Предисловие
Церковная публицистика – занятие скучное. Здесь всегда очень тесно. Не развернуться. Все наши журналы, газеты и сайты начинают ярко и порывисто, а потом принимаются дремать и "сдуваться". Журналисту нужен размах и свежесть темы, а в мире Православия все предзадано и предписано. Нет, не зорким цензором, а просто – церковным календарём. И мы кружим в этом календаре, словно лошадка на арене – каждый раз одни и те же темы, лица, вопросы и допросы.
Откройте любое церковное издание: проповедь на текущий праздник или евангельское чтение. Хороших авторов в этом жанре немного, ещё меньше сюжетов, на которые они пишут, ведь все из Писания, а это одна книга. Церковные новости вращаются тоже вокруг календаря: юбилеи, праздничные службы, концерты по случаю, конференции по поводу. Всё предсказуемо в буквальном смысле – чаще всего опытному журналисту удаётся пред-сказать и даже пред-писать, что и как будет сказано и написано.
Есть ещё целый спектр "духовных" тем. Здесь чаще всего про борьбу – со страстьми, с детьми, мужьями, масонами. Вот видите, уже начинаю шутить. И в этом нет криминала. Шучу, но не критикую. Церковная жизнь консервативна по самой своей природе, и календарная определённость и предельность – это хорошо и правильно. А то, что нам бывает тесно, на самом деле должно стимулировать автора к оттачиванию мастерства, к творческому усилию, чтобы даже в игольные ворота церковной предопределённости вводить и выводить чудесных зверей.
Как досадно, что для многих эта красота сокрыта! Своим ученикам я всегда рассказываю, на что обратить внимание в той или иной службе, какие тексты прочесть заранее, какого момента службы ждать с трепетом и восторгом. Ведь многие потрясающие церковные песнопения исполняются всего лишь раз в год, и как же жалко их упустить! Поэтому есть нужда в некоем "путеводителе по Великому посту".
И главное. Мне очень хочется хоть как-нибудь облегчить участь "мучеников поста", людей, которых покалечил постный церковный опыт только потому, что они "подцепили" его в искажённом и неподлинном виде. Таких людей я видел немало, и сам был в их числе. Это жертвы недоразумения и злоупотребления, которое никак не отменяет употребления.
Поскольку я сам не люблю систематического изложения, – дремлю и зеваю, – то наиболее приемлемым жанром для "науки постной красоты" я избрал письмо. Это будут постные письма. Не знаю, сколько их будет, кто их будет читать, будут ли ответы?
"Вы пишите, живописцы, вам зачтётся! Я потом, что непонятно, объясню".
Постное письмо № 1. Великий пост: в поисках смысла
В центре нашего церковного года – Пасха. Она стоит не просто неуловимо плавающей датой, но и внушительной смысловой конструкцией. Можно даже сказать так:
В начале была Пасха. И Пасха была с Богом. И Бог был Пасха. Всё от Пасхи произошло, и без Пасхи ничего бы не было, что было.
Чем Церковь жива? Пасхой. От Пасхи, как круги по воде, расходятся во все стороны и наши богословские порывы, и церковные уставы, и богослужебные правила. Исходят от Пасхи, в Пасху возвращаясь, вновь замыкаясь и сходясь в этой светлой и радостной Тайне.
А что такое Пасха? На этот вопрос нельзя ответить раз и навсегда. Этот вопрос невозможно закрыть. Мы отвечаем на него каждый год. Ищем ответ очень долго и все вместе. В этом вопросе и лежит смысл Великого поста. Великий пост – это долгое, семинедельное отвечание всей Церкви на вопрос "что такое Пасха?". Длящееся незавершённое действие. Незавершаемое, но увенчиваемое ответом "Воистину воскресе!"
Великий пост – дело всей Церкви. Нельзя "поститься про себя". Великий пост – не мое личное дело, не личное дело Патриарха или священника, это наше общее дело. Как это дело назвать одним словом? Богомыслие. Великий пост – событие богомыслия всех православных христиан без исключения. Никто из православных христиан не должен остаться вне поста, то есть вне работы созерцания Страстей и Пасхи. Об этом говорит и 69-е правило святых апостолов: "Аще кто епископ или пресвитер, или диакон, или иподиакон, или чтец, или певец не постится во Святую Четыредесятницу пред Пасхою, или в среду, или в пяток кроме препятствия от немощи телесныя, да будет извержен. Аще же мирянин, да будет отлучен".
Не хочешь быть отлучен от общения церковного? Постись.
А если я просто не могу такое есть! Я просто не выдержу!
Вот ради таких вопросов и стоит искать последний смысл постного порядка. Воздержание от пищи – не цель поста и даже не его смысл. Пост не в пище.
Цель поста – богомыслие Страстей и Воскресения.
Воздержание от пищи – средство, не цель и даже не отличительная особенность поста, это некий метод, способствующий этому богомыслию, созерцанию смыслов. Таким образом, у поста есть два аспекта – центральный и подчинённый. Воздержание от пищи и другие ограничения носят служебный характер по отношению к главному делу поста – всецерковному богомыслию.
Что нам даёт такая расстановка акцентов? Богомыслие – главное, воздержание от пищи – служебное, подчинённое, не абсолютное. Стратегии постного воздержания могут быть разными. Не для всякого человека отказ от рыбы или молока будет способствовать созерцательной работе. Кого-то эти аскетические опыты, наоборот, отвлекут от созерцания. Неразумный пост не должен стать препятствием к богомыслию, как и распущенность или беспечность в воздержании. Пост для человека, а не человек для поста.
Критерий постных ограничений: что я не позволил бы себе делать, если бы созерцал Страсти Христовы? Это простой вопрос. Он очень многое проясняет в наших церковных уставах, снимая целый ворох пустых вопросов. Из него надо исходить, когда пытаешься определить свою меру аскетического усилия. Хочешь определить свою меру поста, спроси себя ещё раз: что я не позволил бы себе делать, если бы созерцал Страсти Христовы? Есть люди, которые не могут ругаться или врать, если в комнате есть иконы. В церкви мы инстинктивно, не сговариваясь, говорим шёпотом. Нас останавливает священное пространство. Великим постом обуздывает священное время. Если в святые недели я предаюсь богомыслию, разве я могу вместе с этим развлекаться на пирушке или смотреть комедию? Все очень просто.
Пост – дело всей Церкви. Общецерковный характер поста заключается в том, что в большие посты вся Церковь, то есть каждый крещёный человек, даже ребёнок, получает конкретное церковное задание, тему для созерцания и богомыслия: если это рождественский пост, тема – "Воплощение Бога-Слова, Творца нашего мира", если Великий пост – "Страдание Господа, Его смерть и победа над смертью". Для того, чтобы это богомыслие буквально заполнило всего человека, приходится отказаться, во-первых, от внешних впечатлений, хотя бы ограничить их, чтобы найти место для созерцания, во-вторых, правильно настроить свой навык питания, потому что избыток пищи, её качество сильно влияет на способность концентрироваться, собирать внимание, укрощать эмоции.
Пост – дело всей Церкви. Из чего это следует? Из Прощёного воскресенья. Мы просим друг у друга прощения не для того, чтобы лишний раз всплакнуть и освежить эмоции. Хотя это тоже бывает полезно. Если мы все вместе приступаем к одному большому и серьёзному делу, нам следует закрыть все личные и несущественные вопросы. Ничто не должно мешать этому большому делу. Нельзя делать большое дело, не забыв себя, не оставив всю суету и мелочность, недостойную великой задачи.
Мы просим друг у друга прощения в канун поста, чтобы вновь пережить и обнаружить единство, вступить в пост вместе, соборно. Поэтому в чине прощения участвуют все, ругался ли ты с кем-то или ты кротчайшее существо – войди в церковное единство, не только осознай, но и переживи дело поста как дело всей Церкви.
Разрушит ли наше единство и соборность разнообразие стратегий воздержания от пищи? Нет. Потому что это всего лишь средство. Единство разрушает отказ от всецерковного дела созерцания Пасхи Крестной и Пасхи Воскресения.
А как это – созерцать всей Церковью? Прежде всего – церковная служба. Богослужение есть частный случай богомыслия. Храм – учебная аудитория созерцания. Здесь мы перенимаем опыт богомыслия древних мистиков и пророков. Научишься слушать и понимать церковную службу – поймешь все богословские тайны Евангелия.
Опыт постного всецерковного богомыслия – постное богослужение. Но есть такие счастливцы, которые умеют хранить огонь церковного богомыслия и вне церковных стен. Для нас это велико и почти недостижимо. Но в Церкви этот опыт доступен каждому. Надо просто попытаться. Всецерковное богомыслие приучает и готовит к непрестанному созерцанию.
Это опыт не только богословия и богомыслия, но ещё и опыт красоты, потому что постное богослужение – это очень красиво.
Прятаться от этой красоты – глупо. Прятать эту красоту – преступно.
«Мир стал комфортным. Мы ищем удобства и безопасности и легко позволяем себе предавать не только убеждения, но и друзей, детей, любимых. Всё можно извинить, каждого можно понять, простить и оправдать. И тонем мы в своем лукавом многословии». Архимандрит Савва (Мажуко) в очередном письме читателям «Правмира» рассказывает о выборе христианина.
Mohammed Abed/AFP
· Постное письмо № 20. Лишняя Пассия
· Постное письмо № 19. Предчувствие Пасхи
· Постное письмо № 18. Как у нас появляются постные лица
· Постное письмо № 17. Завтрак буквоеда
· Постное письмо № 16. Грешные ингредиенты
Архимандрит Савва (Мажуко)
Старушка Лаврентьевна была главным наставником моей церковной юности. Она первой приходила в церковь и последней шла домой. Все труды были на ней. Стирать, гладить, мыть, смотреть за свечами – работа незаметная и малопочетная, но для нее это было самым высоким служением, потому что она трудилась в церкви, а что может быть выше этого? Этим благородным и благодарным сознанием высокого служения всегда светилось ее лицо. Так я впервые увидел, как может сочетаться в одном лице чувство собственного достоинства с глубоким и подлинным смирением.
Нашей «штаб-квартирой» была колокольня. Там мы пили чай с хлебом и панихидным сахаром. Там хранилось главное сокровище – книги и тетрадочки. С книгами тогда было очень плохо, поэтому народ Божий усердно переписывал от руки акафисты, жития и даже целые романы. Поэтому на колокольню я ходил, как в библиотеку. Ради этих тихих минут чтения порой прогуливал школу, о чем не жалею и сейчас.
Лаврентьевна очень любила рассказывать про старцев и монахинь, которые прошли через тюрьмы и лагеря. Она лично знала немало таких людей. Кто-то останавливался у нас в городе по дороге из ссылки, с кем-то она имела счастье беседовать. Рассказы о мучениках зажигали в ее глазах какой-то новый живой огонек, лицо становилось таким молодым и вдохновленным, что даже не верилось, что это говорит маленькая сухонькая старушка. Этот же зоркий огонь горел в ее глазах, когда она описывала последние времена, которые, она верила, вот-вот наступят:
– Будет такое время, вот положат тебе хлеб и крест и скажут: выбирай! И многие отойдут от веры и возьмут хлеб, за кусок хлеба Христа продадут.
И я слушал и думал, что ни за что в жизни не выбрал бы хлеб – это ведь так просто и понятно. А потом меня пригласили помогать в алтарь, и когда я с жаром рассказал о последних временах одному молодому батюшке, он тут же меня срезал:
– Ну, конечно, я бы взял хлеб. Семью-то как кормить? Тут даже и думать нечего.
Мне рассказывали, что некоторые наши батюшки едят в пост скоромное, потому что «прошлогоднее сало – постное», но услышать от священника такое я был не готов. А как же мученики? А как же Божии старчики, которых и били, и морили голодом?
– Это ты такой романтичный, потому что никто никогда тебя по-настоящему не бил. Читать о мучениках легко и приятно, а вот как ты заговоришь, когда тебя самого пытать начнут?
Это был сильный аргумент. Но для меня он не был достаточным. Мученики были, есть и будут. На крови мучеников стоит Церковь. Мы сверяем свою жизнь не только с историями мучеников, но даже и с их святыми образами. Никак нам не прожить без их святой памяти, поэтому, несмотря на Великий пост, Церковь всегда торжественно празднует память сорока мучеников Севастийских. Сорок молодых воинов были замучены в почти легендарном четвертом веке. С тех пор погибло за свои убеждения огромное число людей, но этих сорок церковная память выделяет особо.
Страдание святых 40 мучеников Севастийских
Воины-христиане отказались участвовать в языческих жертвоприношениях. Сначала их уговаривали, потом соблазняли и, в конце концов, загнали в замерзшее озеро. Фашисты были всегда. Их предки из четвертого века поставили на берегу озера баню, готовую принять «остудивших» свое рвение солдат. Но из ледяного озера никто не выходил. Страдальцы поддерживали друг друга, и это так трогательно изображено на иконе: вот юноша совсем ослабел, но крепится, склонившись на плечо брата. Один все-таки поддался искушению и, обезумев от холода, бросился в теплую баню. Взошел на берег, кинулся к избушке и тут же умер на месте. Солдат из охраны, наблюдавший это зверство с берега, снял с себя одежду и добровольно вошел в озеро к мужественным воинам.
Память сорока мучеников прославляли еще в глубокой церковной древности. Есть знаменитая проповедь Василия Великого, есть подробные жития, где по законам жанра сообщаются витиеватые монологи страдальцев. Однако почему-то их подвиг мне всегда представлялся окутанным благородным безмолвием.
С Триодью я познакомился, когда мне было шестнадцать. Она была несколько старше, что только шло на пользу нашим отношениям. Сначала я только слушал, и это было божественно, но чтобы увидеть ее своими глазами, мне пришлось пробраться на клирос, выдав себя за певчего, и с тех пор мы не расстаемся, потому что глупо и преступно отлучать себя от такой красоты.
Триодь – это книга. Церковная. Богослужебная. Свое исключительное внимание я всегда отдавал Триоди Постной, несколько пренебрегая ее сестрой, Триодью Цветной. Постная Триодь – книга, содержащая в себе песнопения Великого поста, от недели о мытаре и фарисее до Великой субботы.
Откуда читают Великий канон? Из Триоди.
Где берут певчие стихиры для постной службы? Из Триоди.
Однако клуб почитателей и читателей этой книги невелик. Дело в том, что богослужебные книги не читают, их используют в богослужении. Они, собственно, никогда и не воспринимаются как книги. Вы ведь не будете относиться серьезно к телефонному справочнику или таблицам Брадиса, это просто нужные и полезные издания , но книгами их не назовешь. И от этого мне немного грустно.
Потому что Триодь – больше, чем функция в колесе богослужения. Эту книгу можно читать. У нее есть свой голос и биография.
Слово «триодь» разгадать очень просто: числительное «три» и существительное «ода», то есть «песнь», сложенные вместе, дают традиционный перевод «трипеснец» – так называют великопостный вариант самого главного песнопения утрени, состоящего из трех песен, трех од. Пытливый ум на этом не остановится и разразится целым фонтаном вопросов: кто написал эти оды, кто предписал их петь в церкви, кто собрал в одну книгу, по какому принципу, какое нам до этого дело и так далее.
Триодь – сборник богослужебных текстов. Именно сборник. Когда мы говорим, что святые отцы написали книгу и клятвенно завещали нам ее читать, рисуется яркая, но наивная картина собрания старцев в нимбах, седых и строгих, которые только что дописали пухлый фолиант и впились взорами в тысячелетнюю даль, пытаясь разглядеть, есть ли у потомков совесть.
Триодь появилась на свет не сразу. Ее сочиняли более тысячи лет, а поскольку народ, способный прожить тысячу лет, давно перевелся, следует предположить, что у Триоди был не один автор, а более десятка. Нам известна другая книга, которая тоже является сборником и писалась невообразимо долго. Это Библия. Это удивительные, чудесные и прекрасные книги, что вовсе не значит, что они слетели с небес в завершенном виде. У Триоди, как и у Библии, есть своя биография.
Современному русскому человеку бывает непросто слушать богослужение греков: поют не заунывно, читают по-восточному, сама манера и характер службы для нас чужды и непонятны. А ведь это наши современники и единоверцы. Они живут в пространстве своей культурной традиции, что не делает их ни более, ни менее православными. Если бы мы оказались во времена древнего православия, в те годы, когда жили так горячо почитаемые нами святые – святитель Николай, святитель Спиридон, святой Иоанн Златоуст или, чуть ближе, преподобный Иоанн Дамаскин – не уверен, что большинство из нас приняли бы их за православных, так все было иначе в богослужебном и бытовом устройстве.
Сейчас на наших клиросах – одинаковый и привычный набор книг: Часослов, Минеи, Октоих, Псалтирь. Есть даже «страшная книга» Типикон и не менее жуткая «Богослужебные указания» (никогда не читайте на ночь!). У наших предшественников было не так. Книги были не функциональными, а жанровыми: стихиры были в стихирнике, кондаки в кондакаре, паримии в паримийнике, тропари и каноны в тропарионе. Однако со временем ради удобства стали появляться единые богослужебные своды. Так где-то в восьмом веке появились первые Триоди.
Появились – это надо произносить с оговоркой. Почти у каждого монастыря была своя Триодь, то есть из массы тропарей и канонов каждая обитель отбирала свои тексты. Их не просто выбирали, но создавались и свои собственные тексты. Из сложившихся традиций, конечно же, выделились самые сильные и удачные версии. Девятый век – время расцвета церковной гимнографии. Появляется корпус богослужебных текстов преподобных Феодора Студита и Иосифа Песнописца, и в основу современной Триоди легли две разные Триоди, написанные этими поэтами. В триодные сборники в разное время и в разных монастырях включались тексты и других авторов.
Самая древняя молитва Триоди известна нам по панихиде. Это икос «Сам Един еси бессмертный», написанный еще в пятом веке неким Анастасием, который и подумать не мог, что его произведение будут использовать в заупокойных целях в неизвестной северной стране. Кондак «Душе моя» был написан прп. Романом Сладкопевцем для Страстной седмицы по поводу предательства Иуды, но оказался накрепко связанным с Великим покаянным каноном прп. Андрея Критского, тексты которого тоже вошли в Триодь без ведома автора.
Были и другие поэты, удивительные и трогательные. Но у меня как читателя есть свои любимые произведения. Они написаны женщиной, и это тоже один из невероятных моментов биографии Триоди. Инокиня Кассия жила в девятом веке. Была знакома с прп. Феодором Студитом, состояла с ним в переписке, основала монастырь. Ей принадлежат самые трогательные, на мой взгляд, песнопения Триоди, и это, прежде всего, стихира Великой среды «Господи, яже во многи грехи впадшая жена». Она же участвовала в написании канона Великой субботы «Волною морскою». А вот стихира, которую вы найдете в самом начале Триоди, в неделю о мытаре и фарисее:
«Вседержителю Господи!
Вем колико могут слезы:
Езекию бо от врат смертных возведоша,
грешную от многолетных согрешений избавиша,
мытаря же паче фарисея оправдаша!
И молюся: с ними причтав, помилуй мя».
Это тоже творение инокини Кассии. Она писала не только текст, но и музыку к своим стихирам.
Представляете? – Девятый век. «Темные века». Жестокость и шовинизм. А в богослужебную книгу попадают произведения женщины, и это никого не смущает.
Инокиня Кассия – почитаемая святая. Ее очень любят греки. Но в Триоди есть тексты, написанные не только святыми, и не всегда монахами. Одна из моих любимых стихир, которую поют в Неделю Крестопоклонную, «Днесь висит на древе» – сочинение императора Константина Порфирородного. Другой поэтичный монарх, Лев Мудрый, оставил стихиру субботы Лазаревой «Душеполезную совершивше Четыредесятницу».
Самое удивительное, что в нашей Триоди есть и творение императора-еретика Феофила – стихира «Изыдите языцы», которую мы поем в Вербное воскресенье. Это тем более любопытно, что по преданию инокиня Кассия была в числе девушек, которые участвовали в царских смотринах, она могла стать женой Феофила, но вышло иначе. И вот эти два несходных поэта теперь живут на страницах Триоди.
Почему не изгнан император-еретик? Потому что Триодь создавалась не группой цензоров, а стихией объективного культурно-исторического процесса – так это называют у нас в Гомеле. Если текст хорош и берет за душу, зачем же его изгонять?
Славянская Триодь появилась в десятом веке. Но уточню: это была одна из Триодей. Новые редакции и новые тексты проникали в Триодь вплоть до пятнадцатого столетия. А конец этой пестроте и разнообразию был положен эпохой книгопечатания. Глобализация началась с первой печатной книги, в том числе и церковная глобализация. В 1522 году в Венеции была отпечатана первая греческая Триодь, которая сделала все частные монастырские Триоди «неконкурентоспособными». Теперь у нас есть одна Триодь – одинаковая для каждого храма и обители.
Конечно, жаль, что огромная масса уникальных песнопений и молитв так и осталась в рукописях.
Но наша Триодь – это огромное утешение, молитвенная и даже эстетическая поддержка для современного христианина.
Только немного грустно оттого, что придут новые «Студиты» и «инокини Кассии», которые напишут что-то такое прекрасное и невероятное, что их потомки освежат свои души чистой музыкой их поэзии, а мы этого не увидим.
Святой Василий Великий никогда не слышал канона Андрея Критского.
Святитель Николай ни разу не совершал выноса Плащаницы в Великую пятницу.
В церкви, где служил святой Спиридон, никогда не пели кондак «Душе моя».
Может быть, мы мало видели, и жизнь наша не так благочестива, но живем мы в хорошее время и у нас есть то, чего были лишены наши святые предки.
Триодь – источник радости и учебник молитвы.
Триодь – плод великопостного богомыслия и камертон, по которому мы проверяем подлинность нашего молитвенного опыта. Хорошо не только слушать Триодь в церкви, но и читать постом в тишине келлии или кабинета. И что-то подсказывает мне, что клуб читателей и почитателей Триоди год от года будет только увеличиваться.
В семидесятые годы прошлого столетия на святую гору Афон приехал русский Патриарх Пимен, а с ним, как говорят православные, «сонм духовенства». Во время посещения русского монастыря за «сонмом» увязался один маленький старчик, который все вглядывался в лица сановитых митрополитов, будто что-то искал. Выбрав себе «жертву» посолиднее, старчик спросил в лоб:
– А ты монах, что ли, будешь?
– Да, отче, я имею монашеский постриг.
– А акафист Матери Божией наизусть знаешь?
– Нет.
– Так какой же ты монах?
Православные иноки всегда с какой-то неожиданной теплотой почитали Матерь Божию. Великий старец Серафим умер на коленочках перед иконой Пречистой. А я знал одного старенького епископа, который совсем недавно так же, молясь Царице Небесной, отошел к Богу.
Этот старенький владыка очень любил службу Похвалы Богородицы. Никогда не пропускал. Это красивейшее богослужение совершается на пятой неделе Великого поста в пятницу вечером. Цвет богородичных служб – цвет чистого ясного неба, лазоревый. На один постный день вдруг в церковную службу вторгается небесная лазурь Богородичной службы.
В нашем монастыре на этот праздник меняется не только цвет облачения, но и происходят существенные изменения в убранстве алтаря. Вместо традиционного семисвечника за Престолом ставится большая икона «Похвалы Богородицы» в голубом балдахине, а перед ней, на самом Престоле, выстраивается целая «армия» подсвечников с горящими свечами. Очень красиво! Очень торжественно! Всё ради Царицы Небесной!
Этот обычай завел в Троице-Сергиевой лавре тот самый Патриарх Пимен, когда был лаврским наместником. Еще до войны молодым иеромонахом он много путешествовал по стране. Однажды на праздник Похвалы он оказался в киевском Ионинском монастыре и увидел, как необычно убран алтарь в этот праздник. Отцу Пимену это пришлось по сердцу, и, став наместником лавры, он завел этот обычай и у себя в обители. А через лавру и к нам, в Гомель, перебралась традиция «свечей Похвалы».
Икона Похвалы – богословский гимн. Это довольно редкий образ. Но это настоящее богословие в красках, «конспект мариологии». Богословски подкованный человек может читать эту икону как богословский трактат. В центре – Матерь Божия в традиционных одеждах, но с необычным жестом: голова наклонена в сторону, и Богородица словно заслоняется от чего-то правой рукой. Это жест кроткого и смиренного смущения, чистой стыдливости, хотя все это не те слова, а лучше – смотрите сами.
Вокруг фигуры Богоматери – «облако свидетелей» – пророки, которые предсказывали Ее служение. Изображают их часто со свитками в руках, но есть более живые варианты, когда икона, образ до конца вытесняет из своего пространства «буквы», и у провидцев в руках «предметы» пророчества: Аввакум держит кусок горы, Осия – прозябший жезл, Гедеон – орошенное руно, у Давида – домик, Иезекииль ухватился за врата, Моисей обжигает себе руки горящим кустом, Иаков показывает на Чистую лестницей, у Исаии в руках невероятные клещи. Хорошее упражнение для студентов-богословов – разъяснить, что означает каждый предмет.
Над фигурой Пречистой – мальчик Христос, или, как говорят иконоведы, образ Спаса-Эммануила, «Отроча хотящее родитися». У ног Пречистой – единственный пророк без нимба – весь прогнулся, будто под непосильным бременем собственного пророчества – пророк Валаам. Он оставил, пожалуй, самое красивое и лиричное пророчество о рождении Христа, которое я знаю. Над Валаамом – «предмет» его пророчества – ярко горящая звезда. Не от ее ли яркого света прячется говоривший с ослицей?
Невероятная икона! Как невероятно и необычно само богослужение Похвалы. Мы привыкли к акафистам в наших храмах, однако строго по Уставу, лишь однажды в год предусматривается Типиконом служба с акафистом. Один акафист один раз в год – акафист Божией Матери на пятой неделе Великого поста. Этим подчеркивается исключительная важность этого самого древнего из акафистов.
В Триоди есть синаксарь, который рассказывает, что праздник Похвалы был установлен в честь троекратного избавления Константинополя от нашествия врагов. Современные исследователи ставят под сомнение связь этих событий с богослужением. Скорее всего, служба Похвалы – след праздника Благовещения, который довольно часто приходится на постные дни. А само пение акафиста, похоже, было введено по поводу победы императора Ираклия над персами, которая, как утверждают историки, пришлась на весенние дни конца Великого поста.
До сих пор ведутся споры: кто написал этот текст, по какому поводу, в честь какого события был установлен праздник Похвалы. Версий немало. Однако есть веские основания считать, что текст акафиста многослоен. Например, знаменитый кондак «Взбранной Воеводе», скорее всего, был написан отдельно от акафиста и другим автором, а все припевы икосов, начинающиеся словом «радуйся», появились намного позже самого акафиста. Некоторые исследователи убедительно доказывают, что наиболее древняя часть акафиста была посвящена не Благовещению, а Рождеству. Однако все это заботы ученых мужей и жен. Еще в древности наши предки почувствовали необыкновенную святость и подлинность этого текста, поэтому люди церковной культуры никогда не пропускают богослужение Похвалы.
Особенностью этой службы является то, что акафист поется не весь сразу, а разделяется на четыре части. Четыре раза выходит духовенство на середину храма и поет Божией Матери. Обычно акафист поют всем храмом, и это воистину всецерковная молитва, всецерковное созерцание!
Греки так любят это богослужение, что, говорят, вместо четырех выходов за одну службу решили эти четыре части акафиста распределить на четыре пятницы. Так почитают Царицу Небесную! Даже католики любят этот акафист. Покойный папа Иоанн Павел Второй объявил полную индульгенцию тем, кто полностью прочитает этот молитвенный текст. Индульгенция – дело серьезное, а чтение или пение акафиста – это трудно. Само слово «акафист» значит «не сидеть», «неседальное пение», молиться – только стоя.
Почему так трогает это богослужение, почему так восхищает эта икона? Откуда такая сердечная теплота у суровых подвижников к Царице Небесной и любовь к Ее акафисту?
Ответ прост. Каждый из нас жаждет чистоты. На иконе Царицы Небесной мы эту чистоту видим . Это именно то, что нас так трогает в образе Пречистой, в молитвах к Богородице – неизреченная чистота и святость.
Всегда есть соблазн «всего лишь». Временами приходит лукавая мысль: да ведь и нету никакой святости, вот и этот старец, как говорят, всего лишь авантюрист, а этот батюшка всего лишь пьяница, а церковь всего лишь социальный институт, а может, и просто финансовый. А религия всего лишь прибежище слабаков и неудачников, а грехи всего лишь игра гормонов и влияния среды. Нет греха. Нет святости. Это всего лишь иллюзии и невежество.
С этим можно спорить. И нужно спорить. Уж слишком мелкая аргументация, а мелкомыслие – вещь заразная и вредная. А можно и не спорить. Просто посмотреть на икону Царицы Небесной, открыться Ее чистоте и святости.
Одна моя приятельница, светская дама, успешная и сильная, как-то случайно зашла в храм. Просто заскочила на минутку. Раньше почему-то не приходилось. И вот она стоит и рыдает, и не может остановиться. И смущается, и старается успокоиться – не получается. Где успешность? Где сила? Может, это всего лишь истерика? А может, душа впервые задышала, раскрылась, почувствовав присутствие родного, настоящего. Скучала по святыне, задыхалась без чистоты.
Я неоднократно слышал, как простые люди говорят о Пречистой Деве: «Царицачка Небесная», «Матушка», «Родименькая», «Родненькая». Не может человек долго жить без святыни, без чистоты. Ищет ее, чистоту эту, ошибается, обманывается, выдумывает, а она рядом. Просто смотри на икону. Лечи свои раны ее светом, питай душу ее чистотой.
Взирай на невидимое.
Архимандрит Савва (Мажуко)
Архимандрит Савва (Мажуко) - родился и вырос в Гомеле в нецерковной семье. Однако пришёл к Богу после прочтения книги о Сергии Радонежском.
В 1995-м в Свято-Никольском мужском монастыре в 19-летнем возрасте принял монашеский постриг. В том же году был рукоположен во диакона и священника иеромонаха). В 2013-м был возведён в сан архимандрита.
Образование получил в Московской духовной академии, Православном Свято-Тихоновском университете и Общецерковной аспирантуре.
Отец Савва - широко известный публицист, богослов и проповедник.
Регулярно пишет для портала pravmir.ru.
Автор программы «Свет невечерний» на православном телеканале «Союз».
Занимает должность проректора по учебно-методической работе библейско-богословских курсов Гомельской епархии, а также читает лекции по предмету «Основы христианской культуры» на филологическом факультете Гомельского государственно-го университета.
Предисловие
Церковная публицистика - занятие скучное. Здесь всегда очень тесно. Не развернуться. Все наши журналы, газеты и сайты начинают ярко и порывисто, а потом принимаются дремать и «сдуваться». Журналисту нужен размах и свежесть темы, а в мире Православия все предзадано и предписано. Нет, не зорким цензором, а просто - церковным календарем. И мы кружим в этом календаре, словно лошадка на арене - каждый раз одни и те же темы, лица, вопросы и допросы.
Откройте любое церковное издание: проповедь на текущий праздник или евангельское чтение. Хороших авторов в этом жанре немного, еще меньше сюжетов, на которые они пишут, ведь все из Писания, а это одна книга. Церковные новости вращаются тоже вокруг календаря: юбилеи, праздничные службы, концерты по случаю, конференции по поводу. Все предсказуемо в буквальном смысле - чаще всего опытному журналисту удается пред-сказать и даже пред-писать, что и как будет сказано и написано.
Есть еще целый спектр «духовных» тем. Здесь чаще всего про борьбу - со страстьми, с детьми, мужьями, масонами. Вот видите, уже начинаю шутить. И в этом нет криминала. Шучу, но не критикую. Церковная жизнь консервативна по самой своей природе, и календарная определенность и предельность - это хорошо и правильно. А то, что нам бывает тесно, на самом деле должно стимулировать автора к оттачиванию мастерства, к творческому усилию, чтобы даже в игольные ворота церковной предопределенности вводить и выводить чудесных зверей.
Как досадно, что для многих эта красота сокрыта! Своим ученикам я всегда рассказываю, на что обратить внимание в той или иной службе, какие тексты прочесть заранее, какого момента службы ждать с трепетом и восторгом. Ведь многие потрясающие церковные песнопения исполняются всего лишь раз в год, и как же жалко их упустить! Поэтому есть нужда в некоем «путеводителе по Великому посту».
И главное. Мне очень хочется хоть как-нибудь облегчить участь «мучеников поста», людей, которых покалечил постный церковный опыт только потому, что они «подцепили» его в искаженном и неподлинном виде. Таких людей я видел немало, и сам был в их числе. Это жертвы недоразумения и злоупотребления, которое никак не отменяет употребления.
Поскольку я сам не люблю систематического изложения, - дремлю и зеваю, - то наиболее приемлемым жанром для «науки постной красоты» я избрал письмо. Это будут постные письма. Не знаю, сколько их будет, кто их будет читать, будут ли ответы?
«Вы пишите, живописцы, вам зачтется! Я потом, что непонятно, объясню».
Весь список
