…По эту сторону рая
Мудрость – опора плохая.
Руперт Брук
Опытом люди называют свои ошибки.
Оскар Уайльд
© Перевод. М. Лорие, наследники, 2013
© ООО «Издательство АСТ», 2014
Книга первая
Романтический эгоист
Глава I
Эмори, сын Беатрисы
Эмори Блейн унаследовал от матери все, кроме тех нескольких трудно определимых черточек, благодаря которым он вообще чего-нибудь стоил. Его отец, человек бесхарактерный и безликий, с пристрастием к Байрону и с привычкой дремать над «Британской энциклопедией», разбогател в тридцать лет после смерти двух старших братьев, преуспевающих чикагских биржевиков, и, воодушевленный открытием, что к его услугам весь мир, поехал в Бар-Харбор, где познакомился с Беатрисой О’Хара. В результате Стивен Блейн получил возможность передать потомству свой рост – чуть пониже шести футов – и свою неспособность быстро принимать решения, каковые особенности и проявились в его сыне Эмори. Долгие годы он маячил где-то на заднем плане семейной жизни, безвольный человек с лицом, наполовину скрытым прямыми шелковистыми волосами, вечно поглощенный «заботами» о жене, вечно снедаемый сознанием, что он ее не понимает и не в силах понять.
Зато Беатриса Блейн, вот это была женщина! Ее давнишние снимки – в отцовском поместье в Лейк-Джинева, штат Висконсин, или в Риме, у монастыря Святого Сердца, – роскошная деталь воспитания, доступного в то время только дочерям очень богатых родителей, – запечатлели восхитительную тонкость ее черт, законченную изысканность и простоту ее туалетов. Да, это было блестящее воспитание, она провела юные годы в лучах Ренессанса, приобщилась к последним сплетням о всех старинных римских семействах, ее, как баснословно богатую юную американку, знали по имени кардинал Витори и королева Маргарита, не говоря уже о менее явных знаменитостях, о которых и услышать-то можно было, только обладая определенной культурой. В Англии она научилась предпочитать вину виски с содовой, а за зиму, проведенную в Вене, ее светская болтовня стала и разнообразнее, и смелее. Словом, Беатрисе О’Хара досталось в удел воспитание, о каком в наши дни нельзя и помыслить; образование, измеряемое количеством людей и явлений, на которые следует взирать свысока или же с благоговением; культура, вмещающая все искусства и традиции, но ни единой идеи. Это было в самом конце той эпохи, когда великий садовник срезал с куста все мелкие неудавшиеся розы, чтобы вывести один безупречный цветок.
В каком-то промежутке между двумя захватывающими сезонами она вернулась в Америку, познакомилась со Стивеном Блейном и вышла за него замуж – просто потому, что немножко устала, немножко загрустила.
Своего единственного ребенка она носила томительно скучную осень и зиму и произвела на свет весенним днем 1896 года.
В пять лет Эмори уже был для нее прелестным собеседником и товарищем. У него были каштановые волосы, большие красивые глаза, до которых ему предстояло дорасти, живой ум, воображение и вкус к нарядам. С трех до девяти лет он объездил с матерью всю страну в личном салон-вагоне ее отца – от Коронадо, где мать так скучала, что с ней случился нервный припадок в роскошном отеле, до Мехико-Сити, где она заразилась легкой формой чахотки. Это недомогание пришлось ей по вкусу, и впоследствии она, особенно после нескольких рюмок, любила пользоваться им как элементом атмосферы, которой себя окружала.
Таким образом, в то время как не столь удачливые богатые мальчики воевали с гувернантками на взморье в Ньюпорте, в то время как их шлепали и журили и читали им вслух «Дерзай и сделай» и «Фрэнка на Миссисипи», Эмори кусал безропотных малолетних рассыльных в отеле «Уолдорф», преодолевал врожденное отвращение к камерной и симфонической музыке и подвергался в высшей степени выборочному воспитанию матери.
– Что, Беатриса? (Она сама захотела, чтобы он так странно ее называл.)
– Ты и не думай еще вставать, милый. Я всегда считала, что рано вставать вредно для нервов. Клотильда уже распорядилась, чтобы завтрак принесли тебе в номер.
– Я сегодня чувствую себя очень старой, Эмори, – вздыхала она, и лицо ее застывало в страдании, подобно прекрасной камее, голос искусно замирал и повышался, а руки взлетали выразительно, как у Сары Бернар. – Нервы у меня вконец издерганы. Завтра мы уедем из этого ужасного города, поищем где-нибудь солнца.
Сквозь спутанные волосы Эмори поглядывал на мать своими проницательными зелеными глазами. Он уже тогда не обольщался на ее счет.
– Ну что?
– Тебе необходимо принять горячую ванну – как можно горячее, как сможешь терпеть, и дать отдых нервам. Если хочешь, можешь взять в ванну книжку.
Ему еще не было десяти, когда она пичкала его фрагментами из «F?tes galantes»1
«Галантные праздники» (фр.
).
Дебюсси; в одиннадцать лет он бойко, хотя и с чужих слов, рассуждал о Брамсе, Моцарте и Бетховене. Как-то раз, когда его оставили одного в отеле, он отведал абрикосового ликера, которым поддерживала себя мать, и, найдя его вкусным, быстро опьянел. Сначала было весело, но на радостях он попробовал и закурить, что вызвало вульгарную, самую плебейскую реакцию. Этот случай привел Беатрису в ужас, однако же втайне и позабавил ее, и она, как выразилось бы следующее поколение, включила его в свой репертуар.
– Этот мой сынишка, – сообщила она однажды при нем целому сборищу женщин, внимавших ей со страхом и восхищением, – абсолютно все понимает и вообще очарователен, но вот здоровье у него слабое… У нас ведь у всех слабое здоровье. – Ее рука сверкнула белизной на фоне красивой груди, а потом, понизив голос до шепота, она рассказала про ликер. Гостьи смеялись, потому что рассказывала она отлично, но несколько буфетов было в тот вечер заперто на ключ от возможных поползновений маленьких Бобби и Бетти…
Семейные паломничества неизменно совершались с помпой: две горничные, салон-вагон (или мистер Блейн, когда он оказывался под рукой) и очень часто – врач. Когда Эмори болел коклюшем, четыре специалиста, рассевшись вокруг его кроватки, бросали друг на друга злобные взгляды; когда он подхватил скарлатину, число услужающих, включая врачей и сиделок, достигло четырнадцати. Но несмотря на это, он все же выздоровел.
Имя Блейн не было связано ни с одним из больших городов. Они были известны как Блейны из Лейк-Джинева; взамен друзей им вполне хватало многочисленной родни, и они пользовались весом везде – от Пасадены до мыса Код. Но Беатриса все больше и больше тяготела к новым знакомствам, потому что некоторые свои рассказы, как, например, о постепенной эволюции своего организма или о жизни за границей, ей через определенные промежутки времени требовалось повторять. Согласно Фрейду, от этих тем, как от навязчивых снов, нужно было избавляться, чтобы не дать им завладеть ею и подточить ее нервы. Но к американкам, особенно к кочевому племени уроженок Запада, она относилась критически.
– Их невозможно слушать, милый, – объясняла она сыну. – Они говорят не как на Юге и не как в Бостоне, их говор ни с какой местностью не связан, просто какой-то акцент… – Начиналась игра фантазии. – Они откапывают какой-нибудь обветшалый лондонский акцент, давно оставшийся не у дел, – надо же кому-то его приютить. Говорят, как английский дворецкий, который несколько лет прослужил в оперной труппе в Чикаго. – Дальше шло уже почти непонятное. – Наверно… период в жизни каждой женщины с Запада… чувствует, что ее муж достаточно богат, чтобы ей уже можно было обзавестись акцентом… они пытаются пустить мне пыль в глаза, мне…
Собственное тело представлялось ей клубком всевозможных болезней, однако свою душу она тоже считала больной, а значит, очень важной частью себя. Когда-то она была католичкой, но, обнаружив, что священники слушают ее гораздо внимательнее, когда она готова либо вот-вот извериться в матери-церкви, либо вновь обрести веру в нее, – удерживалась на неотразимо шаткой позиции. Порой она сетовала на буржуазность католического духовенства в Америке и утверждала, что, доведись ей жить под сенью старинных европейских соборов, ее душа по-прежнему горела бы тонким язычком пламени на могущественном престоле Рима. В общем, священники были, после врачей, ее любимой забавой.
– Ах, епископ Уинстон, – заявляла она, – я вовсе не хочу говорить о себе. Воображаю, сколько истеричек толпится с просьбами у вашего порога, зная, какой вы симпатико… – Потом, после паузы, заполненной репликой священника: – Но у меня, как ни странно, совсем иные заботы.
Только тем священнослужителям, что носили сан не ниже епископского, она поверяла историю своего клерикального романа. Давным-давно, только что вернувшись на родину, она встретила в Ашвилле молодого человека суинберновско-языческого толка, чьи страстные поцелуи и недвусмысленные речи не оставили ее равнодушной. Они обсудили все за и против как интеллигентные влюбленные, без тени сентиментальности, и в конце концов она решила выйти замуж в соответствии со своим общественным положением, а он пережил духовный кризис, принял католичество и теперь звался монсеньор Дарси.
– А знаете, миссис Блейн, он ведь и сейчас еще интереснейший человек, можно сказать – правая рука кардинала.
– Когда-нибудь, я уверена, Эмори обратится к нему за советом, – лепетала красавица, – и монсеньор Дарси поймет его, как понимал меня.
К тринадцати годам Эмори сильно вытянулся и стал еще больше похож на свою мать – ирландку. Время от времени он занимался с учителями, – считалось, что в каждом новом городе он должен «продолжать с того места, где остановился». Но поскольку ни одному учителю не удалось выяснить, где именно он остановился, голова его еще не была сверх меры забита знаниями. Трудно сказать, что бы из него получилось, если бы такая жизнь тянулась еще несколько лет. Но через четыре часа после того, как они с матерью отплыли в Италию, у него обнаружился запущенный аппендицит – скорее всего, от частых завтраков и обедов в постели, – и в результате отчаянных телеграмм в Европу и в Америку, к великому изумлению пассажиров, огромный пароход повернул обратно к Нью-Йорку, и Эмори был высажен на мол. Согласитесь, что это было великолепно, если и не слишком разумно.
После операции у Беатрисы был нервный срыв, подозрительно смахивающий на белую горячку, и Эмори на два года оставили в Миннеаполисе у дяди с теткой. И там его застигла, можно сказать, врасплох грубая, вульгарная цивилизация американского Запада.
Эпизод с поцелуем
Он читал, презрительно кривя губы:
Мы устраиваем катанье на санях в четверг семнадцатого декабря. Надеюсь, что и Вы сможете поехать. Приходите к пяти часам.
Преданная вам
Майра Сен-Клер.
Он прожил в Миннеаполисе два месяца и все это время заботился главным образом о том, чтобы другие мальчики в школе не заметили, насколько выше их он себя считает. Однако убеждение это зиждилось на песке. Однажды он отличился на уроке французского (французским он занимался в старшем классе), к великому конфузу мистера Рирдона, над чьим произношением он высокомерно издевался, и к восторгу всего класса. Мистер Рирдон, который десять лет назад провел несколько недель в Париже, стал в отместку на каждом уроке гонять его по неправильным глаголам. Но в другой раз Эмори решил отличиться на уроке истории, и тут последствия были самые плачевные, потому что его окружали сверстники и они потом целую неделю громко перекрикивались, утрируя его столичные замашки: «На мой взгляд… э-э-э… в американской революции были заинтересованы главным образом средние классы…» или: «Вашингтон происходил из хорошей семьи, да, насколько мне известно, из очень хорошей семьи…».
Чтобы спастись от насмешек, Эмори даже пробовал нарочно ошибаться и путать. Два года назад он как раз начал читать одну книгу по истории Соединенных Штатов, которую, хоть она и доходила только до Войны за независимость, его мать объявила прелестной.
Хуже всего дело у него обстояло со спортом, но, убедившись, что именно спортивные успехи обеспечивают мальчику влияние и популярность в школе, он тут же стал тренироваться с яростным упорством – изо дня в день, хотя лодыжки у него болели и подвертывались, совершал на катке круг за кругом, стараясь хотя бы научиться держать хоккейную клюшку так, чтобы она не цеплялась все время за коньки.
Приглашение мисс Майры Сен-Клер пролежало все утро у него в кармане, где пришло в тесное соприкосновение с пыльным остатком липкой ореховой конфеты. Во второй половине дня он извлек его на свет божий, обдумал и, набросав предварительно черновик на обложке «Первого года обучения латинскому языку» Коллара и Дэниела, написал ответ:
Дорогая мисс Сен-Клер!
Ваше прелестное приглашение на вечер в будущий четверг доставило мне сегодня утром большую радость. Буду счастлив увидеться с Вами в четверг вечером.
Преданный Вам
Эмори Блейн.
И вот в четверг он задумчиво прошагал к дому Майры по скользким после скребков тротуарам и подошел к подъезду в половине шестого, решив, что именно такое опоздание одобрила бы его мать. Позвонив, он ждал на пороге, томно полузакрыв глаза и мысленно репетируя свое появление. Он без спешки пройдет через всю комнату к миссис Сен-Клер и произнесет с безошибочно правильной интонацией: «Дорогая миссис Сен-Клер, простите, ради бога, за опоздание, но моя горничная… – он осекся, сообразив, что это было бы плагиатом, – но мой дядя непременно хотел представить меня одному человеку… Да, с вашей прелестной дочерью мы познакомились в танцклассе».
Потом он пожмет всем руку, слегка, на иностранный манер поклонится разряженным девочкам и небрежно кивнет ребятам, которые будут стоять, сбившись тесными кучками, чтобы не дать друг друга в обиду.
Дверь отворил дворецкий (один из трех во всем Миннеаполисе). Эмори вошел и снял пальто и шапку. Его немного удивило, что из соседней комнаты не слышно хора визгливых голосов, но он тут же решил, что прием сегодня торжественный, официальный. Это ему понравилось, как понравился и дворецкий.
– Мисс Майра, – сказал он.
К его изумлению, дворецкий нахально ухмыльнулся.
– Да, она-то дома, – выпалил он, неудачно подражая говору английского простолюдина.
Эмори окинул его холодным взглядом.
– Только, кроме нее-то, никого дома нет. – Голос его без всякой надобности зазвучал громче. – Все уехали.
Эмори даже ахнул от ужаса.
– Она осталась ждать Эмори Блейна. Скорей всего, это вы и есть? Мать сказала, если вы заявитесь до половины шестого, чтобы вам двоим догонять их в «паккарде».
Отчаяние Эмори росло, но тут появилась и Майра, закутанная в меховую накидку, – лицо у нее было недовольное, вежливый тон давался ей явно с усилием.
– Привет, Эмори.
– Привет, Майра. – Он дал ей понять, что угнетен до крайности.
– Все-таки добрался наконец.
– Я сейчас тебе объясню. Ты, наверно, не слышала про автомобильную катастрофу.
Майра широко раскрыла глаза.
– А кто ехал?
– Дядя, тетя и я, – бухнул он с горя.
– И кто-нибудь убит?
Он помедлил и кивнул головой.
– Твой дядя?
– Нет, нет, только лошадь… такая, серая.
Тут мужлан-дворецкий поперхнулся от смеха.
– Небось лошадь убила мотор, – подсказал он.
Эмори не задумываясь послал бы его на плаху.
– Ну, мы уезжаем, – сказала Майра спокойно. – Понимаешь, Эмори, сани были заказаны на пять часов, и все уже собрались, так что ждать было нельзя…
– Но я же не виноват…
– Ну, и мама велела мне подождать до половины шестого. Мы догоним их еще по дороге к клубу Миннегага.
Последние остатки притворства слетели с Эмори. Он представил себе, как сани, звеня бубенцами, мчатся по заснеженным улицам, как появляется лимузин, как они с Майрой выходят из него под укоряющими взглядами шестидесяти глаз, как он приносит извинения… на этот раз не выдуманные. Он громко вздохнул.
– Ты что? – спросила Майра.
– Да нет, я просто зевнул. А мы наверняка догоним их еще по дороге?
У него зародилась слабая надежда, что они проскользнут в клуб Миннегага первыми и там встретят остальных, как будто уже давно устали ждать, сидя у камина, и тогда престиж его будет восстановлен.
– Ну конечно, конечно догоним. Только не копайся.
У него засосало под ложечкой. Садясь в автомобиль, он наскоро подмешал дипломатии в только что зародившийся сокрушительный план. План был основан на чьем-то отзыве, кем-то переданном ему в танцклассе, что он «здорово красивый и что-то в нем есть английское».
Она серьезно поглядела на него, увидела беспокойные зеленые глаза и губы, казавшиеся ей, тринадцатилетней читательнице модных журналов, верхом романтики. Да, Майра с легкостью могла его простить.
– Н-ну… В общем, да.
Он снова взглянул на нее и опустил глаза. Своим ресницам он тоже знал цену.
– Я ужасный человек, – сказал он печально. – Не такой, как все. Сам не знаю, почему я совершаю столько оплошностей. Наверно, потому, что мне все – все равно. – Потом беспечно: – Слишком много курю последнее время. Отразилось на сердце.
Майра представила себе ночную оргию с курением и Эмори, бледного, шатающегося, с отравленными никотином легкими. Она негромко вскрикнула:
– Ой, Эмори, не надо курить, ну пожалуйста. Ты же перестанешь расти.
– А мне все равно, – повторил он мрачно. – Бросить я не могу. Привык. Я много делаю такого, что если б узнали мои родственники… На прошлой неделе я ходил в театр варьете.
Майра была потрясена. Он опять взглянул на нее зелеными глазами.
– Из всех здешних девочек только ты мне нравишься, – воскликнул он с чувством. – Ты симпатико.
Майра не была в этом уверена, но звучало слово модно, хотя почему-то и неприлично.
На улице уже сгустилась темнота. Лимузин круто свернул, и Майру бросило к Эмори. Их руки соприкоснулись.
– Нельзя тебе курить, Эмори, – прошептала она. – Неужели ты сам не понимаешь?
Он покачал головой.
– Никому до меня нет дела.
Майра сказала не сразу:
– Мне есть.
Что-то шевельнулось в его сердце.
– Еще чего! Ты влюблена в Фрогги Паркера, это всем известно.
– Неправда, – произнесла она медленно – и замолчала.
Эмори ликовал. В Майре, уютно отгороженной от холодной, туманной улицы, было что-то неотразимое. Майра, клубочек из меха, и желтые прядки вьются из-под спортивной шапочки.
– Потому что я тоже влюблен… – Он умолк, заслышав вдали взрывы молодого смеха, и, прильнув к замерзшему стеклу, разглядел под уличными фонарями темные контуры саней. Нужно действовать немедля. С усилием он подался вперед и схватил Майру за руку – вернее, за большой палец.
– Скажи ему, пусть едет прямо в Миннегагу, – шепнул он. – Мне нужно с тобой поговорить, обязательно.
Майра тоже разглядела сани с гостями, на секунду представила себе лицо матери, а потом – прощай строгое воспитание! – еще раз заглянула в те глаза.
– Здесь сверните налево, Ричард, и прямо к клубу Миннегага! – крикнула она в переговорную трубку.
Эмори со вздохом облегчения откинулся на подушки.
«Я могу ее поцеловать, – подумал он. – В самом деле могу. Честное слово».
Небо над головой было где чистое как стекло, где туманное; холодная ночь вокруг напряженно вибрировала. От крыльца загородного клуба тянулись вдаль дороги – темные складки на белом одеяле, и высокие сугробы окаймляли их, словно отмечая путь гигантских кротов. Они постояли на ступеньках, глядя на белую зимнюю луну.
– Такие вот бледные луны… – Эмори неопределенно повел рукой, – облекают людей таинственностью. Ты сейчас похожа на молодую колдунью без шапки, растрепанную… – ее руки потянулись пригладить волосы, – нет, не трогай, так очень красиво.
Они не спеша поднялись на второй этаж, и Майра провела его в маленькую гостиную, как раз такую, о какой он мечтал, где стоял большой низкий диван, а перед ним уютно потрескивал огонь в камине. Несколько лет спустя комната эта стала для Эмори подмостками, колыбелью многих эмоциональных коллизий. Сейчас они поговорили о катании с гор.
– Всегда бывает парочка стеснительных ребят, – рассуждал он, – они садятся на санки сзади, перешептываются и норовят столкнуть друг друга в снег. И всегда бывает какая-нибудь косоглазая девчонка, вот такая, – он скорчил жуткую гримасу, – та все время дерзит взрослым.
– Странный ты мальчик, – задумчиво сказала Майра.
– Чем? – Теперь он был весь внимание.
– Да вечно болтаешь что-то непонятное. Пойдем завтра на лыжах со мной и с Мэрилин?
Глаза у Майры стали мечтательные. Рассказать про это Мэрилин – вот удивится! Как они сидели на диване с этим необыкновенным мальчиком, и камин горел, и такое чувство, будто они одни во всем этом большущем доме.
Майра сдалась. Очень уж располагающая была обстановка.
– Ты у меня от первого места до двадцать пятого, – призналась она дрожащим голосом, – а Фрогги Паркер на двадцать шестом.
За один час Фрогги потерял двадцать пять очков, но он еще не успел это заметить.
Эмори же, будучи на месте, наклонился и поцеловал Майру в щеку. Он еще никогда не целовал девочки и теперь облизал губы, словно только что попробовал какую-то незнакомую ягоду. Потом их губы легонько соприкоснулись, как полевые цветы на ветру.
– Нельзя так, – радостно шепнула Майра. Она нашарила его руку, склонилась головой ему на плечо.
Внезапно Эмори охватило отвращение, все стало ему гадко, противно. Хотелось убежать отсюда, никогда больше не видеть Майру, никогда больше никого не целовать; он словно со стороны увидел свое лицо и ее, их сцепившиеся руки и жаждал одного – вылезти из собственного тела и спрятаться подальше, в укромном уголке сознания.
В год 6683 (1175) Убит был великий князь Андрей Суздальский, сын Юрия, внук Владимира Мономаха, июня месяца в 28-й день, в канун праздника Святых апостолов. И была тогда суббота.
Создал же он себе городок каменный, под названием Боголюбово , столь же далеко Боголюбово от Владимира, как и Вышгород от Киева. Благоверный и христолюбивый князь Андрей с юных лет Христа возлюбил и Пречистую Его Мать; знанье же отринув и рассужденья, и, как хоромы чудесные, душу украсив всеми благими желаньями, уподобился царю Соломону, когда, храм Господу Богу и церковь преславную Рождества Святой Богородицы посреди Боголюбова в камне создав, разукрасил ее больше всех церквей: подобна она той Святая Святых, которую царь Соломон премудрый создал; так и этот князь благоверный Андрей создал церковь такую на память о себе, и украсил ее драгоценными иконами, золотом и дорогими каменьями, и жемчугом крупным бесценным, и снабдил украшеньями разными, и украсил плитами из яшмы, и всяким узорным литьем, - блеском осыпав ее так, что больно смотреть, ибо вся она в золоте стала.
И украсил ее, и осыпал утварью золотой, драгоценной, всем входящим на удивленье, так, что всякий, видевший это, не может выразить словом невероятной ее красоты; золотом и эмалью, и всякими драгоценностями, и церковным имуществом украшена, и всякой церковной утварью - золотая дарохранительница с дорогими каменьями, с опахалами ценными и кадилами разными, и снаружи от верха до пола по стенам и столбам тоже золотом крыто, и двери, своды у церкви также золотом крыты, и купол златом украшен от верха до Деисуса , и разным церковным добром переполнена, украшена всяким художеством!
Князь Андрей и город Владимир неприступным сделал, к нему он ворота золотые соорудил, а другие - серебром отделал, и создал соборную каменную церковь в честь Святой Богородицы , прекрасную весьма, и разными украшеньями осыпал ее из золота и серебра, и пять куполов ее вызолотил, а все три церковные двери золотом выложил и дорогими каменьями, и жемчугом украсил ее драгоценным, и всяким узорным литьем расцветил, и обильем светильников золотых и серебряных ее осветил, и амвон из золота и серебра поставил, а служебные сосуды и опахала и другие украшения церковные - все золотом и драгоценным каменьем, и жемчугом крупным в обилье осыпал.
Три же дарохранительницы, очень большие, из чистого золота, из камней драгоценных поставил: и видом своим, и работой до удивленья подобны они Святая Святых Соломона. И в Боголюбове, и в городе Владимире купола золотые поставил, и своды позолотил, и стены внутри каменьем по злату осыпал, столбы позлатил, и снаружи ее и по сводам птиц золотых, и кубки, и паруса, из золота литые, поставил по церкви по всей и по сводам кругом.
Но, кроме того, и другие он многие церкви поставил различные в камне, и монастыри он создал, почему на весь церковный синклит и на церковников всех и обратил Бог Свой взор; и не отягчил своей памяти пьянством, и кормильцем был для монахов и монахинь, и нищих, и всякого звания людям он был как любимый отец, - но больше всего он милостив был подаяньем, слыша голос Господень: "Все, что творите вы малым сим, то Мне вы творите". А также Давид говорит: "Блажен помогающий нищим, дающий всегда - от Господа он не отступится", сила и разум в нем жили, и верная правда ходила с ним рядом.
И прочих достоинств много в нем было, любую привычку он делал достойной: ночами входил он в церковь, и свечи запаливал сам, и, видя образ Божий, на иконах написанный, вглядывался как в Самого Творца, и, изображенья святых на иконах встречая, смирял свой вид, сокрушенный сердцем, испуская вздохи из глубины и слезы из глаз испуская, в раскаянье Давиду подражал, оплакивая множество грехов своих, возлюбив бессмертное выше тленного и небесное более, чем кратковременное, и жизнь со святыми у Вседержителя Бога больше этого царства земного, он всяким достоинством, точно мудрый второй Соломон, был украшен.
И такое достоинство имел: велел каждый день возить по городу еду и питье различное, больным и нищим на пользу, и, видя всякого нищего, к нему приходящего с просьбой, подавал им по прошению их, так говоря, будто "это Христос, пришедший проверить меня",- и так принимал он любого, к нему приходящего, как Христос завещал, сказавший: "Если малым сим сотворите-то Мне вы сотворите!" И держал то слово в сердце всегда, потому и достойно от Бога смертный венец восприял ты, княже Андрей, мужеством именитым братьям, благоразумным святым страстотерпцам равный , последовал ты, кровью омыв все страданья свои. Ибо если бы не беда - не было б венца, если бы не мука - не было бы благодати: всякий, живущий добродетельно, не может быть без множества врагов.
Князь же Андрей, о готовящемся злодейском убийстве своем узнав заранее, духом воспламенился священным и ни на что не рассчитывал, говоря: "Господа Бога, моего Вседержителя и Творца своего, избранный народ на кресте пригвоздил, сказав: "Пусть кровь Его будет на нас и на детях наших", а также и слово, сказанное устами святых евангелистов: "Если кто положит душу свою за други своя - может учеником Моим быть". Этот же боголюбивый князь не за друга, но за Самого Творца, возведшего все из небытия в бытие, душу свою положил. Потому-то, узнав об убийстве твоем, страстотерпец княже Андрей, изумились небесные силы, глядя на кровь, за Христа проливаемую; рыдает народ православный, видя отца сирот и кормильца, омраченную тьмою звезду светоносную; а убийцы проклятые огнем окрещаются вечным, что пожигает тернье любого греха, то есть любое деянье. Ты ж, страстотерпец, проси Всемогущего Бога за потомство свое, и за родичей, и за Русскую землю - миру мир даровать.
Мы же к прежнему возвратимся.
Итак, состоялся в пятницу на обедне коварный совет злодеев преступных. И был у князя Яким , слуга, которому он доверял. Узнав от кого-то, что брата его велел князь казнить, возбудился он по дьявольскому наущению и примчался с криками к друзьям своим, злым сообщникам, как когда-то Иуда к евреям, стремясь угодить отцу своему, сатане, и стал говорить: "Сегодня его казнил, а завтра - нас, так промыслим о князе этом!" И задумали убийство в ночь, как Иуда на Господа.
Как настала ночь, они, прибежав и схвативши оружие, пошли на князя как дикие звери, но, пока шли они к спальне его, пронзил их и страх, и трепет. И бежали с крыльца, спустясь в погреба, напились вина. Сатана возбуждал их в погребе и, служа им незримо, помогал укрепиться в том, что они обещали ему. И так, упившись вином, взошли они на крыльцо. Главарем же убийц был Петр, зять Кучки, Анбал, яс родом , ключник, да Яким, да Кучковичи - всего числом двадцать зловредных убийц, вошедших в греховный заговор в тот день у Петра, у Кучкова зятя, когда настала субботняя ночь на память святых апостолов Петра и Павла.
Когда, схватив оружие, как звери свирепые приблизились они к спальне, где блаженный князь Андрей возлежал, позвал один, став у дверей: "Господин мой! Господин мой..." И князь отозвался: "Кто здесь?" - тот же сказал: "Прокопий...", но в сомненье князь произнес: "О, малый, не Прокопий..." Те же, подскочив к дверям и поняв, что князь здесь, начали бить в двери и силой выломили их. Блаженный же вскочил, хотел схватить меч, но не было тут меча, ибо в тот день взял его Анбал-ключник, а был его меч мечом святого Бориса. И ворвались двое убийц, и набросились на него, и князь швырнул одного под себя, а другие, решив, что повержен князь, впотьмах поразили своего; но после, разглядев князя, схватились с ним сильно, ибо был он силен. И рубили его мечами и саблями, и раны копьем ему нанесли, и воскликнул он: "О, горе вам, бесчестные, зачем уподобились вы Горясеру? Какое вам зло я нанес? Если кровь мою прольете на земле, пусть Бог отомстит вам за мой хлеб!" Бесчестные же эти, решив, что убили его окончательно, взяв раненого своего, понесли его вон и, вздрагивая, ушли. Князь же, внезапно выйдя за ними, начал рыгать и стонать от внутренней боли, пробираясь к крыльцу. Те же, услышав голос, воротились снова к нему. И пока стояли они так, сказал один: "Стоя там, я видел в окно князя, как шел он с крыльца вниз". И воскликнули все: "Ищите его!" - и бросились все взглянуть, нет ли князя там, где, убив его, бросили. И сказали: "Теперь мы погибли! Скорее ищите его!" И так, запалив свечи, отыскали его по кровавому следу.
Князь же, увидев, что идут к нему, воздев руки к небу, обратился к Богу, говоря: "Если, Боже, в этом сужден мне конец - принимаю его... Хоть и много я согрешил, Господи, заповедей Твоих не соблюдая, знаю, что милостив Ты, когда видишь плачущего, и навстречу спешишь, направляя заблудшего". И, вздохнув от самого сердца, прослезился, и припомнил все беды Иова, и вникнул в душу свою, и сказал: "Господи, хоть при жизни и сотворил я много грехов и недобрых дел, но прости мне их все, удостой меня, грешного, Боже, конец мой принять, как святые принимали его, ибо такие страданья и различные смерти выпадали праведникам; и как святые пророки и апостолы с мучениками получили награду, за Господа кровь свою проливая; как и святые мученики и преподобные отцы горькие муки и разные смерти приняли, и сломлены были дьяволом, и очистились, как золото в горниле.
Их же молитвами, Господи, к избранному Тобой стаду с праведными овцами причти меня, ведь и святые благоверные властители пролили кровь, пострадав за народ свой, как и Господь наш Иисус Христос спас мир от соблазна дьявольского священною Кровью Своею". И, так говоря, ободрялся, и вновь говорил: "Господи! взгляни на слабость мою и смотри на смиренье мое, и злую мою печаль, и скорбь мою, охватившую ныне меня! Пусть, уповая, стерплю я все это... Благодарю Тебя, Господи, что смирил Ты душу мою и в Царстве Твоем сонаследником сделал меня! Вот и ныне, Господи, если кровь мою и прольют, то причти меня к лику святых твоих мучеников, Господи!.."
И пока он так говорил и молился о грехах своих Богу, сидя за лестничным столбом, заговорщики долго искали его - и увидели сидящим подобно непорочному агнцу. И тут проклятые подскочили и прикончили его. Петр же отсек ему правую руку. А князь, на небо взглянув, сказал: "Господи, в руки Тебе предаю душу мою" - и умер. Убит был с субботы в ночь, на рассвете, под утро уже воскресенья - день памяти двенадцати апостолов.
Проклятые же, возвращаясь оттуда, убили Прокопия, любимца его, оттуда прошли в палаты и забрали золото, и дорогие камни, и жемчуг, и всякие украшения - все, что дорого было князю. И. погрузив на лучших его лошадей, до света еще отослали себе по домам. А сами, схватив заветное княжье оружье, стали собирать воинов, говоря: "Ждать ли, пока пойдет на нас из Владимира дружина?" - и собрали отряд, и послали к Владимиру весть: "Не замышляете ли чего против нас? Хотим мы с вами уладить: ведь не только одни мы задумали так, и средь вас есть наши сообщники". И ответили владимирцы: "Кто ваш сообщник - тот пусть будет с вами, а нам без нужды" - и разошлись, и ринулись грабить: страшно глядеть!
Прибежал на княжий двор Кузьма-киевлянин: "Уже нету князя: убит!" И стал расспрашивать Кузьма: "Где убит господин?" - и ответили ему: "Вон лежит, выволочен в сад! Но не смей его брать, все решили бросить его собакам... Если же кто приступит к нему - тот враг нам, убьем и его!" И начал оплакивать князя Кузьма: "Господин мой! Как ты не распознал мерзких и бесчестных врагов своих, идущих тебя убить? И как это ты не сумел победить их, некогда побеждавший полки неверных болгар?" - и так оплакивал он князя.
И подошел ключник Анбал, родом яс, управитель всего княжьего дома, надо всеми власть ему дал князь. И сказал, взглянув на него, Кузьма: "Анбал, вражий сын! Дай хоть ковер или что-нибудь, чтобы постлать или чем накрыть господина нашего". И ответил Анбал: "Ступай прочь! Мы хотим бросить его собакам". И сказал Кузьма: "Ах, еретик! уже и собакам бросить! Да помнишь ли ты, жид, в каком платье пришел ты сюда? Теперь стоишь ты в бархате, а князь лежит наг, но прошу тебя честью: сбрось мне что-нибудь!" И сбросил тот ковер и плащ. И. обернув ими тело, понес Кузьма в церковь и сказал: "Отоприте мне церковь!" - и ответили: "Брось его тут, в притворе, что тебе за печаль!" - ибо все уже были пьяны. И подумал Кузьма: "Уже, господин, и холопы твои знать тебя не хотят; бывало, купец приходил из Царьграда иль из иной стороны, из Русской земли, и католик, и христианин, и язычник любой, и ты говорил: "Введите в церковь его и в палаты, пусть видят истинное христианство!" - и принимали крещенье и болгары, и евреи, и любые язычники, увидев славу Божью и украшенье церковное! И те теперь больше оплачут тебя, а эти и в церковь не дают положить".
И так положил его в притворе, накрыв плащом, и лежало тут тело два дня и две ночи. На третий день пришел козьмодемьянский игумен Арсений и сказал: "Хотя мы и долго взирали на старших игуменов, но долго ли этому князю лежать так?! Отоприте мне церковь, отпою его и положим в гроб. А когда уляжется эта смута, то, придя из Владимира, перенесут туда князя". И пришли клирошане боголюбские, взявши, внесли тело в церковь и вложили в каменный гроб, отпев над ним погребальные песни с игуменом Арсением вместе.
Жители же Боголюбова разграбили княжеский дом и строителей, которые сошлись на строительство зданий, - золото, и серебро, и одежды, и ткани, и добро, которому нет числа. И много случилось бед в его области: дома посадников и управителей пограбили, а самих их, и слуг, и стражей убили, дома их пограбили, не ведая сказанного: "Где закон - тут и обид много". Грабители приходили грабить и из деревень. Грабежи начались и в самом Владимире, пока не стал ходить Микула с образом Святой Богородицы в ризах по городу - тогда пресеклись грабежи. Пишет апостол Павел: "Всякая душа властям повинуется", ибо власти Богом поставлены; природой земной царь подобен любому человеку, но властию сана он выше - как Бог. Сказал великий Иоанн Златоуст: "Если кто противится власти - противится закону Божьему. Князь не напрасно носит меч - он ведь Божий слуга".
Мы же вернемся к прежнему.
На шестой день, в пятницу, сказали владимирцы игумену Феодулу и Луке, начальнику хора в храме Святой Богородицы: "Приготовьте носилки, да поедем - возьмем князя и господина своего Андрея". А Микуле сказали: "Собери священников, все, облачась в ризы, выходите за Серебряные ворота с иконой Святой Богородицы - тут князя дождешься". И сделал Феодул, игумен храма Святой Богородицы Владимирской, с клирошанами и с владимирцами поехали за князем в Боголюбово и, взяв тело его, привезли во Владимир с честью и с плачем великим.
И так, через некое время, как стало шествие двигаться из Боголюбова, народ не мог никак удержаться, но все вскричали, от слез же не могли и смотреть, а вопли их издалека было слышно. И начали все люди, рыдая, говорить: "Уже ведь не к Киеву, господин наш, ты поехал! В ту церковь Владимирскую над Золотыми воротами, которую сделать велел подобною той, что стоит на великом дворе Ярославлеве, сказав: "Построю церковь такой золотой же, как и ворота,- пусть будет во славу всей моей родине!" И так плакал по нем весь город, и, тело его убрав, с честью и с песнями, хвалящими Бога, положили его в дивной, достойной похвал, церкви Святой Богородицы златоверхой, которую сам он создал.
Так вот князь Андрей при жизни не дал телу своему покоя и глазам своим сна - пока не обрел настоящего дома, прибежища всех христиан: Царица небесных собраний и Госпожа всей вселенной всякого человека разным путем ко спасенью приводит. Как учит апостол: "Кого любит Бог - того и наказывает, и побивает всякого сына, какого приемлет; ибо коль наказанья претерпите - точно сыном становитесь Богу!" Ибо Бог не поставил прекрасного солнца на месте одном, чтоб оттуда могло освещать всю вселенную, но устроил ему восхожденье, зенит и заход. Точно так и слугу Своего, князя Андрея, - не взял к Себе князя Андрея безмездно, а дал ему подвигом душу спасти, кровью омыв прегрешенья свои, и с братьей своей, с Романом, с Давыдом , согласно к Богу пришел. И, в блаженство рая вселяясь безмолвно с ними, которых око не видит и ухо не слышит (сердцем нельзя осознать, что Бог приготовил для верных Своих), те блага сподобившись видеть, вечно радуйся ты, Андрей, князь великий. Дерзай Всемогущего, из богатейших богатого, на высоких престолах сидящего Бога просить, чтоб простил он братий твоих, победу им дал над врагами и мирное царство, правленье почетное и многолетнее, во веки веков. Аминь .
Перевод В. В. Колесова
В 1174 году заговорщиками был убит великий князь Владимирский и Суздальский (с 1157) Андрей Боголюбский (1111-1174), сын Юрия Долгорукого. Событие это было описано очевидцем (многие подробности рассказа подтвердились впоследствии данными археологических раскопок могилы князя).
Имеется в виду княжеская резиденция под Владимиром
Эта церковь разрушена в начале XVIII века
Деисус - особая композиция икон, здесь: иконостас вообще
Успенский собор во Владимире, построенный в 1158-1560 годах
Андрей Боголюбский сравнивается с Борисом и Глебом
Из дома бояр Кучковичей, его сестра была первой женой Андрея Боголюбского
То есть родом из племени алан (аланы - предки нынешних осетин)
Убийца Глеба
Христианские имена Бориса и Глеба
Аминь - истинно, да будет так. "Аминем" заканчиваются не только церковные, но и многие литературные памятники Древней Руси (в частности, "Слово о полку Игореве").
Текст приводится по изданию: Повесть об убиении Андрея Боголюбского // Изборник: Повести Древней Руси. М., 1987. С. 71-77
Развитие жанра княжеского жития в древнерусской и чешскойлитературах.
Довольно рано в древнерусской, чешской и других европейских литературах начали создаваться поучительно-биографические произведения - жития святых. На славянской почве агиография сразу возникает как новое ответвление этой традиции в виде актуальных для национальной раннефеодальной государственности житий князей, а не только монахов- аскетов1).
В княжеских житиях предметом агиографической интерпретации становилась не духовная аскеза, а феодальная политика. Руководствуясь своими политическими интересами, Киевская Русь стремилась к прославлению русских святых и создавала их литературные жизнеописания.
Вместе с христианством Древняя Русь приняла разработанную в Византии систему жанров церковной письменности. В отличие от византийской агиографии, древнерусская литература создает свой оригинальный жанр княжеского жития. Отличительной особенностью этого жанра является историзм, тесная связь с летописными сказаниями, то есть с жанрами, напрямую с церковной практикой не связанными.
Будучи агиографическими произведениями, жития князей являются вместе с тем и памятниками публицистики, общественной мысли. В центре повествования, как правило, находится образ идеального добродетельного князя, который при жизни и после смерти не оставляет подданных своей мудростью и милостями.
В период феодального дробления и многочисленных княжеских междоусобиц в древнерусской и европейских литературах появляется новый тип
Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья Х1-Х111 вв. М., 1980. С.91.
произведения, очень близкий жанру княжеского жития, - повесть о политических преступлениях князей.
Д.С.Лихачев пишет: «В составе летописей XII в. (отчасти и более поздних) нередко можно встретить остатки многочисленных обличительных повестей о политических преступлениях князей. В этих повестях мы можем легко обнаружить все признаки особого литературного жанра, типичного для периода наиболее острых феодальных усобиц. (...) Это были своеобразные документы, составленные в особой манере, подробные, с точно определенными речами действующих лиц»1). Можно говорить о том, что повести о
политических преступлениях князей являются самостоятельным жанром древнерусской и европейских средневековых литератур. «На протяжении веков жанр повестей о политических преступлениях князей имеет все черты композиционной устойчивости»!), - отмечает Д.С.Лихачев. Особого развития и особой типичности эти повести достигли в XI1 в.
Не случайно тематически близкими друг другу оказываются произведения чешской литературы X века и древнерусской литературы Х1-Х11 веков, изображающие события жестокой феодальной борьбы за власть между князьями.
Героями чешской агиографии стали княгиня Людмила и ее внук Вацлав (Вячеслав), убитый братом Болеславом в 929 году, русской - святые Борис и Глеб, убитые в 1015 г. братом Святополком, позже - благоверный князь Андрей Боголюбский, убитый своими приближенными в 1175 г.
Некоторые ученые-медиевисты считают, что «Житие Вячеслава Чешского» послужило примером для формирования первых русских княжеских
Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурноисторическое значение. М., 1947. С.215.
Там же, с.215.
житий 1). Об этом писали в своих работах Н.К.Гудзий, А.Н.Робинсон, Г.Ю.Филипповский, А.М.Ранчин 2), отмечавшие в первую очередь существование русско-чешских связей раннего периода.
Русско-чешские связи раннего периода. Культ Вячеслава Чешского
на Руси.
Ранний период русского литературного развития сопровождался исторически закономерными и плодотворными связями с литературой Византии, южных и западных славянских стран. В первую очередь это русско- болгарские и русско-чешские литературные связи. Эти процессы, связанные с интенсивным обменом рукописными переводными и оригинальными памятниками, были типичными для средневековых литературных движений вообщеЗ).
Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI1-Х111 вв. М.,1980. С.91.
Гудзий Н.К. Литература Киевской Руси и украинско-русское литературное единение XVII- XVIII веков. Киев, 1989.
Ранчин А.М. Князь - страстотерпец - святой: семантический архетип князей Вячеслава и Бориса и Глеба // Статьи о древнерусской литературе. М.,1999. С.31-55
Ранчин А.М. Князь-страстотерпец в славянской агиографии//Там же, с.55-66. Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI1-Х111 вв. М.,1980.
Филипповский Г.Ю. «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» и русско- чешские литературные связи раннего периода. Ceskoslovenska rusistika,1986, гос.31,№1.
Филипповский Г.Ю. Столетие дерзаний. М.,1991.
Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI1-Х111 вв. М., 1980. С.64-65.
Политические, экономические и династические связи древней Руси с Чехией существовали со времен княжения Владимира Святого. К концу X в. существовали все необходимые политические условия для русско-чешских культурных контактов. Русь имела непосредственную границу с Чехией. Согласно «Повести временных лет», Владимир Святославич жил в мире и любви с чешским князем Ольдржихом. Не могли не способствовать чешско- русским контактам и династические связи. Одной из жен Владимира была чешка («чехиня»), от которой родился сын Вышеслав 1). Одна из дочерей Владимира Святославича - Предслава, как собщает В.Н.Татищев, была женой чешского короля Болеслава III2).
Существенным показателем чешско-русских связей был культ на Руси князя Вячеслава (Вацлава), убитого в 929 г. братом Болеславом 3). На Руси это убийство ассоциировалось с гибелью двух сыновей Владимира - Бориса и Глеба, убитых из-за политического соперничества братом Святополком. Почитание Вячеслава Чешского подкрепляло их апологию и отвечало политическим интересам Ярослава Мудрого.
В 1034 г. Ярослав Мудрый дает имя Вячеслава своему сыну, это не могло быть случайностью. Вячеслав - имя чисто христианское, а не так называемое «княжое» , под которым известны другие сыновья Ярослава. Это обстоятельство можно расценивать как свидетельство уже сложившегося почитания на Руси чешского святого 4).
Ц Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. М.,1970. С.19.
Татищев В.Н. История Российская. Т.1, M.-JL, 1962. С.373."
Гудзий Н.К. Литература Киевской Руси и украинско-русское литературное единение XVII -XVIII веков. Киев, 1989. С.55.
Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. М., 1970. С. 19.
Канон Вячеславу Чешскому находится уже в древнейшей русской Служебной Минее 1095-1096 гг., а также в позднейших служебных минеях. 1) Точно неизвестно, где сложен канон - в Чехии или на Руси. Примечательно, что Вячеслав Чешский не был признан святым ни в Византии, ни в Болгарии, и почитание его русской церковью говорит об особой любви к нему на Руси.
История появления переводов «Жития Вячеслава Чешского» на Руси.
На Русь жития Вячеслава могли проникнуть при южно-славянском посредничестве или непосредственно из Чехии в результате весьма вероятных контактов с Печерским монастырем монастыря Сазавского, куда в конце XI в. были переданы частицы мощей Бориса и Глеба 2).
«Житие Вячеслава» восходит к латинской легенде епископа Гумпольда, переведенной на русский язык в древнейшую пору. Текст этого жития впервые был обнаружен А.Х.Востоковым в рукописи XV- начала XVI в. и опубликован им в 1827 г. В середине XVI в. житие было включено в состав Великих Четьих-" Миней митрополита Макария (в Софийском и Успенском их списках). Впервые по этому списку житие было опубликовано И.И.Срезневским в 1847 г., а затем повторено в 1883 г. в общем издании Макарьевских миней, предпринятом Археографической комиссией 3). В начале XX века А.И.Соболевский опубликовал легенду о Вячеславе Чешском вместе с другими переведенными с латинского языка житиями святых. Одновременно с этой легендой на Руси было известно житие Вячеслава, написанное на церковно-славянском языке и возникшее в Чехии очевидно, вскоре же после трагической его кончины 4).
Гудзий Н.К. Литература Киевской Руси и украинско-русское литературное единение XVII -XVIII веков. Киев, 1989. С.55. 2) Гудзий Н.К. там же, с.56.
Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. М., 1970. С.59.
Гудзий Н.К. там же, С.55.
Кроме минейных редакций «Жития Вячеслава», в Древней Руси были известны проложные варианты его жития, а также проложное житие его бабки Людмилы. Все они дошли до нас только в русских списках, причем проложные версии «Жития Вячеслава», возможно, возникли на Руси на основе Востоковского жития 1).
С «Житием Вячеслава Чешского» связан единственный случай возможного влияния западнославянского памятника церковно-славянской литературы на литературный памятник Киевской Руси. Речь идет о связи анонимного «Сказания» о Борисе и Глебе с легендой о Вячеславе Чешском. В «Сказании» говорится о том, что Борис в предвидении расправы с ним Святополка вспоминает «мучение и страсть» Никиты, Вячеслава Чешского и Варвары.
Князь Вячеслав Чешский.
Тематически «Житие Вячеслава Чешского» отражает важнейший момент в истории страны - складывание государственности, формирование - государственной идеологии 2).
В 905 г. княжеский престол в Праге перешел к Братиславу. В его правление христианство окончательно утвердилось в Чехии, причем в двух формах - славянской, наследованной от Кирилла и Мефодия, и латинской.
Вратислав был женат на Драгомире, дочери князя племени стодоран - ветви полабо-прибалтийского славянского племени лютичей. Вратислав и Драгомира имели двух сыновей: старшего Вячеслава (Вацлава), родившегося около 907 г., и младшего Болеслава. Как наследник престола, Вячеслав получил великолепное для своего времени образование. При княжеском дворе он был
Гудзий Н.К. Литература Киевской Руси и украинско-русское литературное единение XVII -XVIII веков. Киев, 1989. С.56.
Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. М.,
1970. С.5.
обучен по славянским книгам, а в Будечской школе прошел курс латинской образованности.
Вячеслав вступил на престол в 921 г. В первый же год его правления в княжеской семье разыгралась трагедия. 16 сентября 921 г. в Тетине двумя боярами была задушена бабушка Вячеслава, престарелая княгиня Людмила. Убийство было совершено снохой Людмилы и матерью Вячеслава Драгомирой.
На долю молодого князя выпало много испытаний. В 922 г. на Чехию совершил поход баварский князь Арнульф. Первые два года княжения Вячеслав не был еще самостоятельным правителем страны, которой от имени сына управляла его мать Драгомира, только в 924 г. он стал единовластным. Одним из первых его действий было торжественное перенесение останков Людмилы из Тетина в Прагу. Перенесение мощей стало большим церковным торжество^, официальным прославлением одного из членов княжеского рода, что не могло не укрепить позиции самого Вячеслава. Князь продолжал строить храмы, принимал активное участие в жизни церкви.
Брат Вячеслава, властолюбивый Болеслав, помышлял о пражском престоле. Выгодный момент наступил в 929 г., когда Вячеслав потерпел поражение от немецкого короля Генриха I, который вел ожесточенную борьбу за завоевание славянских земель. Некоторые историки считают, что Вячеслав легко подчинился Генриху I. Но это неверно. Чешский князь оказывал упорное сопротивление захватчикам. Вячеслав признал себя побежденным лишь после того, как войска немецкого короля подошли к стенам Праги. Заключенный с немцами тяжелый мир ослабил политические позиции Вячеслава в стране. Этим и воспользовался Болеслав, обманом заманив старшего брата в свой город на освящение новопостроенной церкви. Болеслав и заговорщики-бояре убили Вячеслава. Убийство князя составляет центр повествования старославянских агиографических памятников так называемого вацлавского цикла
Но после смерти популярность Вячеслава, прославляемого христианским духовенством, повсюду, в том числе и за пределами Чехии, неизмеримо
выросла. Не считаться с этим Болеславу было невозможно. Князь-убийца в конце концов вынужден был принести покаяние. Оно было увенчано торжественным перенесением мощей Вячеслава в столицу страны - Прагу. Перенесение мощей произошло 4 марта 932 г. 1).
«Повесть об убиении Андрея Боготобского». Князь Андрей Боголюбский.
«Повесть об убиении Андрея Боголюбского» - одна из так называемых повестей о княжеских преступлениях, датируемая концом XII в. В наиболее полной своей редакции «Повесть» вошла в состав Ипатьевской летописи. Это синкретическое по характеру произведение, в поэтике которого присутствуют элементы житийного жанра, торжественных слов, народных заплачек, бытовых разговоров. В.В.Кусков называет «Повесть» житийной 2).
Князь Андрей Боголюбский погиб в результате дворцового заговора в своей резиденции недалеко от Владимира. Трагическое событие произошло 28 июня 1175 г. накануне дня памяти святых апостолов Петра и Павла. Насильственная смерть князя произвела такое впечатление на современников, что уже тогда в летопись было внесено сказание о ней, составленное в Вышгороде, как предполагают, Кузьмищем Киянином, одним из слуг князя.
Местное почитание благоверного князя Андрея было установлено во второй половине XIII в., тогда же было составлено его житие. Общерусская канонизация Андрея Боголюбского произошла относительно поздно, только в начале XVIIIb ., когда в 1702 г. были открыты его мощи во Владимире.
Андрей Боголюбский, второй сын Юрия Долгорукого, родился около 1110г. До 35 лет прожил в Ростово-Суздальской земле. Андрей был лучшим помощником отца в борьбе за Киев. Он сразу выделился боевой удалью,
Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. М., 1970. С.10.
Кусков В.В. Идеальные правители Древней Руси // Древнерусские
княжеские жития. М., 2001. С. 15.
осмотрительностью, умением разбираться в сложных обстоятельствах. Когда Юрий Долгорукий занял Киев, Андрей получил от него Вышгород в семи верстах от Киева.
Стремление Андрея к самостоятельности приводит его к открытому неподчинению отцу. Тайно, против воли отца в 1154 г. Андрей уходит из Вышгорода, взяв с собой оттуда высокочтимую икону Божией Матери, писанную, по преданию, св. Лукой. Сохранилась легенда, что когда везли икону, конь остановился в 11 верстах от Владимира. Сочтя это особым знамением, Андрей на месте остановки заложил село Боголюбово, которое сделалось его любимой резиденцией и дало ему в истории прозвище Боголюбский.
После смерти Юрия Долгорукого в 1157 г. Андрей сразу проявляет свой властолюбивый характер и стремление бь!ть единодержавным правителем. Своим стольным городом он выбирает Владимир, который старается возвысить и сделать из него второй, а то и первый Киев. В 1158 г. Андрей Боголюбский заложил каменную церковь Успения Божией Матери, не пожалев средств на ее украшение, в подражание Киеву построил двое ворот - Золотые и Серебряные. Князь строит великолепный храм Рождества Богородицы в Боголюбове, церкви в Ростове и других городах.
В 1162 г. Андрей Боголюбский делает попытку основать особую митрополию во Владимире. Но избранный им для этой роли епископ Феодор за многочисленные преступления самим же князем был отдан под суд и подвергся жестокой казни.
В 1164 г. князь совершает успешный поход на камских болгар, подчиняет себе князей рязанских, стремится к подчинению Новгорода и Киева. Сделавшись великим князем, Андрей Боголюбский отдает Киев своему младшему брату Глебу, а сам остается на севере, во Владимире.
Этот поступок Андрея Боголюбского является событием великой важности, так как княжескому старшинству впервые придается авторитет верховной власти. Великий князь сделался силой, независимой от места и традиций.
В 60-ые годы XII в. во Владимире и Боголюбове идет оживленная литературная работа. Вероятно, к самому началу 70-х гг. была закончена основная политическая композиция - «Сказание о чудесах Владимирской иконы Божией Матери». Произведение выражает идею самостоятельности города Владимира, его богоизбранности. В пространном тексте рассказу о чудесах иконы предшествует «Сказание о победе над волжскими болгарами 1164 г.» и «Слово великого князя Андрея Боголюбского о милости Божией». По мнению И.У.Будовница и А.Н.Насонова, вдохновителем рассказа о чудесах иконы был Андрей Боголюбский. И.Е.Забелин даже связывает с ним авторство «Сказания о победе над волжскими болгарами» 1). Одновременно во Владимире создается еще ряд произведений: «Проложная статья», «Служба» и «Слово на праздник Покрова».
Андрею Боголюбскому русская церковь обязана новыми праздниками: Покрова Пресвятой Богородицы (1 октября ст. с.) и Всемилостивого Спаса (1 августа ст. с.). Однако история сохранила об этом князе далеко не всегда восторженные отзывы. В.О.Юпочевский пишет: «Современники готовы были видеть в Андрее проводника новых стремлений. Но его образ действий возбуждает вопрос, руководился ли он достаточно обдуманными началами ответственного самодержавия или только инстинктами самодурства. В лице князя Андрея великоросс впервые выступал на историческую сцену, и это выступление нельзя признать удачным» 2).
Смерть князя не была случайной, а явилась результатом сознательного сговора его приближенных 3). В гибели Андрея Боголюбского были
Ключевский В.О. Сочинения в 9 томах. Т.1, М., 1987. С.325.
заинтересованы его родственники, вассалы и ближние слуги.
В «Повести об убиении Андрея Боголюбского» перечислены имена заговорщиков, во главе которых стоял Петр, «Кучков зять», его ближайшими помощниками были Амбал (Анбал) Ясин - княжеский ключник, Яким Кучкович и Ефрем Моизович. Всего в убийстве участвовало 20 человек.
«Повесть» существует в двух редакциях: в составе Ипатьевской летописи (полный вариант) и Лаврентьевской летописи (сокращенный). С самого начала изучения «Повести» решался вопрос о характере взаимосвязи текстов и личности ее автора. Большинство ученых считают ее автором Кузьмища Киянина. Второй раздел «Повести» посвящен действиям Кузьмища Киянина, имя которого повторяется здесь 6 раз. Весь раздел построен на диалогах Кузьмы с разными лицами из состава заговорщиков и обращениях к покойному князю. Подробный рассказ об обстоятельствах смерти и погребении князя написан с большим драматизмом и экспрессией человеком, безусловно, близким к Андрею Боголюбскому, почитателем князя и врагом заговорщиков. Поэтому вопрос об авторстве «Повести» нужно отнести к самым важным и интересным в исследованиях этого произведения.
«Житие Вячеслава Чешского» и «Повесть об убиении Андрея Боголюбского»: сравнительный анализ.
При сопоставлении текстов «Жития Вячеслава Чешского» и «Повести об убиении Андрея Боголюбского» легко обнаружить общие черты в структуре и композиции этих литературных памятников, в облике князей и характере их деятельности.
В центре повествования «Жития» и «Повести» находятся судьбы двух незаурядных политических деятелей своего времени. Вполне вероятно, что князь Андрей Боголюбский не мог не знать о судьбе Вячеслава Чешского, убитого более чем за 100 лет до гибели самого Андрея. В древнерусских Минеях уже была служба и канон Вячеславу Чешскому. В «Сказании об убиении Бориса и Глеба» упоминается имя Вячеслава в предсмертной молитве Бориса. Г.П.Федотов пишет: «Только св.Вячеслав (Вацлав), убитый старшим братом, может напомнить своей кончиной киевскую трагедию» 1).
Сыновья князя Владимира Борис и Глеб занимают особое место в ряду русских святых. Первые канонизированные русской церковью святые, они привлекают к себе духовное внимание современников и потомков, почитание их лежит в основании всей русской святости. В отличие от св.Вячеслава Чешского, который есть «готовый, совершенный образец святого и без мученической кончины», святые Борис и Глеб прославили себя смертью в «последовании Христу». Они «создали на Руси особый, не вполне литургически выявленный чин «страстотерпцев» - самый пародоксальный чин русских святых»2). Подвиг святых братьев Бориса и Глеба - страстотерпческий подвиг непротивления смерти, так как «вольное мучение есть подражание Христу, совершенное исполнение Евангелия»3). П мысли Г.П. Федотова, «подвиг непротивления есть национальный русский подвиг, подлинно религиозное открытие новокрещенного русского народа»4).
В рассматриваемых литературных памятниках обращает на себя внимание идея связи гибели Вячеслава Чешского и Андрея Боголюбского с мученической кончиной Бориса и Глеба. В первом случае прославление на Руси чешского князя отвечало политическим интересам Ярослава Мудрого и служило апологии святых братьев, во втором - почитание Бориса и Глеба укрепляло политическую власть Андрея Боголюбского, а насильственная смерть князя в «Повести об убиении» была уподоблена мученической кончине сыновей Владимира Святого.
Святые Борис и Глеб, несомненно, являются духовными покрови-
Федотов Г.П. Святые Древней Руси. Ростов-на-Дону, 1999. С.34.
Там же, с.35.
Там же, с.29.
Там же, с.34.
телями князя Андрея. Согласно преданию, Андрей Боголюбский владел мечом, принадлежавшим святому Борису. Накануне заговора княжеский ключник тайком вынес из спальни личное оружие князя, таким образом, перед убийцами князь Андрей оказывается безоружным.
Перед смертью, в словах, обращенных к убийцам, князь Андрей вспоминает Горясера, зарезавшего Глеба:
«О, горе вам, нечестивии, что уподобистеся Горясеру»?
«Тем достойно от Бога победный венец приял еси, княже Андрею, мужеству тезоимените братома благоугодныма, святыма страстотерпцема вьследовал еси, кровью умы вся страдания ти».
В параллельном этому отрывке из «Жития Вячеслава Чешского» говорится о дьяволе, «вселыпем» «лукавая» в сердце Болеслава «и наусти его на брата своего, яко же и окаянного Святополка, иже совеща злое на братию свою в сердцы своем». Сравнение Болеслава со Святополком в русской минейной редакции жития св. Вячеслава еще раз говорит о связи этого памятника с произведениями борисоглебского цикла, традицию которых продолжает и «Повесть об убиении Андрея Боголюбского».
В тексте обоих произведений убийству предшествует заговор, который в «Житии» назван «советом лукавым пагубоубийственным». Заговорщики называются злыми советниками дьявола, злыми псами («пси зли»), в «Повести» - «злыми советниками» во время сговора и «зверями сверепыми» в ночь убийства.
«И пришедши в нощи, они же устремившеся, поимавше оружья, поидоша на нь, яко зверье сверепии, и идущим им к ложници его, и прия е страх и трепет».
Общим является сравнение заговорщиков с Иудой. В «Житии» оно дается более обобщенно: «Всяк восстаи на господина своего Июде подобен есть.»
В «Повести об убиении Андрея Боголюбского» с Иудой сравнивается один из убийц, Яким Кучкович: «якоже Июда к жидом, тъсняся угодите отцю своему сотоне».
В Ипатьевской редакции «Повести» есть указание на то, что князь Андрей знал о готовящемся заговоре, но ничего не предпринял для своей защиты. «Князь же Андреи, вражное убийство слышав напереде до себе, духом разгореся божественным, и ни во что же вмени.» Князь полагается на волю Господа, следуя словам Евангелия: «Аще кто положит душю свою за други свои, можеть Мои ученик быта.» Здесь очевидны параллели с «Житием Вячеслава Чешского», в котором князя предупреждают об опасности слуги: «и реша ему слуги его: «Княже Вячеславе, хощет тя убита Болеслав». Он же не яше веры словеси тому и всю надежду свою возложи на Бога».
В обоих памятниках указана точная дата события, в связи с чем упоминаются церковные праздники, в которые были совершены преступления. В «Житии Вячеслава Чешского» заговор против князя состоялся в день святого Авраама. После воскресной литургии в праздник святых бессребреников Козмы и Дамиана Вячеслав, поддавшись на уговоры брата, остается в доме Болеслава. На следующий день князь Вячеслав собирается на утреню в церковь. Болеслав встречает его и наносит первый удар мечом по голове, убийцы-заговорщики Честа и Тира добивают князя на пороге церкви. «Он же испусти и побеже к церкви. Диаволи же советницы Честа и Тира убиста его в церковных дверях. И Гневыса же притек, прободе ему ребра мечом. И испусти дух свой блаженный».
Убийство Андрея Боголюбского произошло в канун праздника святых апостолов Петра и Павла, в субботу ночью. Сговор убийц состоялся днем раньше, в пятницу. «Се же бысть в пятницю на обедни совет лукавый пагубоубийственый. И совещаша убийство на ночь, якоже Июда на Господа».
Видно, что точная хронология событий имеет для авторов большое значение. Они подробно рассказывают о каждом шаге убийц, не упуская из виду детали. Упоминание церковных праздников говорит об исторической достоверности, реальности событий. В то же время это символически значимая деталь, передающая глубокий христианский смысл гибели князей. Обретают связь бессребреничество Козмы и Дамиана и подвиг духовной нищеты, христианского смирения Вячеслава Чешского. С другой стороны, государственная и церковная деятельность Андрея Боголюбского оказывается сопоставленной с апостольским служением первоверховных апостолов Петра и Павла.
Имена святых Козмы и Дамиана встречаются и в тексте «Повести об убиении Андрея Боголюбского». Священник Арсений, совершивший отпевание над телом князя, служит в Козьмодемьянской церкви (в «Повести» он назван игуменом): «На третий день приде Арсений, игумен святую Кузмы и Демьяна». Это может быть как простым совпадением, так и косвенным указанием на литературное родство этих памятников.
Очень близки друг другу сцены погребения князей. В обоих произведениях говорится о человеке, некоем третьем лице, берущем на себя заботу о теле убитого князя. В «Житии» это поп Крастей. В «Повести» - Кузьмище Киянин.
«Житие»: «Красей же поп взем блаженного, пред церковию положи, покры его тонкою плащаницею».
«Повесть»: «И тече на место Кузьмище Киянин: «Оли нетуть князя, убьен!»
Вероятно, что это пример сюжетной параллели с текстом Евангелия. И поп Крастей, и Кузьмище Киянин последуют деянию Иосифа Аримафейского, о котором говорится во всех четырех Евангелиях. В Евангелии от Матфея о нем говорится, что он был «богатый человек», «который также учился у Иисуса». (Мф.27,57-60) В Евангелии от Луки, (Лк. 19,38-42), об Иосифе сказано, что он был «человек добрый и правдивый, не участвовавший в совете и в делех их», имеется в виду заговор против Христа первосвященников и фарисеев. Только в Евангелии от Иоанна сказано, что в погребении тела Христа Иосифу помогал Никодим:
«Пришел также и Никодим, - приходивший прежде к Иисусу ночью, - и принес состав из смирны и алоя, литр около ста. Итак они взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают Иудеи» (Ин,19,38-42).
Если в «Житии Вячеслава Чешского» поп Крастей - фигура важная, но эпизодическая, то Кузьмище Киянин является центральным персонажем второй части «Повести об убиении Андрея Боголюбского». Его устами автор выражает общее чувство горя и скорби о невинно убиенном князе. Кузьмище Киянин не боится вступиться за честь своего князя. С гневным упреком он обращается к главарю заговорщиков Амбалу Ясину. Над телом князя Кузьмище произносит свой плач, одновременно сочетающий мотивы плача и славы. Кузьмище упрекает князя в том, что тот не защитил себя от нечестивого заговора, прославляет заслуги князя, его победы над врагами.
«И нача плаката над ним Кузмище: «Господине мои! Како еси не очютил скверных и нечестивых, пагубоубийственных ворожбит своих, идущих к тобе? Или како ся еси не домыслил победита их, иногда побежал полкы поганых болгар,» - и тако плакася и».
По своему строению плач Кузьмища двухчастен. Вторая часть плача ближе к славе, она восхваляет гостеприимство князя, заботившегося об украшении церквей и так проповедавшего истинное христианство язычникам.
Но не Кузьмище Киянин совершает обряд погребения. Согласно тексту «Повести», на третий день игумен Арсений отпевает князя, а боголюбовские клирошане вносят тело в церковь и полагают в каменный гроб.
В «Житии Вячеслава Чешского» убийцы оставляют рассеченное тело князя без погребения. Поп Крастей первым находит его, покрывает тонкой плащаницей и кладет перед церковью. Далее мать князя, услышав об убийстве сына, прибежала искать его. Она плачет над телом сына, не смеет отнести его в свой дом и полагает в церкви.
«Услышавше же мати его убиена сущи сына своего, и, притекши, искаше его. Узревши же и припаде к сердцу его и плачющися събираше уды тела его, сына своего. И собравши же и, не сме нести его в дом свои, но в Попове дворе. Омывше и облекше и, и несоша и положиша в церкви».
В «Житии» говорится о бегстве испугавшейся насильственной смерти княгини. Болеслав посылает за ней убийц, но они не находят ее. Поп Павел совершает над телом князя молитвы. Невинно пролитую кровь князя Вячеслава три дня не принимает земля, а на месте его погребения вырастает церковь. В «Житии» это описано как чудо в глазах видевших’ его людей, ожидающих еще большие чудеса по молитве благоверного Вячеслава, истинного мученика за Христа.
«Во истину убо Христове муце явлыпися и святых мученицех приложися мука его и совет сътвориша о нем, яко же июдеи о Христе. Посекоша же, яко же и Павла и младенца Христа избиша».
В «Житии» говорится о покаянии Болеслава, который, осознав тяжкий грех свой, с плачем обратился к Богу, моля о прощении. В истории сохранилась память о том, что в страшную ночь убийства у Болеслава родился сын, которого назвали странным именем Страхквас, что значит «страшный пир»1). Болеслав приказывает перенести тело Вячеслава в Прагу в церковь святого Авраама, построенную князем при жизни.
«Поразумеша грех свои, иже пролияша кровь неповинную, Болеслав же помянувся к Богу с плачем и с воздыханием, глаголя: «Боже, помощи ми, грешному и милостив буди ми». И послав слуги своя, да принесут тело блаженного князя Вячеслава, брата своего из Болеславля града Прозе. И положиша его в церкви святого Авраама, юже бе сам создал одесную страну
Святые Чешских земель и Словакии. М, 2003. С.35.
олтаря у 12 апостолу».
В «Повести об убиении Андрея Боголюбского» тело князя Андрея также переносят из Боголюбова в построенный им во Владимире храм Пресвятой Богородицы. Перенесение сопровождается народным плачем.
«И бысть по мале времени, и поча выступати стяг от Боголюбого, и людье не могоша ся ни мало удержати, но вси вопьяхуть, от слез же не можаху прозрити, и вопль далече бяше слышати».
В финале произведения особенно ясно видна патриотическая, подлинно народная позиция автора «Повести», осуждающего раздоры князей и преступления феодальной знати, ослаблявших единство Русской земли 1).
Сопоставление «Жития» и «Повести» возможно и в отношении особенностей образно-художественного изображения князей. И князь Вячеслав Чешский, и князь Андрей Боголюбский прославлены в истории как выдающиеся храмовые строители. Г.Ю.Филипповский в "исследованиях, посвященных владимирской литературе раннего периода, отмечает эту общую для «Повести об убиении Андрея Боголюбского» и «Жития Вячеслава Чешского» черту: «Уникально для древнерусских памятников раннего периода описание храмового строительства князя Андрея, а также повторение этой темы в середине и в конце произведения. Но ведь именно в таком ключе, пусть не столь пространно, характеризовались заслуги князя Вячеслава в посвященном ему житийном памятнике»2).
Общей характерной особенностью двух произведений является мотив золота, обнаруживаемый в «Житии» и развитый и обогащенный в «Повести»3). Драгоценный металл используется для украшения храмов и в строительстве города (Золотые ворота во Владимире). Многократное
Филипповский Г.Ю. Столетие дерзаний. М., 1991. С.119.
Там же, с. 120-121.
Там же, с.121.
упоминание «золота» в «Повести» говорит о богатстве князя, которое служит украшению церквей, заставляет приходящих в храм удивляться его красоте.
«И украсив ю и удивив ю сосуды златыми и многоценными, тако яко и всим приходящим дивитися, и вси бо видивше ю не могуть сказати изрядиыя красоты ея, златом и финиптом, и всякою добродетелью, и церковным строеньем украшена и всякыми сосуды церковнымы...»
Сопоставляя тексты «Жития» и «Повести», Г.Ю.Филипповский замечает: «В Ипатьевской летописи развернута тема украшенного золотом строительства, а рассказ о храмовом зодчестве князя ведется от начала к середине и к концу произведения, - именно так, как в «Житии Вячеслава»» 1)
Для «Повести об убиении Андрея Боголюбского» характерно использование образа золота в метафорическом значении высоты мученического подвига, «злата в горниле», то есть золота, очищенного огнем. Этот мотив звучит в предсмертной молитве князя Андрея, -где он молит о мученической кончине, дающей очищение грехов. В средневековой эстетике золото являлось специальной эмблемой мученичества, оно символизировало высшие духовные качества человека, прошедшего через все испытания, включая и смертную страсть 2)."
Кроме мотива золота, сюжетных параллелей, развернутых описаний храмового строительства князей (особенно в «Повести об убиении Андрея Боголюбского») эти произведения объединяет и общий идейный принцип создания образов князей (Вацлава Чешского и Андрея Боголюбского) - невинных жертв заговора близких родственников или приближенных слуг.
Можно еще раз вспомнить слова Г.П.Федотова об особом «чине страстотерпцев», чей подвиг состоял в «непротивлении смерти»» 3). В «Пове-
Филипповский Г.Ю. Столетие дерзаний. М., 1991. С. 121.
Там же, с. 109.
Федотов Г.П. Святые Древней Руси. Ростов-на-Дону, 1999.С.34-35.
сти» о князе Андрее Боголюбском говорится: «сей же боголюбивый князь не за друга, но за самого Творца дупло свою положи (...), удивишася небеснии вой, видяще кровь, проливаемую за Христа».
В страстотерпческих житиях, а также в близкой им «житийной» «Повести об убиении Андрея Боголюбского», образ князя-страстотерпца сближается со Христом. В основе этого лежит архаическое представление о князе как носителе родового начала. Князь-страстотерпец как бы искупал в жертвенной смерти не только собственные грехи, но и своих подданных 1).
В «Житии Вячеслава Чешского» и «Повести об убиении Андрея Боголюбского» в той или иной степени отразился евангельский рассказ о крестной смерти Христа. А.М.Ранчин пишет: «В житиях князей- страстотерпцев эта поэтика имеет структурообразующий характер, формирует ядро текста»2). Князя Вячеслава убивают на пороге церкви, один из его убийц, Гневыса, пронзает ему ребра мечом. Умирая, Вячеслав произносит слова Христа: «В руце твои, Господи, предаю дух мой». Так же и князь Андрей Боголюбский перед смертью обращается к Богу, просит даровать ему отпущение грехов и кончину, достойную смерти праведников, преподобных и мучеников, которые «венчались Ьенцами, за Господа свою кровь проливая». В предсмертной молитве князь Андрей Боголюбский говорит о страдании царей за народ свой, чей подвиг подобен спасительной смерти Христа.
В рассматриваемых агиографических произведениях блаженный (благоверный) князь представлен верующим, станноприимным и нищелюбивым, защитником сирот. И князь Вячеслав, и князь Андрей в делах добродетели руководствуются словами Евангелия. Принимая странствующих и оказывая им гостеприимство, Вячеслав вспоминает слова евангелиста Матфея и «помышляет» их в своем сердце. Андрей Боголюбский творит ми-
Ранчин А.М. Статьи о древнерусской литературе. М., 1999. С.58.
Там же, с.63.
лостыню, поступая по заповеди Христа: «То, что сделаете братии Моей меньшой, то Мне творите,» - а также вспоминает слова царя-пророка Давида: «Блажен муж, дающий всегда».
Образ князя Андрея соотносится в «Повести» с ветхозаветными царями Давидом и Соломоном. Князь «принимает покаяние Давидово», а в украшающих его добродетелях подобен мудрому Соломону («вторый мудрый Соломон бяшет же»). Перед своей мученической кончиной князь Андрей вспоминает страдания Иова. А.М.Ранчин отмечает, что реминисценции из книги Иова являются дополнительным архетипическим мотивом повестей о невинно убиенном князе и «представляют предсмертные страдания и гибель князя испытанием праведника» 1).
В «Житии Вячеслава Чешского» факт убийства князя родным братом позволяет провести параллель с библейской историей убийства Авеля. О соотношении страстотерпческой агиографии с текстом - Св. Писания А.М.Ранчин, в частности, пишет: «...Целый ряд княжеских житий отличают прямые повторения библейских ситуаций (убийство Авеля Каином - убийство Вячеслава и Бориса и Глеба братьями...)»2).
Заключение.
Сопоставление «Жития Вячеслава Чешского» и «Повести об убиении Андрея Боголюбского» дает возможность, опираясь на текст памятников, показать черты типологического сходства этих произведений. Одной из главных причин этого явленйя можно назвать общий тип государственного правления (власть князя) в средневековой Чехии и Древней Руси, а также существование разносторонних политических и культурных связей между этими государствами.
Ранчин А.М. Статьи о древнерусской литературе. М., 1999. С.63.
Там же, с.52.
В книге «Столетие дерзаний» Г.Ю.Филипповский пишет: «Владимирская Русь XII-XI11 вв. Принадлежала к средневековоевропейскому типу государств-княжеств (королевств)» 1). Таким образом, Чешское княжество X в. и его культура оказываются во многом близкими Владимирской Руси XI1 в., переживающей в этот период свое становление, развитие и расцвет.
«Житие Вячеслава Чешского» и «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» относятся к типу страстотерпческих житий. Несмотря на то, что «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» определяется как повествование о княжеских преступлениях, она написана с опорой на житийный канон, поскольку князь Андрей Боголюбский довольно рано стал почитаться местночтимым святым. В обоих произведениях создан образ просвещенного князя-рыцаря, строителя и созидателя своего государства, проповедника христианства и защитника церкви, но самое главное - исповедующего свою веру мученической кончиной.
Общий для средневековой Чехии и Древней Руси период княжеских междоусобиц и борьбы за власть нашел отражение в теме этих произведений и в мотивах убийства князей ближайшими родственниками или слугами. В связи с этим неоднократно отмечалась близость «Жития Вячеслава Чешского» и «Повести об убиении Андрея Боголюбского» к произведениям борисоглебского цикла. Это приводит к мысли о вполне возможном влиянии памятника старочешской литературы на древнерусские произведения. Об этом писали в работах, затрагивающих тему русско-чешских литературных связей раннего периода, Н.К.Гудзий, Г.Ю.Филипповский, А.М.Ранчин 2).
Филипповский Г.Ю. Столетие дерзаний. М., 1991. С.5.
Ранчин А.М. Статьи о древнерусской литературе. М., 1999.
О знакомстве автора «Сказания о Борисе и Глебе» со старочешскими памятниками вацлавского цикла свидетельствует сам текст, в котором Борис в предсмертной молитве вспоминает «мучение и страсть» святого мученика Никиты и святого Вячеслава 1).
То же можно сказать и о «Повести об убиении Андрея Боголюбского», автор которой вполне мог быть знаком с хронологически более ранними на Руси списками произведений вацлавского и борисоглебского циклов, тем более, что уже во второй половине XII в. в древнерусском прологе появляются краткие статьи, посвященные князю Вячеславу и княгине Людмиле.
Наиболее значительные исследования по теме сопоставления «Жития Вячеслава Чешского» и «Повести об убиении Андрея Боголюбского» принадлежат Г.Ю.Филипповскому, который считает, что «для автора «Повести» (учитывая особенности литературного творчества средневековья) более чем естественно обращение к традициям вацлавского (западнославянского) и борисоглебского (южнорусского) циклов, рассказывающих о событиях становления национальной государственности»2).
Г.Ю.Филипповский обращает внимание на общий для «Жития» и «Повести» мотив золота и считает описания развернутого храмового строительства князя Андрея Боголюбского продолжением темы строительства в «Житии Вячеслава Чешского». Подтверждением предположения о литературном влиянии являются многочисленные текстовые и сюжетные соответствия этих памятников: уподобление заговорщиков Иуде, использование троекратного повтора в рассказе о заговоре в «Житии» и о пу-
Сказание о Борисе и Глебе // Памятники литературы Древней Руси: XI - начало XII века. М., 1978. С.285.
Филипповский Г.Ю. Столетие дерзаий. М., 1991. С.119.
ти заговорщиков к спальне князя в «Повести», в обоих произведениях убийство князей одинаково мотивируется страхом казни.
Г.Ю.Филипповский не исключает, что природа образа Кузьмища Киянина, героя и вероятного автора «Повести об убиении Андрея Боголюбского», является по преимуществу литературной и связана с фигурой попа Крастея, который единственный, как и Кузьмище Киянин, проявляет заботу о теле убитого князя. К этому можно добавить, что погребение князей, описанное в «Житии» и в «Повести», соотносится с текстом Евангелия, так как поп Крастей и Кузьмище Киянин последуют деянию Иосифа Аримафейского, совершившего погребение тела Христа.
Таким образом, в рассмотренных текстах выделяются черты типологического сходства и следы возможного влияния «Жития Вячеслава Чешского» на «Повесть об убиении Андрея Боголюбского».
Библиография:
Гудзий Н.К. Литература Киевской Руси в литературном процессе средневековья XII-XI11 вв. М., 1980.
Ключевский В.О. Сочинения в 9 томах. Т.1., М., 1987, С.325.
Кусков В.В. Идеальные правители Древней Руси // Древнерусские княжеские жития. М., 2001, С. 15.
Лимонов Ю.А. Владимиро-Суздальская Русь. Л., 1987. С.80.
Лихачев Д.С. Рксские летописи и их кулыурноисторическое значение. М., 1947. С.215.
Ранчин А.М. Князь - страстотерпец - святой: семантический архетип житий князей Вячеслава и Бориса и Глеба // Ранчин А.М. Статьи о древнерусской литературе. М.,1999. С.31-55.
Ранчин А.М. Князь-страстотерпец в славянской агиографии // Там же, с.55-66.
Робинсон А.Н, Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XII-XI11 вв. М., 1980. C.9L
Святые Чешских земель и Словакии. М., 2003, С.35.
Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. М., 1970.
Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып.1, М., 1987. С.416- 417.
Татищев В.Н. История Российская. Т.1, М.-Л., 1962. С.373.
Федотов Г.П. Святые Древней Руси. Ростов-на-Дону, 1999.С.29-35.
Филипповский Г.Ю. Столетие дерзаний. М., 1991.
