государства решать проблемы даже в пределах своих границ, равно как и устанавливать нормы защищенности, коллективные гарантии, этические принципы, которые могли бы ослабить чувство ненадежности и неопределенности. Результатом этих процессов оказывается растущая пропасть между «общественным» и «частным», упадок искусства перевода частных проблем на язык общественных и наоборот, искусства поддерживать диалог, вдыхающий жизненную силу в политику.

В условиях глобализации государственные и национальные перегородки утрачивают смысл. Появляются новые формы общности людей, возникающие на основе не родовых, этнических, национальных, но профессиональных, дружеских, коммунальных, досуговых и прочих связей. Формируется новый способ общественной организации на основе сосуществования автономных и самодостаточных групп меньшинств - «новый трайбализм», калейдоскоп диаспор. В этих новых условиях общество развивается непредсказуемо.

Баумана часто называют критиком глобализации, но, на мой взгляд, это не соответствует действительности. Я бы назвал его не столько критиком, сколько трезвым аналитиком. Он рассматривал глобализацию как данность, как движение, как объективный процесс. Этот процесс можно критиковать, не соглашаться с ним, не принимать во внимание, видеть в нем лишь негативное, плохое, отрицательное, опасное. Однако нельзя не признать, что глобализация развивается стихийно, спонтанно, как бы сама собой, поэтому ее нельзя игнорировать, не принимать, не следовать в ее русле, стараясь по мере возможности избежать скрытых и явных опасностей, пропастей и тупиков.

Жизнь в условиях хаоса и абсурда

Сегодня мы стоим на верном пути к глобальному хаосу. Налицо признаки распада мировой системы модерна и капитализма как цивилизации.

Мир находится на перепутье. Хаос может смениться новым порядком, отличным от известного нам. Отличным, но необязательно более совершенным. Каковы будут последствия глобализационного процесса, мы не знаем и знать не можем. Мы живём в эпоху неизвестности и неопределенности, и это повергает людей в растерянность.

Все, что делает человек в своем символическом мире, есть попытка отрицания и преодоления его гротескной судьбы. Он буквально доводит себя до самозабвения социальными играми, психологическими уловками и личными увлечениями, настолько далекими от реальности его положения, что все они являются формами безумия, - утверждает Бауман. «Согласованное», «коллективное» безумие возвеличивается всеохватным масштабом и артикулированным или молчаливым согласием уважать то, что признается столь многими. «Общество» - это всего лишь изощренная уловка, иное обозначение согласия и принятия неких ценностей, сила, которая делает согласованное и принятое величественным. Обычаи, привычки и рутина устраняют яд абсурдности из терзаний, порождаемых конечностью жизни. Общество творит живые мифы и смыслы о значимости человеческой жизни. Эти мифы самодостаточны , нечувствительны к опровержениям, их действительно трудно подвергнуть сомнению или опровергнуть.

Бауман специально останавливается на понятии абсурда - констатации смыслового, логического, бытийного и языкового бессилия обнаружить организующее начало в окружающем мире. Он отмечает, что все общества представляют собой фабрики смыслов, питомники для жизни, исполненной смысла. Свобода приходит в облике изгнания духа смертности. Такие формы общности, как религиозная община, государство, нация, всегда претендовали на вечность и обещали индивиду приобщение к бессмертному коллективу. В пределах смертной жизни можно испытать бессмертие, устраивая свою жизнь по образу тех форм, которые наделены нетленной ценностью, или вступая в соприкосновение и общение с вещами, которым суждена вечность. Осознание конечности человеческого бытия провоцирует желание трансцендентности, проявляющееся в одной из двух форм: либо жизнь, признаваемая преходящей, должна оставить после себя долговечные следы, либо человек до смертного своего часа должен вкусить ощущений, которые «сильнее смерти».

Элита эфемерности

Сильные мира сего во все эпохи старались окружать себя долговечными, возможно даже неразрушимыми объектами, оставляя бедным и обездоленным бьющиеся и хрупкие вещи, которым суждено превратиться в прах. Сейчас мы живем в эпоху, которая впервые меняет это соотношение на обратное. Новая мобильная и экстерриториальная элита вводит в повседневную жизнь надменное безразличие к собственности, проповедует преодоление привязанности к вещам и демонстрирует отсутствие сожаления при отказе от предметов, потерявших свою новизну. Быть окруженным осколками вчерашней моды - это симптом отсталости, бедности и неудачи-«лузерства ».

Разделяя идеалы гуманистической традиции, Бауман обрушивается на современное общество, показывая, сколь неустойчив социум, члены которого не имеют представления о собственных долгосрочных целях и, более того, стремятся вообще уйти от них. Наша культура - первая в истории, не вознаграждающая долговечность и способная разделить жизнь на ряд эпизодов, проживаемых с намерением предотвратить долгосрочные последствия и уклониться от жестких обязательств. Вечность не имеет значения. «Долгосрочность» - всего лишь набор краткосрочных впечатлений и переживаний, поддающихся бесконечным перетасовкам. Бесконечность сведена к понятию множества «здесь и сейчас»; бессмертие - к бесконечной смене рождений и смертей.

Бауман не утверждал, что то, с чем мы сталкиваемся сегодня, - это «культурный кризис». Кризис как постоянное изменение границ, предание забвению созданных форм и экспериментирование с формами новыми и неиспробованными представляет собой естественное условие существования человеческой культуры. Он однако, считал, что на этой стадии постоянных трансгрессий мы вступили на территорию, которую культура в прошлом считала непригодной для жизни. Впервые смертные люди могут обойтись без бессмертия и даже не возражают против этого. «В этих местах мы не были никогда прежде, и нам еще предстоит увидеть, что значит оказаться здесь и какими будут долгосрочные последствия… всего этого», - заключает социолог7.

Каждая культура живет изобретением и передачей из поколения в поколение смыслов жизни, и всякий порядок держится на манипулировании стремлением к трансцендентности. Однако порождаемую этим стремлением энергию можно употреблять по-разному. Вколачивание в сознание мысли о том, что «в обществе нет больше спасения», и превращение этой мысли в расхожее правило житейской мудрости приводят к тому, что коллективные орудия трансцендентности отрицаются, а человек остается наедине с той задачей, решить которую самостоятельно он не в силах. Бауман подчеркивает, что люди сами определяют свой образ жизни, - но в условиях, которые не зависят от их выбора. «Условия» лимитируют человеческий выбор, поскольку оказываются внешними по отношению к жизненным играм с их целями и средствами. То, что люди полагают истинным, имеет тенденцию становиться истинным именно вследствие этого. Когда люди говорят, что сделать ничего нельзя, они действительно больше уже ничего не смогут сделать.

Приобретения и утраты

Человек в обществе постмодерна многое приобретает, но также кое-что и теряет. Он утрачивает чувство онтологической безопасности, он одинок и растерян. Индивид нуждается не только в свободе выбора, но и в узах солидарности, хочет ощущать принадлежность к группе близких ему по образу жизни и миропониманию людей. От «холодных» и непрозрачных отношений эры текучести он хочет спрятаться за чьей-то спиной. В ненадежном мире люди ищут «теплых» форм социальности . В коллективе можно разделить с другими бремя ответственности, уйти от необходимости принимать самостоятельные решения. Тот, кто не может справиться с вызовами «текучего модерна» в одиночку, стремится делать это сообща с другими. Но «альтернатива» сообществ, полагает Бауман, является, по сути, «тупиковой», поскольку они предлагают не стратегии решения проблем человеческого существования в новых условиях, но стратегии бегства от них.

Сообщества часто конструируются в соответствии с принципом «негативной идентичности» (мы - они, свои - чужие). На социальном уровне психология «своих и чужих» создает барьеры между группами, основанные на страхе и неуверенности в своей идентичности. Создание враждебного «Они» соединяет «Нас» в группу, жестче определяет нашу идентичность, что особенно важно для людей, в ней не уверенных. Но если свое определяется путем отталкивания от чужого, то у такой идентичности нет собственного смыслового содержания. Оно воспроизводится только через нарушение границы с иным, а это значит, что выходить-то некуда, так как в ином нет ничего, кроме такой же бессодержательной идентичности. Такая идентичность неполноценна, а подобное «единство» основано только на страхе, на чувстве опасности перед «враждебным окружением». Замыкание в изоляционизме групп «себе подобных» объяснимо, но бесперспективно. Судьба современного человека - жизнь в разнообразном и разнородном социальном и культурном окружении. Существование в мире различий немыслимо без конфликтов и столкновений.

Бауман отмечал, что современная культура разрушила идею статичного космического миропорядка и соответствующего ему циклического времени. Жизненная программа человека модерна - динамика, стиль жизни - постоянная погоня за новым. Он идет от незнания к полному знанию, от общества несовершенного к обществу абсолютного совершенства. Однако между тяжелым и легким модерном имеются различия. Все проекты «будущего», созданные ранее, дискредитированы. Общей цели нет, гомогенного социального пространства - тоже. Конечная точка (коммунизм, рай, идеальное состояние общества гармонии и совершенства), достижение которой было бы равнозначно примирению с наличными условиями, отсутствует. Единственное, что осталось, - это стремление людей к неуловимому счастью и смыслу жизни, которые у каждого свои и уже не связаны с верой в далекое светлое будущее. Модерн трактует жизнь современных людей как задание, всегда незавершенное и требующее все новых забот и усилий.

Бауман подозревал, что условия человеческого существования в позднем, текучем модерне или постмодерне сделали эту модальность жизни еще навязчивее: прогресс более не является временным делом, приводящим в результате к совершенству, а становится вечным состоянием, самим содержанием жизни.

Однако, чтобы строить будущее, надо уметь управлять настоящим. Только сегодня задача управления настоящим становится задачей каждого отдельного человека, и для многих «контроль над настоящим» сомнителен или отсутствует. Когда господствует неуверенность, планы на будущее становятся неустойчивыми. Чем слабее контроль человека над настоящим, тем меньше планов он строит на будущее - сами отрезки времени, называемые «будущим», становятся все короче, а жизнь в целом разделяется на эпизоды. В жизни, управляемой принципом гибкости, стратегии, планы и желания могут быть лишь краткосрочными.

Реванш кочевников

Глобализация как «новый мировой беспорядок» обесценивает порядок - он становится индикатором беспомощности и подчиненности. Новая структура глобальной власти действует, противопоставляя мобильность и неподвижность, случайность и рутину, исключительный характер принуждения и массовый.

Глобализация - это «реванш кочевников»8. Побег и ускользание, легкость и переменчивость пришли на смену мощному и зловещему присутствию как главному приему господства. Претензии в отношении будущего не могут предъявляться теми, кто не контролирует настоящего. Бауман разделяет мнение американского социолога Мигеля Кастельса : «Четкая организация элит, сегментация и дезорганизация масс - вот, по-видимому, двойной механизм социального господства в наших обществах. Пространство играет в этом механизме фундаментальную роль. Короче говоря: элиты космополитичны , народы локальны. Пространство власти и богатства пронизывает весь мир, тогда как жизнь и опыт народов укоренены в конкретных местах, в их культуре, истории. Поэтому, чем больше социальная организация основана на внеисторических потоках, вытесняющих логику любого конкретного места, тем больше логика глобальной власти уходит из-под социополитического контроля со стороны исторически специфичных местных и национальных обществ»9.

Живущие во времени

Деградация значения местности отражается на «аборигенах» - людях, которые не свободны в передвижениях и «перемене мест» за неимением необходимых средств. Это обстоятельство подчеркивает масштаб различий между желанными туристами, жаждущими удовольствий, или путешествующими бизнесменами, ищущими новых возможностей для вложения капиталов, - и презренными «экономическими мигрантами», мечущимися в поисках места, где они могли бы выжить.

Бауман считает, что степень отсутствия мобильности является в наши дни главным мерилом социального бесправия и несвободы. Когда власть непрерывно перемещается, и перемещается глобально, политические институты испытывают те же лишения, с которыми сталкиваются все, кто привязан к определенному месту обитания. Время и пространство по-разному распределены между людьми, стоящими на разных ступенях глобальной властной пирамиды. Те, кто может себе это позволить, живут исключительно во времени. Те, кто не может, обитают в пространстве.

Мораль без этики

Многие западные социологи отмечают, что такие традиционные формы общности, как семья, брак, родительские отношения, соседство, работа, во многом утратили свою роль социетальной фабрики, то есть механизмов воспроизводства общества. Ричард Сеннет говорит о «категориях-зомби» и «учреждениях-зомби», которые «мертвы и все еще живы». Он называет семью, класс и соседей как основные образцы этого нового явления10. Об этом же пишет и английский социолог Энтони Гидденс :

«Повсюду мы видим институты, которые внешне выглядят так же, как и раньше, и носят те же названия, но абсолютно изменились изнутри. Мы продолжаем говорить о государстве, семье, работе, традициях, природе, как будто эти понятия остались теми же, что и прежде. Но это не так. Прежней осталась скорлупа, внешняя оболочка, но внутри они изменились - и это происходит не только в США, Великобритании или Франции, но практически везде. Я называю их “институты-пустышки”. Это институты, уже не соответствующие задачам, которые они были призваны выполнять»11.

Работодатели и работники, коллеги и партнеры, друзья, мужья и жены, организации не хотят заглядывать вперед, обременять себя «лишними» обязательствами, о которых впоследствии придется сожалеть. Это не означает, что происходит распад общества, - нет, социального распада не происходит. Общество продолжает функционировать «нормально», но в ином режиме. Люди вступают в многообразные, фрагментарные, временные отношения, и такой же является их групповая принадлежность.

Еще один важный вывод, к которому пришел Бауман, состоит в том, что в эпоху постмодерна происходит отказ от норм, заданных эпохой Просвещения. Вместо крепких социальных связей формируются «слабые связи». Так, например, модель долговременных человеческих отношений в семье разрушается, партнеры предпочитают быть вместе только до той поры, пока это устраивает обоих. Принцип «пусть лишь смерть разлучит нас» заменяется «пробными браками» и неустойчивыми псевдосемейными союзами, которые можно расторгнуть по первому же требованию. Начинает преобладать тенденция, обозначаемая оборотом «от брака - к сожительству». Фактически теперь он и она говорят друг другу (или подразумевают): пока мы вместе, а дальше - как получится. Это делает институт семьи очень хрупким. Бауман утверждает, что возврата к прежним семейным ценностям уже не произойдет12.

Эротизм, освободившийся от репродуктивных и любовных ограничений, как будто специально создан для сложных, подвижных, эфемерных личностей мужчин и женщин времен постмодерна. Секс, свободный от репродуктивных последствий и длительных любовных прелюдий, может быть заключен в рамки эпизода. Свободно кочующий эротизм в высшей степени подходит для задачи достижения такого типа личности, который, как и все культурные продукты постмодерна, ориентирован на максимальное воздействие и мгновенное устаревание. Человек предпочитает не иметь стойких и длительных привязанностей, а совокупность его контактов напоминает мир вещей одноразового использования. За обретенную «относительную свободу» приходится платить не только одиночеством, но и ощущением ненадежности, неуверенности, отсутствия безопасности.

Мораль и религия

И все-таки Бауман исходит из того, что все-таки моральность предпослана возможности существования человека. По его мнению, до всяких авторитетных объяснений, что есть добро, а что - зло, мы уже стоим перед выбором, ответственность за который не исчерпывается никаким сводом правил; моральная жизнь - постоянный выбор наугад до всяких правил13.

Религия облегчала бремя выбора (греха), обещая от имени превосходящего человеческие силы и разум авторитета прощение взамен на послушание Богу; религия никогда не обещала безгрешной жизни. А вот светские проекты модернизма видели возможность свободы от греха и грешников, от неверного выбора в подчинении законам и перенесении ответственности на сверхиндивидуальный уровень. Вместо выбора и греха они дали список обязанностей. В индустриальную «эпоху этики» мораль выводилась из кодекса универсальных правил поведения, была «продуктом» этики. В эпоху постмодерна к «умершему Богу» присоединилось государство, отказавшееся задавать этические стандарты. Авторитеты возникают ниоткуда, чтобы, улучив момент доверия, незаметно исчезнуть в никуда - и спросить не с кого. В связи с этим Бауман констатирует: «Быть нравственным - означает быть и оставаться в состоянии вечной неопределённости»14.

Верх и низ

По Бауману, и на социетальном , воспроизводящем общество уровне произошла инверсия «верха» и «низа». В эпоху модерна «естественный» взгляд знати на спонтанную природу добра не допускал никакой ограничивающей свободы кодификации, а «низы» искали спасения от произвола сильных в установленных правилах. В ситуации постмодерна правители, дабы воспользоваться кредитом доверия, нуждаются в рационально обоснованной этике, а эмансипировавшиеся массы открыто чураются апелляции к разуму. Сейчас уже нет суверенных, универсальных, конституирующих общество «сверху» инстанций (Бога, Разума, Государства); нет надежды на «моральный инстинкт» - от природы, «снизу». В пустоте, лишенной притяжения авторитетов, всё дозволено. Означает ли это аморальность современной массы?

Бауман надеется, что кризис этики не ведет к кризису морали. Сегодняшнюю ситуацию он характеризуетформулой «мораль без этики». «Мораль в ситуации хаоса возникает спонтанно, моральные Я не ищут себе этических оснований, но создают их в процессе самосозидания при остром осознании личной моральной ответственности за выбор15.

Обходиться без привычек

Итак, по Бауману, в эпоху «текучего модерна» любые позиции, позволявшие раньше стабильно ориентироваться в мире, кажутся неустойчивыми. Мы вынуждены как бы играть одновременно во множество игр, причем в каждой из них правила меняются непосредственно по ходу дела. Постмодерн разрушает рамки и ликвидирует образцы - причем все рамки и все образцы. При таких обстоятельствах обучение, дающее знания о том, как нарушать общепринятый порядок, как избавиться от привычек и предотвратить привыкание, как преобразовать фрагментарные элементы опыта в новые образцы, относясь к любому из них как к приемлемому лишь «до особого уведомления», обретает высшую ценность и быстро становится центральным элементом незаменимого «снаряжения» для жизни. Когда люди эпохи постмодерна предполагают найти связную и логически последовательную структуру в путанице случайных событий, тогда впереди их ждут ошибки и разочарования. Жизненный успех (и тем самым рациональность) людей постмодерна зависит от скорости, с какой им удается избавляться от старых привычек, а не от скорости обретения новых. Лучше всего вообще не проявлять беспокойства по поводу выбора ориентиров; привычка, обретаемая в ходе отбрасывания старых привычек, - это привычка обходиться без всяких привычек16.

Бауман напоминает, что со времен эпохи Просвещения образование воспринималось как строго структурированная система, в которой управляющие занимают четко определенные позиции и обладают всей полнотой инициативы. Никем не управляемая система не может не привести теоретиков и практиков образования в замешательство, стать причиной для беспокойства. Непреодолимое ощущение кризиса, в большей или меньшей степени распространившееся среди философов, теоретиков и практиков образования, проистекает из всеобщего разложения личности, из отрицания авторитетов, полифонии провозглашаемых ценностей и связанной с этим фрагментации жизни, характеризующей мир постмодерна. Мир, в котором вынуждены жить люди «текучего модерна», стимулирует развитие той разновидности обучения, к которой унаследованные нами образовательные учреждения даже не знают, как подойти.

Образование под вопросом - чему учить?

Бауман полагал, что нынешний кризис в сфере образования - это прежде всего кризис унаследованных институтов и философий. Предназначенные для реальности иного рода, они находят все более затруднительным для себя усвоение происходящих перемен, приспособление к ним или их сдерживание. Кризисом поражены все устоявшиеся образовательные институты, в частности, современные университеты, которые всегда претендовали на роль учредителей стандартов образования. Существующие сегодня представления об университетах и их роли в обществе являются порождением модерна. Для этой цивилизации основополагающим является союз знания и власти.

Согласно Бауману, современная власть ищет в образовании просвещения и наставлений, тогда как современное знание следует предписанию Огюста Конта: «знать, чтобы иметь силу действовать».

И поскольку современная цивилизация изначально была ориентирована на изменение прежнего характера вещей, то в результате этого союза носители знания приближались к властям предержащим или даже вступали с ними в конкуренцию, в обоих случаях оказываясь в центре институциональной сети и в ранге духовного авторитета. Центральное место знания и его носителей обеспечивалось, с одной стороны, национально-государственной опорой на руководящие принципы и основополагающие ценности, опорой, необходимой для превращения господства в авторитет и дисциплину; с другой же стороны - практикой культуры (образования, воспитания), придающей отдельным членам общества форму социальных существ, способных действовать конструктивно, в соответствии с предписаниями. И в том, и в другом случае ключевую роль играли университеты, где создавались ценности, необходимые для социальной интеграции, и где обучались сами наставники, призванные распространять их и преобразовывать в социальные навыки. Сегодня, констатирует Бауман, положение коренным образом изменилось. Как самостоятельность, так и центральное место университетов и образованности как таковой находятся под вопросом. Современные национальные государства почти отказались от большинства интегрирующих функций, выступавшего их прерогативой в эпоху модерна, и передали их силам, которых они не контролировать в состоянии. В результате на исключительное право наделять авторитетом людей, активно проявивших себя в поиске нового знания и его распространении, некогда дарованное государством университетам, ныне претендуют совсем другие учреждения. Университеты вынуждены конкурировать со многими организациями, значительно более искушенными в проталкивании собственных идей и гораздо лучше понимающими желания и страхи современной клиентуры. Сейчас все имеют равный доступ к видеомониторам, подключенным к Интернету. Последние достижения научной мысли, должным образом переработанные, адаптированные к требованиям учебных программ, легкие для использования и упрощенно интерактивные, продаются в каждом магазине компьютерных игр. Последние модели обучающих игрушек попадают в распоряжение человека, в зависимости от наличия у него скорее денег, нежели ученой степени. Именно открытие информационных каналов показало, насколько влияние учителей прежде опиралось на коллективно принадлежавшее им право осуществлять эксклюзивный контроль над источниками знания. Это также показало, в какой мере их авторитет зависел от безраздельного права формировать «логику обучения». Когда эти права оказываются дерегулированными , приватизированными, а цена сделала их доступными всем и каждому, претензия академического сообщества на то, чтобы быть единственным прибежищем всех тех, кто привержен высшему знанию, становится пустым звуком.

Бауман обращает внимание на то, что постоянная и непрерывная технологическая революция превращает обретенные знания и усвоенные привычки из блага в обузу и быстро сокращает срок жизни полезных навыков.

В таких условиях краткосрочная профессиональная подготовка, пройденная на рабочем месте под руководством работодателей, ориентированная непосредственно на конкретные виды деятельности, а также гибкие курсы и быстро обновляемые наборы материалов для самоподготовки, предлагающиеся на рынке без посредничества университетов, становятся более привлекательными, нежели полноценное университетское образование, которое сегодня неспособно даже обещать, не говоря уже о том, чтобы гарантировать, пожизненную карьеру.

Задачи профессиональной подготовки постепенно уходят от университетов, что повсеместно отражается на ослабевающем желании государства субсидировать их из общественных фондов.

Падение интеллигенции

По мнению Баумана, само право научных сообществ и их членов на высокий престиж и исключительное положение подтачивается на корню. Так, к примеру, одним из важнейших предметов гордости университетов эпохи модерна была предполагаемая связь между приобретением знаний и нравственным совершенствованием.

Наука, как тогда считали, была наиболее мощным гуманизирующим фактором; с ней могли сравниться лишь эстетическая разборчивость и культура как таковая; все они в целом облагораживают человека и умиротворяют человеческие общества. После ужасов ХХ века, порожденных наукой, такая вера кажется смехотворной и преступно наивной, полагал социолог. Университеты столкнулись с необходимостью переосмыслить свою роль в мире, который более не нуждается в их традиционных услугах.

Однако шанс выжить в современной ситуации и приспособиться к новым условиям у университетов есть. По Бауману, такой шанс заключается в плюрализме и многоголосье нынешней массы сообществ, посвятивших себя достижению образованности. В мире, где никто не может предсказать, какие специальные знания могут понадобиться завтра, наличие многих разнообразных путей достижения высшего образования и различных его канонов является необходимым и достаточным условием, позволяющим университетской системе подняться до ответа на вызовы постмодерна17.

Высшее образование все больше превращается в специфическую форму самоорганизации жизнедеятельности, при которой субъект образования не нуждается в чьей-либо помощи для выстраивания мировоззренческой позиции.

Усложняющийся процесс дифференциации наук и расширяющийся поток информации не допускают возможности конструирования целостной концепции личности, которую возможно было бы «создавать» при помощи прежних методов социального воспитания. Сама задача воспитания становится неактуальной. Иными словами, задача высшей школы состоит в формировании успешного индивида на рынке труда, а не в формировании универсальной личности с заранее заданным мировоззрением. В высшей школе навязывание определенных систем миропонимания практически исключено, ибо там субъект образования решает одну-единственную задачу - удачно включиться в процесс самореализации на рынке труда. Соответственно, мировоззрение выпускника может быть любым, только бы оно соответствовало внешним рамкам законности.

Насилие не исчезает - оно приобретает новые формы

Если система власти организует статистический порядок, то массы заняты производством статистического беспорядка. Массы играют на своей неуверенности. Поэтому вся система сегодня становится террористической, ибо терроризм, по мнению Жана Бодрийяра , есть ужас неуверенности и устрашения. Массы живут во мраке отрицания и отчуждения, они сильны лишь своим неприятием, отрицанием всего, что недоступно их пониманию. Испытывая глубинное отвращение к политике, массы становятся источником ненависти, которая проявляется не только в расизме и преступности, но и в обыденном равнодушии.

В теории насилие обычно осуждается, но на практике ему часто приписывается позитивная роль как средства социальных преобразований. В любом случае ответственность за применение насилия перекладывается на «общие законы» истории, идейных и политических противников, незрелый человеческий материал, врагов и чужих. Зигмунт Бауман считает, что уже в основе проекта модерна лежит насилие, то есть стремление сделать вещи не такими, какие они уже есть. Насилие оправдывалось будущим освобождением человека от случайных ограничений. Даже те, кто ратовал за следование человеческой природе, видели ее не в том, каковы люди на самом деле, а в том, какими они должны быть с помощью специального принуждения. Модерн взял на себя культурную миссию по организации цивилизационного процесса, вследствие чего территория ойкумены разделилась на территорию цивилизованности - где установлена монополия на легитимное, упорядоченное насилие, и на варварство - где нет монополии, порядка. Рациональное управление насилием в рамках нации-государства было возможно, пока потенциальное и действительное насилие выносилось за его границы: либо экспортом излишков населения, либо импортом благ для поддержания охранительных институтов метрополии. Сейчас территориальная экспансия Запада достигла возможных пределов. Непрозрачные границы тормозят развитие транснационального бизнеса, и насилие возвращается из периферии в центр: нет больше непрозрачных для насилия границ цивилизованного мира.

Бауман указывает на то, что в эпоху модерна бюрократия научилась исключать целые категории людей из царства моральных субъектов, посредством разделения на мелкие операции скрывать моральные следствия целого действия, утвердила в качестве высшего морального критерия личную преданность начальству, а с внедрением процедурной рациональности отменила личную ответственность. Передовые технологии позволили дистанцироваться от «исключенных из списка», а огромный поток картин насилия в СМИ повысил нечувствительность к жестокости.

Как это ни странно, но и в эпоху постмодерна толерантность и разговоры о мире парадоксальным образом сочетаются со спросом на идеологию насилия. В последние десятилетия борьба с терроризмом остается главной заботой властей. «Терроризм» упоминается всякий раз, когда вооруженные силы посылаются на выполнение нового задания, запускается в производство новый тип вооружения, а на жителей накладываются все более жесткие ограничения. Идеологическая концепция «терроризма» оказывается полезной, если в какой-то части мира кто-то решает оказать угнетению вооруженное сопротивление, особенно если оно становится сопротивлением властям. Ее часто используют и в борьбе против неугодных граждан, диссидентов, инакомыслящих: жизнь с клеймом «национал-предатель», «иностранный агент», «пятая колонна», «экстремист» или «террорист» имеет немало отрицательных последствий и при трудоустройстве, и с точки зрения негативного отношения в обществе18.

«Нет сомнения, что терроризм предполагает жестокость и кровь, и люди, называемые “террористами”, стремятся и готовы убить столько народу, сколько необходимо для организации или продолжения их общего дела. Но проблема в том, что навешивание ярлыка “террористы” на людей, которые стреляют, бомбят или жгут других людей, зависит не столько от самой природы их действий, сколько от симпатий и антипатий тех, кто навешивает такие ярлыки»19.

Говоря о терроризме, Бауман обращается к проблеме легитимности. Он подчеркивает, что сущность власти состоит в праве давать официальные определения, а главным призом в борьбе за власть служит право устанавливать свои собственные и игнорировать исходящие из противоположного лагеря определения. Во всех операциях по установлению порядка легитимность становится главной проблемой. Борьба идет из-за грани, отделяющей правильное использование силы и принуждения от неправильного. «Война против насилия» ведется во имя монополии на использование силы. «Устранение насилия», объявляемое целью такой войны, представляется как ситуация, в которой эта монополия больше не оспаривается. «Ненасилие», рассматриваемое как атрибут цивилизации, предполагает не отсутствие использования силы, а лишь отсутствие ее неуполномоченного использования. Именно поэтому война против насилия никогда не может быть выиграна, а понятие «ненасильственного социального порядка» оказывается крайне противоречивым.

Современный терроризм любопытен тем, что он выпадает из правовой системы государства. Террориста-самоубийцу невозможно подвергнуть наказанию20. В связи с этим Бек предполагает, что, возможно, мы стоим на пороге индивидуализации войны, когда воюют не государства против государств, а отдельные индивиды против государства. Но когда возникнет угроза индивидуализации войны, человеку нужно будет доказывать, что он не опасен. Под подозрением окажется любой, каждый может оказаться потенциальным террористом. И люди вынуждены будут смириться с тем, что их без всякого конкретного повода будут проверять на предмет благонадежности. Если государства будут объединяться против граждан, чтобы избежать опасностей, исходящих от граждан, то подобная индивидуализация войны может привести к смерти демократии. Какую цель имеет война с терроризмом? Нечеткие определения цели - уничтожение зла, корней терроризма - не знают границ, конечной точки и эквивалентны всеобщему полномочию. Таким образом, отменяются фундаментальные различия между войной и миром, нападением и защитой. Подозрение в терроризме делает более радикальным и гибким конструирование образа врага.

Современная цивилизация считает «устранение насилия» одной из главных задач в деле установления порядка. Многие теоретики стали утверждать, что современное общество ориентировано на «смягчение» условий человеческого существования и исключение насильственных методов наведения порядка. Но и по сей день они испытывают крайнее разочарование от собственных попыток документально подтвердить наличие прогресса. Проблема, порождаемая внесением в игру изменений, по Бауману, состоит в том, что «невозможно постоянно обновлять обещания лучшей жизни без переоценки прошлого: то, что в свое время считалось триумфом цивилизованности, по прошествии некоторого периода приходится описывать как историю жестокого, вызывающего дрожь насилия»21.

Наша эпоха является переходной постольку, поскольку прежние структуры разрушаются или демонтируются, но альтернативных форм, обладающих в равной мере узаконенным статусом и призванных занять их место, пока не существует. Лишенные таких форм, все модели отношений начинают вызывать подозрения в той мере, в какой они оказываются уязвимыми, подверженными сомнениям. Перемены в «классификации» иллюстрируются вдруг получившими название формами семейного и уличного насилия: супружеские изнасилования, издевательства над детьми, сексуальные домогательства на службе, преследования, вымогательства и т.д. Бауман обращает внимание на то, что явления, которые призваны обозначить эти вызывающие возмущение и панику модные словечки, не новы. Они существовали на протяжении долгих лет, но либо к ним относились как к «естественным» и сносили их безропотно наряду с другими нежелательными, но неизбежными жизненными неприятностями, либо же они просто оставались незамеченными, как и прочие черты «повседневности».

Во фрагментированном обществе постмодерна перманентный страх перед насилием подсказывает людям «стратегию разъединения»: территориальная обособленность достигается с помощью современных аналогов крепостных рвов и подъемных мостов (таких как охранники в подъездах, огороженные кондоминиумы, скрытые системы видеонаблюдения, прослушивания, металлические двери с надежными замками, телохранители, вооруженные патрули)22. Средства и методы борьбы с насилием порождают новые дисциплинарные пространства и дисциплинарные практики, новые и наиболее изощренные формы насилия. Все это приводит к тому, что люди, которые боятся насилия, - насилия уже не замечают.

Нужна ли человеку свобода?

Большинство из нас, живущих в обществе постмодерна, свободны настолько, а вот наши предшественники могли только мечтать о такой свободе, говорит Бауман. Наши предки представляли себе свободу как состояние, в котором человек не обязан выслушивать. Но они не могли предвидеть, что ценой такой свободы являются небезопасность, неуверенность, неопределенность и незащищенность. Сейчас, как и прежде, индивидуализация - это судьба, а не выбор. Способность индивидуализированных людей к самоутверждению, как правило, не отвечает потребностям их подлинной самореализации. Оборотной стороной безграничной свободы является незначительность выбора. Людские беды, даже самые распространенные, не суммируются в «общее дело».

Ранний, классический, модерн не был эпохой «всеобщего благоденствия». Ему нередко приходилось взывать к аскетизму и идее «отложенного удовлетворения». «Твердый модерн» носил производительно-созидательный характер, нынешний - текучий - призывает к гедонизму и потреблению, видит счастье в изобилии. Человек живет в мире потребления вещей, товаров, услуг, работы, досуга, идентичностей, социальных практик. Предложение огромно - попробовать все невозможно. Авторитеты и референтные группы многочисленны. Конкретное содержание выбора остается за индивидом, в выборе он свободен. Но потребление как стиль жизни навязано обществом, поэтому выйти из игры нельзя, от потребления отказаться невозможно23.

Социально значимые свойства индивида в обществе «твердого модерна» определяются как «исполнения» и «достижения», человек приобретает их в процессе своего существования. Жить для современного человека - значит желать чем-то обладать чем-то. При этом общество потребления стремительно «бежит», заставляя не слишком расторопных сограждан чувствовать себя неудачниками. Индустрия потребления постоянно выбрасывает на рынок новые модели и образцы. Полностью удовлетворить желания потребителя невозможно, поскольку они не заданы и уходят в бесконечность. Чувство насыщения конкретными благами мимолетно, ему на смену всегда спешат новые формы желаний и потребностей. Идея «всеобщего устаревания» порождает особый тип отношения к объектам обладания. Вещи обесцениваются и устаревают быстрее, чем физически изнашиваются. Зависимость от вещей в целом усиливается, в то время как привязанность к конкретным вещам ослабевает. Люди с легкостью расстаются со старым предметным и символическим окружением, стремясь соответствовать авангардным потребительским стратегиям. Несвобода становится все более изощренной. Обольщение в качестве инструмента влияния на массовое сознание и поведение действует гораздо лучше, чем силовое воздействие, считает Бауман.

Текучий, легкий, мягкий модерн, несмотря на свою текучесть, легкость и мягкость, все же не решает проблемы человеческой свободы. Правила могут меняться, но от этого не переставать быть правилами. Если воспринимать зависимость человека от общественных условий как «плен», то, конечно, подобный плен в эпоху текучего модерна сохраняется. Социальные образования и институты зависят от людей и могут быть ими преобразованы. Следовательно, шансы человеческой свободы никогда не бывают реализованы полностью, и перспектива ее «исторически относительного» расширения всегда остается открытой. Потребление, скорости и темпы, смена картинок и образов, быстротечность и неопределенность принудительны.

Еще философы Франкфуртской школы говорили о сверхдетерминированности человека, его «одномерности» и подавлении, подразумевая некую перспективу освобождения, но уже Мишель Фуко не впадает в подобную иллюзию. Всякая свобода, говорил он, есть не что иное, как очередная модификация дискурса . Ситуация пребывания вне дискурсов невозможна до тех пор, пока существует человечество, общество и коммуникация. Однако при анализе темы свободы и освобождения социология «твердого модерна» в центр собственного познавательного интереса ставила проблему подчинения и сопротивления обществу, тогда как социология «текучего модерна» фокусируется на проблеме соотношения ответственности и желания уйти от нее.

По мнению Баумана, постмодернизм стал возможен потому, что Свобода и Прогресс перестали быть проблемой. Все то, что в модерне было достигнуто только в особых сферах, постмодерн осуществил вплоть до повседневности. Рационализация общества и эмансипация индивида состоялись, хотя результаты этих процессов неожиданны и болезненны для сознания, поглощенного модернистской идеологией: процесс реализации ценностей оказался процессом отчуждения и овеществления. Из сферы общественного устройства свобода и прогресс перекочевали в сферу повседневности, обустройства быта. Мотивы свободы и прогресса больше не определяют выбор политического и экономического курса, но зато определяют выбор одежды, еды или косметики. Как отмечает Бауман, «ощущение свободы - это фактически вовсе не свобода. Люди могут быть довольны своей участью даже при том, что эта участь далека от того, чтобы быть “объективно” удовлетворительной; живя в рабстве, люди чувствуют себя свободными и поэтому не ощущают никаких побуждений освободиться, таким образом, отказываясь от возможности стать истинно свободными или лишаясь ее»24.

В обществе всеобщей коммуникации и множественности культур встреча с другими мирами и формами жизни происходит постоянно, иные возможности существования реализуются на наших глазах. Жить в этом многообразном мире означает иметь опыт свободы, ощущать его как непрекращающееся «колебание между причастностью и потерянностью». По меткому замечанию Джанни Ваттимо , в том и заключена проблематичность свободы, что мы сами еще недостаточно хорошо знаем, как себе ее представлять. В нас еще коренится тоска по замкнутым горизонтам, угрожающим и обнадеживающим одновременно, поэтому требуется усилие, чтобы помыслить колебание как свободу25.

Бауман уверен в том, что сейчас возникает совершенно новая и необычная социальная реальность. Мы оказались в неизвестном мире. Мы живем в условиях огромного богатства возможностей и отсутствия каких-либо запретов. В мире постмодерна нет ничего определенного: глобальных целей, ценностей, интересов. Выстраивание «истинного» и «правильного» часто приводит к неудачам и разочарованиям.

Постмодерн - это переход от модерна к обществу, которое нам совершенно неизвестно. Мы находимся в состоянии нестабильности и хаоса, плывем по течению к неведомым берегам и не можем сказать ничего внятного в отношении нашего будущего. Это страшит и пугает. Нужно действовать на свой страх и риск, без заранее заготовленных планов, рецептов и долгосрочных программ. Нельзя положиться на государство, нацию, класс, этнос, политического лидера, ученого, семью, авторитет, традиции, прошлое. Никакая стратегия не является в этих условиях прочной - все зыбко, туманно, неясно. Но отказ от модерна - это не просто отрицание, но и решимость действовать в ситуации неопределенности и непредсказуемости последствий наших действий. Тем более что жесткой предопределенности, фатума, рока, судьбы не существует.

Литература

Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества / Пер. с англ. М.: Весь Мир, 2004. - 188 с.

Бауман З. Индивидуализированное общество / Пер. с англ. М.: Логос, 2005. - 390 с.

Бауман З. Свобода / Пер. с англ. М.: Новое издательство, 2006. - 132 с.

Бауман З. Текучая современность / Пер. с англ. СПб., 2008. - 240 с.

Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия / Пер. с нем. М.: Прогресс-Традиция, 2007. - 464 с.

Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / Пер. с нем. М.: Прогресс-Традиция, 2000. - 384 с.

Ваттимо Дж. Прозрачное общество / Пер. с ит. М.: Логос, 2002. - 128 с.

Гидденс Э. Трансформация интимности. Сексуальность, любовь и эротизм в современных обществах / Пер. с англ. СПб.: Питер, 2004. - 208 с.

Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь / Пер. с англ. М.: Весь мир, 2004. - 120 с.

Жижек С. «Прослушка , или Что делать во времена без событий» (URL : http :// www . redflora . org /2013/05/ blog - post _8. html

Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ. М.: ГУ ВШЭ, 2000. - 608 с.

Сеннет Р. Коррозия характера / Пер. с англ. Н.: ФСПИ «Тренды», 2004. - 296 с.

Сеннет Р. Падение публичного человека / Пер. с англ. М.: Логос, 2002. - 424 с.

Слотердайк П. Критика цинического разума / Пер. с нем. Екатеринбург: У-Фактория , М.: ACT , 2009. - 800 с.

Bauman Z. (2000), Liquid Modernity. Cambridge: Polity Press.

Cassirer E. (1995), The Myth of the State. N.Y.: Doubleday & Co.

Giddens A. (1993), The transformation of intimacy. Cambridge

Sennett R. (1998), The Corrosion of Character: The Personal Consequences of Work in the New Capitalism. New York: W. W. Norton & Co.

Примечания

1 См .: Bauman Z. (2000), Liquid Modernity. Cambridge : Polity Press ; Бауман З. Текучая современность // Пер. с англ. СПб., 2008.

2 Бауман З. Индивидуализированное общество / Пер. с англ. М., 2005.

3 См. также: Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / Пер. с нем. М., 2000.

4 Cassirer E. (1995), The Myth of the State. N.Y.: Doubleday & Co., pp. 362-363.

5 Там же. См. по этому поводу размышления Петера Слотердайка о Великом Инквизиторе (Слотердайк П. Критика цинического разума. Екатеринбург, 2001.С. 287-307).

6 Бауман З. Текучая современность.С . 20. На это обращает внимание и Ричард Сеннет : «Когда публичное пространство становится функцией движения, оно теряет всякое независимое, основанное на опыте собственное значение» (Сеннет Р. Падение публичного человека / Пер. с англ. М., 2002.С. 22).

7 Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2005.С. 316.

8 Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества / Пер. с англ. М., 2004.

9 Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ. М., 2000.С. 349.

10 Sennett R. (1998), The Corrosion of Character: The Personal Consequences of Work in the New Capitalism. New York : W . W . Norton & Co ., p . 44.

11 Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь / Пер. с англ. М., 2004. С. 35.

12 Об этом же пишет Энтони Гидденс .: Giddens A. (1993), The transformation of intimacy. Cambridge.

13 Bauman Z. Life in Fragments: Essays on Postmodern Morality. London : Blackwell , 1995. Р. 2.

14 Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002. С. 216.

15 Bauman Z. Life in Fragments: Essays on Postmodern Morality. London : Blackwell , 1995.

16 Бауман З. Индивидуализированное общество.С . 125-126.

17 Бауман З. Индивидуализированное общество.С . 161-165.

18 По поводу терроризма Фредерик Джеймисон иронично замечает, что «в массовой культуре выжили лишь две фигуры негодяя, воплощающие зло: одной такой фигурой, подлинно асоциальным типом, является серийный убийца, а другой - террорист (главным образом, с религиозными убеждениями, поскольку этничность стала отождествляться с религиозной принадлежностью, а светские политические персонажи вроде коммунистов или анархистов вроде как все закончились» (Цит . по: Жижек С. Прослушка , или Что делать во времена без событий (URL : http :// www . redflora . org /2013/05/ blog - post _8. html )

19 Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2005.С. 151.

20 Ульрих Бек указывает на то, что, «совершив преступление, прежние террористы пытались спасать свои жизни. Террористы-самоубийцы черпают из сознательного отречения от собственной жизни чудовищную разрушительную силу. Террорист-самоубийца - наиболее радикальная противоположность homo oeconomicus . В экономическом и моральном отношении он совершенно раскован и, таким образом, становится носителем абсолютной жестокости. Преступление и преступник-самоубийца в строгом смысле слова единичны. Террорист не может совершить самоубийство дважды, а государственные власти не могут его уличить. Эта единичность подкрепляется одновременностью преступления, признания своей вины и самоуничтожения» (Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия. М., 2007.С. 31).

21 Бауман З. Индивидуализированное общество.С . 153.

22 В связи с этим Мануэль Кастельс замечает: «В то время как новые технологии помогают системам безопасности, они также делают нашу повседневную жизнь все более подверженной внешним воздействиям. Цена возрастающей защиты - это жизнь в системе электронных замков, сигнализаций и on - line полицейских патрулей. Это также будет означать рост страха. Возможно, он не отличается от опыта большинства детей в истории. Это также является мерой относительности человеческого прогресса» (Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000.С. 443).

23 Бауман З. Свобода / Пер. с англ. М., 2006.

24 Бауман З. Текучая современность / Пер. с англ. СПб., 2008.С. 24.

25 См.: Ваттимо Дж. Прозрачное общество / Пер. с ит. М., 2002.

  

© Текст : Владимир Волков

Постсоветское пространство, его история, современный анализ его состояния и перспективы развития в геополитическом контексте стали темой очередного занятия в рамках курса «Социальные среды».

Первый мастер-класс нового семестра в Военной академии РВСН им. Петра Великого провёл известный политолог, теле- и радиоведущий, глава Института Каспийского сотрудничества и экспертно-консультационного совета при главе Республики Крым Сергей Михеев.

Открывая новый семестр проекта «Социальные среды» в академии РВСН, советник министра обороны РФ Андрей Ильницкий подчеркнул учебный характер этого курса. Он отметил: «Социальные среды» – это не только эффективный механизм обретения их участниками уникальных знаний, но и навыков ведения полемики, повышения профессионального уровня и компетенций офицеров в работе с личным составом. По указанию министра обороны РФ генерала армии Сергея Шойгу на базе Военной академии РВСН им. Петра Великого создаётся современный учебно-научный кластер, подтверждающий инновационные, лидерские позиции военного образования в России. Не имеющий аналогов курс «Социальные среды» – элемент этих инноваций. По итогам работы слушатели, в частности, будут представлять и защищать курсовые работы по теме «Армия и общество». Акцент – на практическое применение новых знаний и навыков на службе. Лучшие работы будут отмечены, а их авторы станут участниками мероприятий научно-технической программы форума «Армия-2017».

Сергей Михеев во вступительной лекции дал подробный политологический анализ постсоветского пространства, высказал свою версию причин распада Советского Союза, уделил внимание особенностям и сложившейся затем ситуации на постсоветском пространстве. Он подчеркнул: по его мнению, распад СССР – это историческая трагедия и поражение нашей страны и всего общества, последствия которого мы остро ощущаем и сегодня. По его словам, Россия находится в историческом периоде выхода из состояния этого поражения и именно этим обусловлена тяжесть задач, которые перед нами стоят.

– Содружество Независимых Государств сменило Советский Союз и стал формой его развода. В документах Содружества были заложены позиции, которые могли бы обозначить пути последующего реформирования. Мало кто знает, что в первоначальных документах СНГ предусматривались общая оборонная политика, общая армия, общая валюта. Есть основания полагать, что Борис Ельцин положил на плаху истории целостность страны в угоду собственным политическим амбициям. Главной его целью тогда было «переиграть» Горбачёва, выстроить такую политическую конструкцию, которая обеспечивала бы ему личную власть. В какой-то момент Ельцин предположил, что роспуск Советского Союза и превращение его в СНГ сохранит власть в его руках. Отсюда Беловежские соглашения, отсюда распад Союза. Горбачёв же стал жертвой своих личных пристрастий: желая понравится всем, особенно на Западе, он провалил проект модернизации СССР. Это был политический деятель, явно не соответствовавший историческому моменту. Проиграл он, проиграли все мы.

По словам Сергея Михеева, имел место и элемент предательства партийной номенклатуры, разуверившейся в советской идеологии. Ни местные националистические элиты в республиках бывшего Советского Союза, ни внешние факторы, ни американцы, ни европейцы не были и не будут заинтересованы в интеграции постсоветского пространства.

Первая из форм интеграции постсоветского пространства было Союзное государство России и Белоруссии. Сергей Михеев отметил, что необходимо и впредь беречь отношения России и Белоруссии, они имеют стратегический характер. Руководители стран могут и будут меняться, России с Белоруссией оставаться всегда. К союзу с Белоруссией надо относиться бережнее, чем порой случается. Это стратегический ресурс. Довольно часто логика личных амбиций, некомпетентность и стремление к сиюминутной прибыли оказываются выше, чем стратегическое видение.

Сергей Михеев отметил, что власть, которая неожиданно досталась лидерам национальных элит постсоветских республик, является для них с тех пор основной ценностью. Он призвал трезво смотреть на постсоветскую действительность, особенно сторонников идеи возрождения Советского Союза.
По мнению Сергея Александровича, объединить постсоветское пространство способно лишь стратегическое понимание перспектив, которое, на его взгляд, у большей части постсоветских элит отсутствует. Другим объединяющим фактором может стать общий враг. По его мнению, и очевидного общего врага для всей совокупности постсоветских республик нет. Руководители постсоветских государств видят ситуацию на внешнем контуре по-разному.

– Не стоит строить иллюзий, что мы вместе. Единство, к сожалению, осталось в прошлом, я это констатирую с внутренней болью. Надо трезво оценивать вещи. У ряда стран есть определённые мотивы участвовать в ОДКБ и рассчитывать на защиту России. Надо активнее работать с населением, наращивать наше влияние на постсоветском пространстве. Русский мир существует де-факто. Русский мир открыт для всех. Он не замкнут в границах России. Мы обязаны работать с ним.., – высказал своё видение грядущего Сергей Михеев.

Глобальный проект России для мира без идеологии невозможен. И тут тоже не должно быть иллюзий. Гибридная война ведётся против России давно, серьёзно и системно.

Задача России – сохранение себя, как цивилизованного феномена, на политической арене. Задача государства – обеспечить собственный суверенитет, определить зону ближнего интереса и решать локальные проекты. Никто не должен думать, что Россию можно игнорировать – вот формула нашего суверенитета для мира! Оборона страны, мощь нашей армии – ключевой фактор сохранения и развития России.

Модернизация Вооружённых Сил РФ – важнейший государственный приоритет. Если мы не будем сильными, население не будет в безопасности, нам некогда будет думать об экономике. Экономика же должна производить не только товары, но и способ организации жизни. Так было в СССР. Для этого необходимо стратегическое видение. Его у нынешнего экономического блока правительства, по мнению Михеева, нет.

«Если вы не будете достаточно сильны, у вас не будет уверенности, что вас завтра поглотят. Быть достаточно сильным – значит обеспечить условия для дальнейшего поиска экономической модели, мировоззренческой, политической. Если вы не уверены в собственной безопасности, вам трудно думать, какую следует строить экономику или что делать с культурой», – высказал свои мысли Сергей Михеев.

Он выразил уверенность, что Россия – это цивилизационный феномен, цивилизация с глубокими корнями и собственной историей. Сохранение себя, как крупного действующего лица, на исторической арене – это и есть задача, которую мы сейчас выполняем.

Отвечая на вопрос, возможен ли украинский сценарий в Республике Беларусь, Сергей Александрович напомнил, что попытки чего-то похожего на Майдан там были и их жёстко подавил Лукашенко. И один из факторов его политического долгожительства – жёсткая силовая реакция на оппозиционную активность. Попытки выхода на площадь в Минске предпринимались несколько раз. И во всех случаях они были быстро подавлены.

– На фоне украинских событий белорусский лидер решил, что надо вести более искусную, как ему кажется, игру с оппозицией и западом. Есть при этом субъективные и объективные факторы. Действительно, Лукашенко опасается переползания украинской модели в Белоруссию. Потому что в Белоруссии есть собственные силы националистического, антироссийского и прозападного характера, – считает Сергей Михеев. – Но на данном этапе, я полагаю, «белорусский майдан» невозможен. Если Лукашенко потеряет чувство реальности и будет двигаться по пути заигрывания с оппозицией, с Западом и силами, которые хотели бы использовать Белоруссию для борьбы с Россией, тогда нашего союзника превратят в такой же плацдарм давления, как это сделали с Украиной.

Следующий вопрос из зала затронул духовные скрепы России: какими они должны быть в настоящее время, что россиян держит вместе и на что следует обратить основные усилия для дальнейшего духовного сплочения нации?

– Как я уже говорил, ответил гость «Социальных сред», – Россия – это особый цивилизационный феномен, который включает массу факторов – от экономики до культуры и религии. Феномен, который продолжается в истории независимо от форм, которые мы принимаем. Страну связывают такие простые и близкие каждому вещи, как территория и общие границы, необходимость их защищать, экономика, работающая на благо населения, ощущение общей исторической судьбы и, разумеется, языковая, культурная общность.

Отвечая на вопрос по геополитическим мировым трендам, политолог отметил:

– Экономическая модель, которая практикуется в мире, близка к исчерпанию. У неё накапливается всё больше внутренних концептуальных проблем. Она превращает человека в функцию. И в рамках этой модели требуется всё меньше людей. Но жизнь человека не может ограничиваться функцией. Эта модель вытесняет огромное количество землян в маргинальный слой. В странах третьего мира экономика делает людей бездомными, голодающими. России нужны свои, а не заимствованные у Запада либеральные подходы к экономической политике. Нужна иная философия организации экономики, при которой не люди для экономики как функция, а экономика для людей как способ организации жизни.

По его мнению, американцы с их имперской политикой рано или поздно поплатятся за то, что они фактически объявили новую мировую революцию, экспортируя и навязывая свою модель «демократии» другим странам. Они повторяют ошибки Советского Союза. Идеология их выдыхается, они её сами же дискредитируют. Тезисы, которые они продвигают по миру, корыстны, неискренни и манипулятивны.

На вопрос о стилистике гибридной войны Запада против нашей страны Сергей Александрович ответил, что её составляющими являются информационная кампания, работа в социальных сетях, экономическое воздействие, создание полувоенных ситуаций, конфликтов по границам, внутренних ситуаций нестабильности и, может, даже диверсионная террористическая деятельность. По его словам, гибридная война ведётся против России давно, эффективно и серьёзно. И только в последнее время Россия стала осознавать необходимость применения ответных мер.

Делясь впечатлениями о прошедшем мастер-классе, политолог отметил: «Слушатели курса – это элита наших Вооружённых Сил. От того, что они думают о текущей ситуации и перспективах, зависит и эффективность действий подразделений, которыми они будут руководить. Эти мысли они будут транслировать своим подчинённым. Поэтому такая работа на стыке армии и общества крайне важна – это на самом деле элемент безопасности. Относиться к этому, как к некоторой лирике, встрече с «интересными людьми», было бы просто неверно».

Игорь ЗОТОВ, «Красная звезда»

Впервые идея об иллюзорности воспринимаемого мира была сформулирована в индуизме, пожалуй, самой древней из религий. Весь мир объектов и форм есть майя (иллюзия), и мы от рождения до смерти погрязли в ее сетях. Майя страшит всех, ибо никто не может ей противостоять, и мы, принимая мир, который видим и в котором живем, за реальность, обрекаем себя на новые и новые перерождения в физическом теле, на вечное существование в колесе сансары.

«Пока человек чувствует, что наиболее важное и значительное явление в мире – это его персона, он никогда не сможет по-настоящему ощутить окружающий мир. Точно зашоренная лошадь, он не видит в нем ничего, кроме самого себя.
Чувство собственной важности делает человека безнадежным: тяжелым, неуклюжим и пустым.

К. Кастанеда, «Путешествие в Икстлан».

Что есть иллюзия?

В психологии иллюзией называется нечто неверно воспринимаемое, обман зрения или слуха. Если присмотреться или прислушаться хорошенько, ошибку можно распознать. Этим иллюзии отличаются от галлюцинаций.

Однако в эзотерике иллюзией называется нечто другое. Это не ошибка органов чувств и не галлюцинация, а, скорее, привычка воспринимать окружающую реальность строго определенным субъективным образом, привычным с детства.

Факты говорят о том, что каждый из нас действительно воспринимает реальность субъективно, в силу индивидуальных различий органов чувств и развития соответствующих отделов мозга. Мы по-разному воспринимаем цвета: кто-то видит больше оттенков, кто-то меньше, а кто-то вообще дальтоник. Один и тот же цвет разные люди могут воспринимать и описывать по-разному. Так же со слухом: одни различают партии инструментов в оркестре, другие с трудом выделяют составляющие звука. Некоторые способны разложить на составляющие и запах. Такой человек, например, описан в романе Патрика Зюскинда «Парфюмер. История одного убийцы». Гренуй (герой произведения) родился с необычной способностью воспринимать и распознавать запахи, мир для него был совершенно иным, чем для всех других людей. К сожалению, при этом он был безнадежным психопатом.

Какова же объективно существующая реальность? Никто этого не знает. Разве что, опираясь на голые законы физики, безо всякой субъективности можно вывести ее математическую модель. Еще более сложно дела обстоят с так называемой картиной мира, формируемой изначально речью. У представителей разных народов в силу различий языка отличаться будут и схемы мироописания - то, что называют «менталитетом». Вырастая в определенной культурной среде, человек воспринимает и описывает мир через языковую призму, а кроме того, в каждой отдельной локации, даже в каждой семье есть свои определенные традиции, убеждения, не говоря уже о религиях и местных суевериях. И кроме всего вышеописанного, есть вещи и явления, которые вовсе трудно поддаются описанию. К таким вещам относится, например, мистический опыт.

Иллюзии макрокосма и микрокосма: эксперименты физиков и нейробиологов

Микрокосм и макрокосм - понятия из античной натурфилософии, означающие малый и большой «космос», порядок – человека и Вселенную. Концепция подобного устройства вселенной и человека есть во многих эзотерических учениях, а мифология разных народов содержит миф о творении мира из тела первого человека. «Что наверху, то и внизу» – слова из Изумрудной Скрижали легендарного Гермеса Трисмегиста.

Последние исследования астрофизиков показали, что мир не таков, каким мы знаем его: есть нечто, ранее недоступное человеческому восприятию, однако, безусловно, существующее. Это так называемые Темная Материя и Темная Энергия. Эти субстанции были открыты совсем недавно. Они невидимы для человеческого глаза, не регистрируются приборами, но их существование подтверждается наличием сил гравитации. Эта сила сохраняет целостность Вселенной, скрепляя ее элементы, подобно клею.

Как была открыта Темная Материя: до 70 годов 20 века существовало мнение, что наша Вселенная расширяется и будет расширяться до тех пор, пока не наступит так называемая тепловая смерть - состояние, когда вещество распределено равномерно во всем объеме Вселенной, и процесс передачи энергии более невозможен. Однако постепенно стало известно, что настоящая масса Вселенной гораздо больше массы ее видимых частей.

Впервые это выяснил швейцарский астроном Фриц Цвикки во время измерения скорости движения одной из галактик. Он с удивлением обнаружил, что эта скорость гораздо больше, чем должна была быть, учитывая массу ее видимых частей. Это был настоящий переворот в физике, ведь из этого следовало, что либо законы гравитации неверны, либо есть некая субстанция, обладающая этой недостающей массой. Ей дали условное название «Темная Материя». Кроме Темной Материи, которая предположительно является обычной материей, выделяют также Темную Энергию - это субстанция, которая не подчиняется обычным законам физики для частиц. Эта энергия составляет большую часть «содержимого» Вселенной - около 68,3%, тогда как Темная Материя - всего 26,8%, и совсем малую часть составляют привычные нам атомы - 4,9%.

В 1983 году ученый-нейробиолог Бенджамин Либет провел эксперимент, доказывающий, что сознательный выбор человека - иллюзорен. Звучит жутковато, не правда ли? В ходе эксперимента участникам давалась инструкция: на выбор пошевелить правой либо левой рукой. При этом, желание пошевелить должно было возникнуть спонтанно. Момент движения отслеживался датчиками, а изменения активности мозга (в данном случае участка коры, отвечающего за движение) - с помощью электродов. Когда испытуемый решался сделать движение рукой, в коре головного мозга появлялся так называемый «потенциал готовности». При этом самих участников просили зафиксировать время, когда они решили подвигать рукой.

То, что потенциал готовности появляется еще до самого движения, нейрофизиологам было уже давно известно. Но вот следующее открытие удивило экспериментаторов. Оказывается, субъективное ощущение испытуемых о принятии решения возникало чуть позже потенциала готовности. Все выглядело так, будто мозг сам принял решение.

Большинство людей представляют ум как нечто отдельное от физического носителя, однако эксперимент Либета, кроме прочего, доказывает, что мысли и эмоции действительно генерируются импульсами внутри головного мозга. И второе заблуждение, которое развеивает это исследование - что людям все известно о своем мозге. Увы, так кажется лишь до тех пор, пока эта сложнейшая «машина» работает нормально. Малейший сбой в работе доказывает, как мало известно о происходящих там процессах на самом деле.

Карлос Кастанеда: мистификатор или гений?

Самый загадочный писатель двадцатого века, автор множества книг и основатель «Пути воина» – неоднократно подвергавшегося критике и разоблачениям, но все же имеющего множество последователей во всех странах мира. Кастанеда пересказывает в своих книгах учение Дона Хуана – этнического индейца и мага. Суть учения сложна и запутана, но цель та же – повышение осознанности, избавление от иллюзий этого мира. Это учение получило название Пути Воина. Дон Хуан считал, что достигший безупречности или человек Знания больше не повинуется законам этой иллюзорной реальности, так как может создавать свою. Цель пути воина – свобода, в том числе свобода ото всех человеческих потребностей (в самоутверждении, принятии, собственной значимости), в том числе и от необходимости чужих оценок, и в конечном итоге, обретение личной силы. Именно Кастанеде принадлежит авторство известного термина ЧСВ – Чувство Собственной Важности. Суждения Кастанеды довольно жестки и прямолинейны, а лучшим советчиком он называет Смерть, которая, в конечном итоге, ожидает всех и о которой нельзя забывать.

«Единственный по-настоящему мудрый советчик, который у нас есть, – это смерть. Каждый раз, когда ты чувствуешь, как это часто с тобой бывает, что всё складывается из рук вон плохо и ты на грани полного краха, повернись налево и спроси у своей смерти, так ли это. И твоя смерть ответит, что ты ошибаешься, и что кроме её прикосновения нет ничего, что действительно имело бы значение. Твоя смерть скажет: «Но я же ещё не коснулась тебя!» .

Практики, которые предлагает Кастанеда для достижения большего осознания – это осознанные сновидения , остановка внутреннего диалога, сталкинг , а также внутренняя работа: перепросмотр событий собственной жизни, поиск «утечек энергии» – того, что делает слабее. Позже Кастанеда разработал систему физических упражнений, повышающих осознание, и назвал ее Тенсегрити. Все это придает его учению сходство как с практикой Четвертого Пути (работа с телом, эмоциями, избегание ловушек ума), так и с современной йогой (физические упражнения, медитация, энергетические практики).

Для чего все это нужно?

Все практики повышения осознанности и приближения к своей истинной сути преследуют одну цель – приподнять «завесу» между человеческим и божественным в себе, жить своей истинной сущностью, присутствовать в каждом моменте своей жизни, а также сохранить осознание и после смерти. Все это называется в разных учениях одним простым словом «Пробуждение». Высшая цель развития человека – проснуться в своей реальной жизни и видеть мир таким, каков он есть, творя свою истинную волю и будучи свободным от иллюзий.

Список литературы:

• 1. Карлос Кастанеда «Путешествия в Икстлан». - М., «София», 2015 г.
• 2. Том Стаффорд «Наша свобода воли - иллюзия?» [Электронный ресурс] // https://goo.gl/y9FctP

Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна