Взяв власть, большевики начали активную борьбу с Православной Церковью. Протоиерей Георгий Митрофанов в своей книге «История Русской Православной Церкви» приводит такие факты.
В момент, когда судьба власти еще была неясна, наряду с вроде бы необходимыми для власти законами, принимались законы, прямого отношения к политической ситуации не имевшие, но касавшиеся Церкви. Это удивительное желание уже в первые месяцы дать почувствовать Церкви, что она воспринимается как враг, что она должна сдать все свои многовековые позиции, это - особенность правления большевиков, которая, конечно же, говорит об их нарочитом антицерковном настрое.
11 декабря 1917 года появляется декрет народного комиссара просвещения, для пущей убедительности подписанный Лениным, который конфискует у Церкви все учебные заведения. Теперь уже не просто церковно-приходские школы передают министерству просвещения, оставляя там возможность преподавания церковных предметов, теперь ликвидируется все: Духовные Училища, Духовные Семинарии, Духовные Академии. Они просто прекращают все свою деятельность. Здания, имущество, капиталы - все подлежит конфискации. Декрет практически ликвидировал возможность существования системы духовного образования в России. Это был удар не только по системе духовного образования, но и огромная экспроприация материальных богатств Церкви.
17-18 декабря 1917 года принимаются декреты, касающиеся вопросов брачного законодательства. В соответствии с этими декретами законным признается только гражданский брак. Регистрация рождений, браков, разводов и смертей ведется только государственными органами. Это было очень серьезное изменение всей общественной морали. Это означало, что отныне все многочисленные канонические основания для заключения и расторжения брака из русского общества выбрасываются. Процедура брака и развода становится максимально упрощенной. Супруги приходят, платят небольшую пошлину, и они разведены; или наоборот: приходят и вступают в брак, будучи двоюродными братом и сестрой, будучи людьми, незаконно расторгнувшими свой предыдущий брак.
В России произошло в это время то же, что произошло во Франции во время революции в начале 90-х годов XVIII века. По стране прошла огромная волна разводов, заключений и расторжений новозаключенных гражданских браков. Был нанесен колоссальный удар по семейной морали. Всем вам знакомо явление беспризорщины. Это дети тех, кто погиб во время Гражданской войны, умер во время эпидемий и от голода. Безусловно, было очень много детей, которые потеряли родителей таким образом, но немалую роль в том, что у нас появились беспризорники, сыграло и то, что семья была разрушена. Беспризорниками становились незаконнорожденные, внебрачные дети.
Большевики были, конечно же, догматиками. Они считали возможным реализовать коммунизм так, как о нем говорил манифест Маркса и Энгельса, быстро и прямолинейно. Начинается политика военного коммунизма. Мы обычно говорим о ней в связи с экономикой, но ведь эта политика касалась и других сторон общественной жизни. В манифесте говорилось о ликвидации не только собственности, не только религии, но и семьи. Воспитание становится общественным. Ведущие деятели большевистской партии пишут статьи, в которых говорится о необходимости заменить семейное воспитание детей общественным воспитанием.
Уже в начале 20-х годов у нас будут строиться дома нового типа. Вспомните известный дом «Слеза социализма» на Троицкой улице (ныне улица Рубинштейна). Он был построен таким образом, что семьи имели лишь спальни. Столовые, гостиные были общими. Практика коммунальных квартир была не только результатом хронического жилищного кризиса, но и попыткой воспитывать нового человека, который создается обществом.
Была поставлена задача ликвидировать семью, ликвидировать брак. Коллонтай, человек не второстепенный в большевистском руководстве, писала статьи поразительные. Она писала о том, что буржуазный брак, основанный на религии, должен уступить место свободному союзу любящих друг друга людей, что вступление в брак должно основываться на личной приязни и (очень интересная формулировка) должно способствовать улучшению биологического уровня потомства. Социализм всегда приходит к натурализму, что национал-социализм, что интернационал-социализм. Всерьез ставился вопрос о том, чтобы, когда кончатся гражданские войны, заменить семейное воспитание детей общественным, поэтому семья была не нужна, она должна была отмереть. Ни в одной стране мира такого страшного удара по семейной морали, как в России, не наносилось. Последствия этого удара мы с вами ощущаем до сих пор.
Декрет о свободе совести
20 января 1918 года, как раз в момент открытия второй сессии Поместного Собора, появился декрет, отменяющий все государственные дотации и субсидии Церкви и духовенству с 1 марта 1918 года. Требование Собора, которое предполагало, что государство будет финансировать церковную жизнь, аннулировалось, и Церковь должна была существовать только на свой счет.
20 января 1918 года был принят декрет о свободе совести в церковных и религиозных обществах, который должен был стать законодательной основой в политике большевиков по отношению к Церкви. Этот декрет больше известен как декрет об отделении Церкви от государства. Декрет этот имел очень большое значение, поскольку обозначал полный переворот в церковно-государственных отношениях в России. Он был основным законодательным актом этого рода вплоть до 1929 года, когда было принято новое законодательство.
Этот декрет обсуждался на заседании Совета Народных Комиссаров. Готовили его проект несколько человек: нарком юстиции Стучко, нарком просвещения Луначарский, нарком юстиции Красиков, профессор Рейснер (юрист, отец комиссара Ларисы Рейснер, жены Раскольникова) и священник-расстрига Галкин. Духовенство уже тогда, увы, начинает давать кадры гонителям Церкви в качестве консультантов. Проект был подготовлен в конце декабря 1917 года и с поправками одобрен совнаркомом. На заседании совнаркома присутствовали: Ленин, Боголепов, Меньжинский, Трутовский, Закс, Покровский, Штейнберг, Прошьян, Козьмин, Стучко, Красиков, Шляпников, Козловский, Вронский, Петровский, Шлихтер, Урицкий, Свердлов, Подвойский, Долгасов, Маралов, Мандельштам, Петере, Мстиславский, Бонч-Бруевич. Это еще, так называемый, «коалиционный» состав: тут есть левые эсеры. Так что, документ вышел, что называется, из «святая святых» советского правительства. Рассмотрим этот документ подробнее.
Церковь отделяется от государства.
В пределах республики запрещается издавать какие-либо местные законы или постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести или устанавливали какие бы то ни было преимущества или привилегии на основании вероисповедной принадлежности граждан.
Действительно, хорошо, если не будут издаваться законы, которые дают привилегии на основании вероисповедной принадлежности, но обратите внимание на начальную часть: «...которые бы стесняли или ограничивали свободу совести». Здесь вводится это понятие «свободы совести», с юридической точки зрения, весьма размытое. Права религиозных объединений, вероисповеданий - это нечто конкретное, а свободная совесть - это нечто, совершенно размытое. А раз так, то юридический документ подобной размытостью своих формулировок открывает возможность для любого произвола.
Каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры, отменяются. Из всех официальных актов всякое указание на религиозную принадлежность и непринадлежность граждан устраняется.
Это качественно новый момент. Закон Временного правительства все же предусматривал упоминание в документах или вероисповедания, или вневероисповедного состояния.
Действия государственных или иных публичных правовых общественных установлений не сопровождаются никакими религиозными обрядами и церемониями.
Понятно, о чем идет речь. Под религией здесь, прежде всего, подразумевается православная вера. Конечно, было бы странно сопровождать заседания совнаркома молебном или коллегию ВЧК - панихидой. Правда, забегая вперед, можно сказать, что религиозная символика и религиозная атрибутика у большевиков все равно возникнут.
Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательством на права граждан и советской республики... Местные власти имеют право принимать все необходимые меры для обеспечения в этих случаях общественного порядка и безопасности.
Вдумайтесь в эту абракадабру: «постольку поскольку». Что с юридической точки зрения значит: «Они не нарушают общественного порядка»? Крестный ход идет по дороге, он уже нарушает общественный порядок - транспорту не проехать, и неверующим людям не пройти своей дорогой, посторониться нужно. На таком абсурдном уровне со ссылками на этот закон и предъявлялись потом претензии на местах. На то, что веками у нас общественный порядок не нарушался религиозными обрядами, внимания не обращалось. Декрет приравнивает такого рода действия к попойке или драке, нарушающим общественный порядок. Но самое-то главное здесь другое - юридическая расплывчатость, которая позволяет на местах органам власти делать все, что угодно, ссылаясь на это «постольку поскольку». А что за меры, которые они могут принимать? Ничего не конкретизируется. Можно делать абсолютно все, что сочтут нужным местные органы власти, хотя закон-то общероссийский; местным властям дается санкция делать все, что угодно, если они сочтут, что какое-то религиозное действие нарушает общественный порядок.
Никто не может, ссылаясь на религиозные воззрения, уклоняться от исполнения своих гражданских обязанностей. Изъятие из этого положения под условием замены одной гражданской обязанности другой в каждом отдельном случае допускается по решению народного суда.
Имея в виду, что «народный суд» у большевиков представлял собою по существу не орган суда, а орган расправы, можно представить, как он будет решать эти вопросы. А главное, что это игнорировалось уже с лета 1918 года, когда, например, стали осуществлять принудительную мобилизацию в Красную армию, и могли мобилизовывать даже духовных лиц. Здесь не идет речь о трудовой повинности и проч. Ведь что такое трудовая повинность? Когда представители «эксплуататорских классов» лишались карточек, а это означало, что они лишались хлеба насущного, потому что купить что-либо в городах в условиях военного коммунизма было невозможно (все распределялось по карточкам). Они могли получить какой-то паек лишь при условии, если какой-нибудь престарелый профессор, отставной генерал, или вдова какого-нибудь государственного чиновника отправится рыть окопы. И только тогда они получали какой-то кусок хлеба, кусок воблы. Вот что такое «трудовая повинность». Трудовая повинность позволяла властям ставить людей неугодных в положение заключенных, перевозить их с места на место и содержать их в очень тяжелых условиях. Все это распространялось, естественно, и на духовенство. А народный суд мог в каких-то случаях заменить одну трудовую повинность другой.
Религиозная клятва или присяга отменяются. В необходимых случаях дается лишь торжественное обещание.
Это не так существенно, если государство отказывалось от религиозного освящения своих деяний.
Акты гражданского состояния ведутся исключительно гражданской властью, отделами записи браков и рождений.
Эти акты хотело прибрать к рукам еще Временное правительство, сделали это большевики, и это было вполне обосновано, с их точки зрения.
Школа отделяется от Церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных, общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом.
Сравните это с соответствующим пунктом определения о правовом положении Церкви. Все общее образование противопоставляется образованию религиозному. Замечательная формулировка «частным образом» предполагает то, что и богословские учебные заведения существовать не могут. Священник может прийти к кому-то или пригласить к себе кого-то частным образом и чему-то там поучить, а вот собраться группе священников, богословов и открыть учебное заведение (не государственное, а частное) оказывается, исходя из этой формулировки, невозможным. Действительно, когда были закрыты в 1918 году Духовные Семинарии и Духовные Академии, возобновить деятельность богословских учебных заведений, хотя бы как не государственных, было чрезвычайно сложно.
Все церковные религиозные общества подчиняются общим положениям о частных обществах и союзах и не пользуются никакими преимуществами, ни субсидиями, ни от государства, ни от его местных автономных самоуправляющихся установлений.
Всякая финансовая помощь Церкви со стороны государства прекращается и она прекратилась с марта 1918 года формально, по соответствующему закону. Приведем еще один пункт, он очень лукавый.
Принудительное взыскание сборов и обложений в пользу церковных и религиозных обществ, равно как меры принуждения или наказания со стороны этих обществ над их сочленами, не допускается.
На практике это давало местным органам власти очень широкие возможности. Можно было на любом молебне, при такой формулировке, обнаружить принудительное изымание денег. Вы собрались, молитесь по какому-то нарочитому поводу, и люди вам жертвуют, значит, вы у них деньги изымаете. Точно так же и плата за требы.
Достаточно было прихожанину не сойтись со священником в цене за крещение или отпевание, как он совершенно спокойно, ссылаясь на этот закон, мог обращаться в государственные инстанции и говорить, что священник у него вымогает деньги.
Никакие церковные религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют.
Эта система у нас была до 1989 года. Обратите внимание на слово «никакие». До революции приходы не имели права юридического лица и права собственности, но могли иметь эти права другие церковные учреждения, здесь же все это отменяется.
Все имущества существующих в России церковных религиозных обществ объявляются народным достоянием. Здания, предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются по особым постановлениям местной и центральной государственной власти в бесплатное пользование соответствующих религиозных обществ.
Даже то, что еще практически не конфисковано, уже является не церковным. Должна была произойти инвентаризация всего того, что у Церкви есть, а местные власти потом могли в отдельных случаях что-то пока оставить Церкви, а что-то сразу забрать.
Нежелание Церкви что-то отдать рассматривалось как сопротивление исполнению общероссийского закона, как бы это имущество у Церкви ни появилось. Все это сразу же - государственная собственность и обречено на изъятие.
Таков был декрет о свободе совести.
24 августа 1918 года появилась инструкция к декрету, которая предусматривала конкретные меры его проведения в жизнь. В этой инструкции говорилось о том, что в приходе ответственность за все возлагается на группу мирян численностью в 20 человек. Так появились «двадцатки», и это была мера, совершенно продуманная. Подрывалась власть настоятеля, власть священника на приходе, и, более того, он ставился под контроль мирян, этой двадцатки, потому что она несла ответственность за любые действия священнослужителя, которые могли не понравиться властям, и тем самым вынуждены были его как-то контролировать. Естественно, что на группу мирян влиять было гораздо легче, чем на священника. Одного мирянина можно было вызвать и сказать, что его лишат карточки, если он будет делать не то, что нужно, другого можно будет лишить дров, третьего отправить на трудовую повинность.
Переложение ответственности на двадцатки уже летом 1918 года предполагало разделение внутри прихода, противопоставление настоятеля мирянам и воздействие на приходскую жизнь через этих самых мирян, в число которых, конечно же, могли попадать люди, связанные с властями.
10 июля 1918 года первая советская конституция своей 65-й статьей объявляла духовенство и монашествующих нетрудящимися элементами, лишенными избирательных прав, а дети их, как дети «лишенцев», лишались, например, права поступления в высшие учебные заведения. То есть, уже первая рабоче-крестьянская конституция ставила некоторые социальные группы, в том числе и духовенство, в категорию людей бесправных. И это на уровне высшей государственной власти.
Часть 15. Об усилении научно-атеистической пропаганды среди молодежи (1959 г.)
Часть 16. Рассказ протоиерея Николая Иванова «Случай на улице»
Часть 17. Особенности пастырского служения в Русской Православной Церкви в условиях господства атеистической идеологии
Автор: Илья Новиков
Наш местный Егор Кузьмич очень хорошо знал историю нашего села. И вот в праздник Казанской иконы Божией Матери, 21 июля, собралось немало слушателей нашей и соседних деревень на очередную лекцию в читальном зале библиотеки, которая чудом уцелела после распада Советского Союза
Автор: игумен Тихон (Полянский)
Среди многих уголков великой России теперь прославлена исповедниками веры и Клинская земля. Сейчас далеко не обо всех ее подвижниках можно рассказать подробно. Составление канонических житий святых, сбор воспоминаний и свидетельств - дело ближайшего будущего. Пока же известия скупы и отрывочны, в материалах к канонизации новомучеников обычно публикуются краткие биографические досье, основанные на документах следственного дела. Порой трудно бывает отыскать даже фотографии, имеется только тюремное фото, сделанное перед расстрелом. Сами протоколы допроса далеко не всегда отражают подлинные слова святых мучеников, поскольку преследовалась задача "подверстать под статью" показания арестованных.
Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт " ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.
Глава Временного правительства Александр Керенский присутствовал на открытии Поместного Собора в августе 1917 года.
Фото с сайта http://ru.wikipedia.org
В ноябре 2007 года прошли торжественные празднования, посвященные 90-летию восстановления патриаршества в Русской Православной Церкви. Избрание на патриарший престол митрополита Московского Тихона (Белавина) стало одним из основных итогов первой сессии Поместного собора, продолжавшейся без малого три месяца и пришедшейся на смену двух эпох в отечественной истории.
Конец «плененной Церкви»
Ранним утром 15 августа 1917 года, в праздник Успения Божией Матери, из московских церквей потянулись крестные ходы в Кремль. Вскоре на Красной площади собрались многотысячные толпы; лес хоругвей, выносных икон, крестов, звуки церковных песнопений. Пробиться за кремлевские стены, где на Соборной площади и в Успенском соборе проходили основные торжества открытия Поместного собора Российской церкви, было невозможно. Туда пропускали только членов Собора и почетных гостей.
Из членов Временного правительства присутствовали: премьер-министр Александр Керенский, министр внутренних дел Николай Авксентьев, министр исповеданий Антон Карташев. Много было представителей дипломатического корпуса, российской и зарубежной прессы. Среди 80 епископов, впервые после двухсотлетнего «пленения Церкви» собравшихся вместе, выделялись белые клобуки четырех митрополитов – Киевского Владимира (Богоявленского), экзарха Кавказского Платона (Рождественского) и двух новоназначенных – митрополита Московского Тихона (Белавина) и митрополита Петроградского Вениамина (Казанского). Последние двое надели свои белые клобуки (знаки митрополичьего отличия) лишь накануне – после того, как Временное правительство особым законодательным актом отказалось в пользу Синода от доставшейся ему по наследству царской привилегии жаловать белые клобуки и митры.
Торжества открытия завершились на Красной площади, куда около часа дня прибыла из Кремля процессия, состоявшая из соборян, почетных российских и иностранных гостей, представителей московских храмов и монастырей. Людская толпа, увидавшая среди иерархов Керенского, разразилась громовым «ура!» и устроила овацию «спасителю России». На Лобном месте по специальному чину совершился молебен. Слаженное и торжественное хоровое пение огласило площадь, погруженную в величественное молчание. Слышались праздничные удары колоколов Кремлевских соборов и сюда же долетали звоны всех московских церквей.
На следующий день в храме Христа Спасителя по окончании богослужения, которое возглавлял митрополит Московский Тихон, состоялось открытие заседаний Собора. Первым от имени правительства приветствовал собравшихся министр вероисповеданий Антон Карташев, красиво закончивший свою речь словами: «...осеняю себя вместе с вами широким православным крестом». А далее последовали приветствия в адрес открывшегося Собора от Синода, Московской митрополичьей кафедры, различных церковных учреждений, академий, университетов, корпораций, армии, флота и проч., и проч.
Поместный собор открылся в сложной политической обстановке. Агонизировало Временное правительство, теряя контроль над страной, разваливалась армия, а в глубь России почти беспрепятственно продвигались кайзеровские войска. Общественные настроения были далеко не в пользу Собора. Авторитетная газета «Русские ведомости» констатировала «упадок веры», отсутствие интереса в обществе к церковному Собору, падение авторитета Русской Церкви, в которой преобладали «мертвая обрядность и полицейские репрессии». Ей вторил и «Всероссийский церковно-общественный вестник», утверждавший: «православное духовенство занимало привилегированное положение, но его нравственный авторитет среди населения пал до чрезвычайно низкой степени. Наверху стояли бесконечно далекие от мирян епископы, на которых бросила свою тень распутинщина, а внизу – «попы», к которым народ относился с явной враждебностью». Факт раскола церковного общества признавали и некоторые православные архиереи. Популярный в интеллигентских кругах и в народе епископ Уфимский Андрей (Ухтомский) выделял три противоборствующих между собой различных направления церковной жизни: «церковно-монархическое», «церковный оппортунизм», «обновленческое».
Недовольны церковной политикой Временного правительства были и многочисленные неправославные объединения. Их представители, участвуя в Государственном совещании, собранном в канун открытия Собора для поиска мер «по спасению Родины», упрекали «старые власти» за «гонения», а новую власть обвиняли в медлительности и непоследовательности при проведении в жизнь принципов свободы совести. Председатель Высшего российского союза евангельских христиан Иван Проханов прямо заявил: верующие ждут от правительства «раскрепощения» государственной Церкви и отделения ее от государства, «уравнения» перед законом всех Церквей и вероисповеданий.
17 августа в здании Епархиального дома (Лихов пер., д. 6) члены Поместного Собора приступили к деловым заседаниям. В течение первой недели были избраны председатель собора – митрополит Московский Тихон (Белавин), его товарищи (заместители): от иерархов – архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий) и архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий); от духовенства – протопресвитер Успенского кремлевского собора Николай Любимов и протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский и от мирян – Евгений Трубецкой и Михаил Родзянко. Планировалось, что первая сессия рассмотрит вопросы реорганизации Высшего церковного управления: восстановление патриаршества, избрание Патриарха, определение его прав и обязанностей, учреждение соборных органов для совместного с Патриархом управления церковными делами, - а также обсудит правовое положение Православной Церкви в России.
Делегаты наделялись правом решающего голоса по всем вопросам, подлежавшим обсуждению. Но реальная власть сосредотачивалась в руках епископата. Совещание епископов могло отклонить любое постановление Собора, если, по их мнению, оно не соответствовало догматам, канонам и преданию Церкви. В таком случае постановление вновь выносилось на обсуждение пленарного заседания. Если же и после этого оно отвергалось большинством в три четверти от числа присутствующих епископов, то уже окончательно теряло силу соборного определения.
Для руководства деяниями Собора был учрежден Соборный совет во главе с митрополитом Московским Тихоном. При Совете образованы были 22 отдела: уставный, высшего церковного управления, церковного суда, епархиального управления и т.д. Они в предварительном порядке рассматривали выносимые на обсуждение вопросы, подготавливали проекты решений по ним. Заседания Собора проходили в Епархиальном доме: пленарные – дважды в неделю, а заседания отделов – в остальные дни.
Соборян, церковных и светских журналистов особенно привлекала работа отдела по реформе высшего церковного управления. Здесь вновь, как и в предшествовавшие Собору месяцы, ожесточенно и яростно повелись споры о восстановлении патриаршества. Причем острота и основательность, с которыми отстаивали свои позиции сторонники патриаршества, фактически перечеркивали подготовленные накануне проекты общецерковных документов, ориентированные на то, чтобы поставить во главе Церкви «коллегиальный орган».
Наиболее полно аргументы «за» и «против» восстановления патриаршества были сформулированы в докладах архиепископа Харьковского Антония и профессора Николая Кузнецова. Архиепископ Антоний, ссылаясь на историю христианства и Российской Православной Церкви, с одной стороны, убеждал слушателей в преимуществах патриаршего руководства, а с другой – рисовал перед ними те несчастья, которые обрушились на Русскую Церковь в последние двести лет, в период синодального управления. По его мнению, обер-прокуратура выступала в роли «пресса», душившего национальное и религиозное чувства русского народа, идею патриаршества. И оттого беспрепятственно распространялось по России такое зло, как секуляризация церковных имуществ, деморализация монастырей, упадок благочестия и религиозного чувства, что превращало Церковь в «заброшенную сироту». С точки зрения докладчика, только патриаршество могло стать для российского общества «религиозно-нравственным центром», опорой «в борьбе с расшатанностью всех основ религиозной мысли и жизни», а вновь избранный Патриарх стал бы «пастырем-отцом» для каждого верующего.
Профессор Николай Кузнецов в своем выступлении последовательно опровергал аргументы архиепископа Антония, противопоставляя единоличной власти Патриарха коллегиальное управление Церковью. «Соборное начало в Русской Церкви, – говорил он, – именно при Патриархах и было особенно подавлено... Патриарх явился носителем единоличной церковной власти... Патриаршество в России сыграло печальную роль в деле разделения в недрах Церкви, вызвавшего старообрядчество». По словам Кузнецова, надежды на религиозное обновление, связываемые с избранием Патриарха, – «благие мечты», а концентрация власти в руках одного человека внесет в общество вместо единства церковный разлад.
11 октября, после многодневных бурных споров в Отделе о высшем церковном управлении, которые так и не привели к общему мнению, вопрос о патриаршестве был вынесен на пленарные заседания Собора. От имени Отдела выступил его председатель епископ Астраханский Митрофан (Краснопольский). Речь епископа являла собой панегирик патриаршеству, и окончил он свое выступление словами, которые звучали почти заклинанием: «Нам нужен Патриарх как духовный вождь и руководитель, который вдохновлял бы сердце русского народа, призывал бы к исправлению жизни и подвигу и сам первый шел бы вперед. Без вождя нигде не бывает, и в церковной жизни также».
Однако и в соборных заседаниях страсти продолжали бушевать, и трудно было отдать предпочтение сторонникам или противникам восстановления патриаршества, невозможно было предугадать, к какому же решению придет Собор.
Хотя в центре внимания Поместного собора были вопросы собственно «церковного обновления», однако его деятельности был присущ и вполне определенный политический характер. В принятых Собором в августе–октябре посланиях и обращениях к «народу русскому», «армии и флоту», «чадам Православной Церкви» и в других Церковь заявила о своей поддержке Временного правительства, призывая верующих «без различия положений, сословий и партий» участвовать в «новом строительстве жизни русской».
Но эта «новая русская жизнь» складывалась совсем не такой, какой она представлялась гражданским властям и соборному большинству. В дневнике служащего Московской Синодальной конторы архимандрита Арсения (Денисова) она предстает следующим образом: «Поражения на войне. Дезертиры. Беженцы. Аграрные волнения, пожары, грабежи, убийства. Рост цен, дефицитные товары, денежный кризис, полнейший внутренний развал. И при этом из Петрограда несутся истерические крики: «До победного конца!» Керенский появляется то тут, то там. В одном месте кричит, в другом – молчит. Душная атмосфера никчемной суетливой безалаберщины. Вырисовывается фигура Ленина. Чувствуется приближение какого-то решительного поворота событий. Весь этот кошмар должен как-то распылиться, рассеяться, разрушиться, как леса строящегося дома... Наступает октябрь. Кошмар принял затяжную форму. Развал усилился донельзя. Россия трещит по швам. Автономия Польши. Самостийность Украины. Новоявленные кратковременные республики в Сибири, Поволжье, на Черном море. Немцы в России. Отчаянная борьба партий. Полная компрометация Временного правительства: его авторитет никем уже не признается».
Церковь активно включилась в политическую жизнь страны, ведя усиленную полемику с социалистическими партиями, призывая отдавать голоса на выборах в Учредительное собрание за «православномыслящих» и «церковно-настроенных» граждан. Официальное издание Собора «Всероссийский церковно-общественный вестник» так характеризовало набиравших силу большевиков: «Что такое большевизм? Это смесь интернационалистического яда со старой русской сивухой. Этим ужасным пойлом опаивают русский народ несколько неисправимых изуверов, подкрепляемых кучей германских агентов. И давно пора этот ядовитый напиток заключить в банку по всем правилам фармацевтического искусства, поместить на нем мертвую голову и надпись «яд».
Но ощутимого успеха Церковь не имела, так как избиратели отдавали свои голоса, не столько ориентируясь на вероисповедание кандидатов, сколько на их политическую программу. Лидерство явно захватили представители партий социалистической ориентации, что в дальнейшем подтвердили и окончательные итоги выборов в Учредительное собрание. Да и на заседаниях Собора неоднократно звучали слова о все большем «отдалении» крестьян и рабочих от религии и Церкви. Эмиссары Собора, развозившие религиозно-церковную литературу, воззвания и обращения Собора по воюющим войскам, с особым сожалением рассказывали об охлаждении религиозно-патриотического чувства у солдат.
25 октября на утреннем заседании Собора продолжился горячий спор по вопросу о восстановлении патриаршества. Выступали и те, кто «за», и те, кто «против». Среди последних был и профессор Киевской духовной академии Петр Кудрявцев, который говорил об «опасностях», подстерегающих Церковь и страну в случае восстановления патриаршества. К его словам не прислушались, тогда как некоторые из них оказались провидческими. В частности, обращаясь к «патриархистам», он говорил: «Вы вводите патриаршество в то время, когда готова начаться борьба Церкви с государством. В лице Патриарха вы хотите иметь предводителя в этой борьбе. Но ведь, если будущий Патриарх примет вашу программу, ему ничего не остается, как сделаться вождем определенной политической партии, чего-то вроде Католического центра в Германии. Другими словами: учреждение патриаршества может повести за собой рост того явления, какое называется клерикализмом. Не знаю, как вы, но мы считаем это явление столь же вредным для Церкви, как и для государства, а потому опасаемся вводить институт, чреватый такими последствиями. Но и это не все. Вы учреждаете патриаршество в такой момент нашей истории, когда новые формы нашей государственной жизни еще не определились. Во всяком случае, центробежные течения у нас теперь неизмеримо сильнее центростремительных, и возможность превращения нашего государства в федеративную республику или по крайней мере в республику, состоящую из ряда автономных областей, не исключается. Вы думаете, что патриаршество послужит к объединению России не только в церковном, но и в политическом отношении, а мы думаем совсем наоборот: мы думаем, что патриаршество только усилит действие сил центробежных».
В конце пленарного заседания в зале появились члены Собора, только что прибывшие из Петрограда. Они сообщили ошеломившую всех весть: Временное правительство низложено, к власти пришли большевики! Собор спешно прервал работу.
Избрание Патриарха под звуки канонады
К вечеру уже вся Москва знала о событиях в Петрограде. Толпы людей вышли на улицы, потянулись в центр города. То здесь, то там возникали стихийные митинги. Из рук в руки передавались дошедшие из Петрограда газеты, а также московские социал-демократические издания с сообщениями о революции. На городских площадях появились автомобили, с которых разбрасывались листовки с лозунгами: «Да здравствует власть революционного пролетариата!», «Вся власть Советам!», «Да здравствует пролетарско-крестьянская республика!».
В городе сформировались два центра власти. С одной стороны – Комитет общественной безопасности при городской Думе во главе с эсером В.В. Рудневым и командующим Московским военным округом полковником Константином Рябцевым. К Думе, где заседал этот орган, подтягивались офицеры, прапорщики и юнкера, оставшиеся верными Временному правительству.
С другой стороны – в бывшем доме генерал-губернатора на Скобелевской площади разместились Совет рабочих депутатов и Военно-революционный комитет. Сюда с рабочих окраин двинулись отряды Красной гвардии и добровольцев, по пути занимая почту, телеграф, телефонную станцию. В ночь на 26 октября верные Рябцеву войска перешли в наступление: блокировали Кремль, где оказались в заложниках отряд красногвардейцев и солдаты 56-го пехотного полка; заняли Манеж и прилегающие к центру города улицы и площади. В Москве было объявлено военное положение. Военно-революционному комитету был выставлен ультиматум о сдаче оружия и прекращении противодействия правительственным силам. Большевики ультиматум отвергли и начали осаду Кремля, где укрылись сторонники старой власти. Раздались первые выстрелы, пролилась первая кровь, и тем самым в городе была развязана ожесточенная гражданская война.
Епархиальный дом, где проходили заседания Собора, и здание духовной семинарии (Божедомский пер., д. 3), где жили члены Собора, оказались в зоне непосредственного вооруженного столкновения. К тому же немало иерархов и священников жили в Кремле при различных церковных учреждениях и фактически были блокированы там. Ружейная стрельба, треск пулеметов, выстрелы из пушек, вооруженные группы людей, мародеры и грабители делали опасным всякую попытку выхода на улицу. Те из смельчаков, кто, рискуя жизнью, пробирался в Епархиальный дом, вернуться назад уже не могли и ночевали в общежитии. Положение в городе стало столь угрожающим, что многие соборяне требовали от руководящих органов Собора прекратить затянувшийся спор по вопросу о восстановлении патриаршества.
Утром 28 октября, хотя и не в полном составе, соборяне наконец смогли собраться в Епархиальном доме. В ходе непростой дискуссии сторонникам патриаршества наконец-то удалось убедить присутствующих прекратить прения и перейти к голосованию. 30 октября при незначительном большинстве голосов (141 – «за», 112 – «против», 12 – «воздержались») Собор принял решение приступить к немедленному избранию Патриарха. В последующие дни, несмотря на то, что в городе продолжалась ожесточенная гражданская война, выработан был порядок избрания Патриарха, и путем тайного голосования определены три кандидата на патриарший престол: архиепископ Антоний (Храповицкий), архиепископ Арсений (Стадницкий) и митрополит Тихон (Белавин). По решению Собора избрание Патриарха должно было осуществиться путем жеребьевки.
В условиях ожесточенных боев в городе отдельные члены Собора пытались выступить посредниками между противоборствующими сторонами, призвать к перемирию и переговорам. С этой целью 2 ноября делегация Собора во главе с митрополитом Тифлисским Платоном (Рождественским) посетила дом генерал-губернатора, где находился Московский военно-революционный комитет. Однако ей не удалось добиться положительного решения.
4 ноября 1917 года, когда большевики заняли Московский Кремль, Собор принял Определение о высшем управлении Российской Православной Церкви, согласно которому восстанавливалось патриаршество и высшая власть отныне принадлежала Поместному Собору. На воскресный день, 5 ноября, было назначено торжественное богослужение и избрание Патриарха. Поскольку доступ в Кремль был закрыт и невозможно было провести выборы в Успенском соборе, где традиционно избирались русские Патриархи, решено было сделать это в храме Христа Спасителя. Собравшиеся в храме соборяне и верующие могли видеть стоявший на солее столик, на котором перед высокочтимой святыней России – Владимирской иконой Богоматери, принесенной из Успенского собора Кремля, поставили запечатанный ковчежец с жребиями. К нему подошел старец Зосимовой пустыни Алексий. Трижды осенив себя крестом, он вытащил записку с надписью: «Тихон, митрополит Московский».
21 ноября, в праздник Введения Богородицы, в Успенском соборе Кремля состоялось торжественное богослужение, во время которого Тихон был возведен в сан Всероссийского Патриарха. Откликаясь на просьбы Церкви, новые гражданские власти не только разрешили провести этот акт в Успенском соборе, но и выдали из патриаршей ризницы мантию и крест Патриарха Никона, рясу Патриарха Гермогена.
По окончании богослужения согласно древней традиции новопоставленный Патриарх должен был объезжать Кремль, окропляя святой водой его стены, богомольцев и просто встретившихся ему на пути людей. Около двух часов процессия выехала из Троицких ворот. Впереди, на первом извозчике, ехал патриарший иподиакон с патриаршим крестом. За ним, во втором экипаже, – Патриарх Тихон, по бокам которого стояли два архимандрита. Несметные толпы при приближении Патриарха опускались на колени. Солдаты снимали шапки. Патриарх благословлял народ. Никаких приветствий из толпы – благоговейная тишина. Кремлевская стража косо посматривала на процессию, но выражать неудовольствие не решалась. В нескольких десятках метров от Спасской башни, там, где в братских могилах были похоронены погибшие в дни гражданской войны в Москве, стояла большая группа солдат. Патриарх хотел было и их окропить, но те вдруг повернулись к нему спиной, а оркестр, стоявший среди них, грянул «Марсельезу»┘ То была первая встреча новоизбранного Патриарха с неведомой ему новой Россией.
┘Еще в середине ноября 1917 года параллельно с реорганизацией высших органов церковного управления Собор приступил к обсуждению Определения «О правовом положении Российской Православной Церкви». Его проект на пленарных заседаниях представляли профессор Московского университета Сергей Булгаков и профессор Киевской духовной академии Федор Мищенко. Оба докладчика считали, что старые государственно-церковные отношения отжили свое и возвращения к ним не может быть. Вместе с тем оба считали невозможным строить их и на принципе отделения Церкви от государства.
Сергей Булгаков, характеризуя проект, выделил две основные мысли, лежащие, по его мнению, в основе документа. «Первая – та, – говорил он, – что должно быть создано некоторое удаление между Церковью и государством; вторая – та, что отношения союза все же должны быть сохранены. Бесспорно, что излишне тесная связь между Церковью и государством, как она существовала в России в прошлом, когда Церковь была окована цепями государства и в тело ее въедалась ржавчина этих цепей, – эта связь порвана. Бедствие для Церкви было в том, что она была огосударствлена».
Члены Собора, полагая, что «нынешние власти» не продержатся более одного-двух месяцев, ориентировались при разработке документа на сохранение «союзнических» отношений Церкви с государством и укрепление ее особого положения в обществе, расширение прав и полномочий. Не случайно тот же Булгаков говорил: «Законопроект вырабатывался именно в сознании того, что должно быть, в сознании нормального и достойного положения Церкви в России. Наши требования обращены к русскому народу через головы теперешних властей. Конечно, возможно наступление такого момента, когда Церковь должна анафематствовать государство. Но, без сомнения, этот момент еще не наступил».
Проект обсуждался вплоть до 2 декабря 1917 года, когда он и был принят на пленарном заседании Собора. Этим документом Церковь, с одной стороны, выявляла свою официальную позицию в отношении «церковной политики» большевиков, а с другой – предлагала обществу и государству свое видение «идеальной» модели взаимоотношения государства и Церкви, к которой и той, и другой стороне следовало бы стремиться.
Среди 25 пунктов Определения выделим наиболее важные: обязательная принадлежность главы государства, министров исповеданий и народного просвещения (и их заместителей) к православному исповеданию; признание православного календаря государственным, а православных праздников неприсутственными днями; передача записи и учета актов гражданского состояния в руки Церкви; введение в государственных школах обязательного преподавания Закона Божия; сохранение института православного военного духовенства и прав юридического лица за православными «установлениями»; незыблемость церковной собственности и льготное налогообложение; выделение государственных субсидий на нужды Церкви; сохранение за Церковью «первенствующего» положения.
Нетрудно убедиться, что Церковь последовательно и настойчиво отстаивала традиционную для нее идею «христианского государства» и неразрывного «союза Церкви Православной и Российского государства». Голосуя за Определение, члены Собора не принимали в расчет происшедших в России политических изменений, казавшихся им «кратковременным страшным сном»; игнорировали правовые акты нового нарождавшегося государства – советского.
В этих условиях принципиальная направленность Определения и содержание его статей неизбежно обрекали Церковь на противостояние с государством, с обществом, с неправославными религиозными организациями и гражданами, их поддерживающими. Было очевидным, что удовлетворение всех требований, условий и обязательств, зафиксированных в Определении Собора, означает клерикализацию государства и общества, возвращение к институту государственной Церкви и ее монополии в духовной сфере. Все это, безусловно, перечеркнуло бы усилия демократической российской общественности, выступавшей с конца XIX века за свободу совести и вероисповеданий, и те ее достижения, что обеспечило Временное правительство.
Большевистский декрет: Церковь отделена от государства
Что же касается новой власти – советской, выступавшей с лозунгом строительства «светского государства», то для нее курс Церкви, изложенный в Определении, был и вовсе не приемлем. Большинство положений Определения Собора уже противоречило правовым актам, принятым новой и, подчеркнем, легитимной властью. Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов упразднил сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии, ограничения, организации и учреждения; декрет «О земле» передавал в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов все монастырские и церковные земли; «Декларация прав народов России» и обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» отменяли все и всяческие национальные и религиозные привилегии и ограничения, деление религий на «господствующие», «терпимые и нетерпимые».
В последние дни работы первой сессии Собор принял акты, относящиеся к деятельности высших органов церковной власти. Так, Патриарх наделялся правом созывать церковные Соборы и председательствовать на них, сноситься с другими автокефальными Православными Церквами, обращаться с посланиями, посещать епархии и заботиться о замещении архиерейских кафедр, привлекать виновных епископов к церковному суду. Устанавливалась и ответственность Патриарха в случае нарушения им своих обязанностей.
Постоянными органами Высшего церковного управления в период между Поместными Соборами становились Священный Синод и Высший церковный совет.
Священный Синод состоял из Патриарха (председатель) и двенадцати членов из числа иерархов. К компетенции Синода отнесены были дела вероучительного, канонического и литургического характера. Синод заботился «о нерушимом сохранении догматов веры и правильном их истолковании», контролировал перевод и печатание богослужебной литературы.
Высший церковный совет состоял из Патриарха и пятнадцати членов (из иерархов, священников и мирян). Он ведал установлением и изменением центральных и епархиальных церковных учреждений, назначением должностных лиц в них, пенсионным обеспечением духовенства и церковнослужителей.
9 декабря первая сессия Собора завершила свою работу, и ее участники разъехались по епархиям. Созыв второй сессии намечен был на конец января 1918 года.
Параллельно работе Собора и власть обращалась к проблемам регулирования государственно-церковных отношений и деятельности религиозных объединений. Принятые Советом народных комиссаров декреты «О расторжении брака» и «О гражданском браке, о детях и о ведении актов гражданского состояния» лишали церковный брак юридической силы. Согласно постановлению «О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Народного комиссариата по просвещению» во всех государственных учебных заведениях упразднялись должности законоучителей. Тогда же в центральной печати опубликована была информация о скором принятии Декрета об отделении Церкви от государства, в котором будут учтены все положения ранее принятых актов по «религиозному вопросу».
С 11 декабря над выработкой проекта декрета об отделении Церкви от государства работала образованная Совнаркомом специальная комиссия. В ее состав вошли Петр Стучка – нарком юстиции, Анатолий Луначарский – нарком просвещения, Петр Красиков – член коллегии Народного комиссариата юстиции, Михаил Рейснер – известный юрист, профессор права Петербургского университета, Михаил Галкин – петроградский священник.
Безусловно, и большевики в целом, и комиссия в значительной степени были зависимы от настроения масс, которые настойчиво требовали «полной свободы совести». В адрес центрального правительства, местных органов власти поступали многочисленные петиции от солдатских и крестьянских съездов, от коллективов фабрик и заводов с требованиями отделения Церкви от государства и школы от Церкви, введения всеобщего обязательного светского образования, объявления религии частным делом каждого гражданина, национализации монастырской и церковной собственности, установления равенства граждан независимо от отношения к религии, обеспечения правового равенства всех религиозных объединений и т.д. В редакции центральных и местных газет во множестве поступали письма из различных регионов России, в которых резко осуждалась политическая позиция Церкви не только в прошлом, но и в настоящее время. «Сотни лет, – можно прочитать в одном из них, – кучка дворян и помещиков угнетала миллионы крестьян и рабочих. Сотни лет пили кровь и расхищали труд народный. А вы благословляли тогда этот строй, говорили, что эта власть законная. А теперь, когда у власти встал сам народ, трудящийся народ, который стремится к миру, к братству, равенству, вы, «духовные отцы», не хотите признать его власти. Народ знает, кому нужны ваши драгоценные митры, золотые кресты и дорогие одежды».
31 декабря 1917 года в эсеровской газете «Дело народа» (а представители левого крыла этой партии входили в состав правительства) был опубликован проект разработанного комиссией декрета. В нем религия объявлялась «частным делом каждого гражданина Российской республики», и потому каждый мог исповедовать какую угодно религию или не исповедовать никакой; запрещалось издавать законы, ограничивающие свободу совести; религиозные общества приравнивались к частным обществам; религиозные общества не могли иметь прав юридического лица и прав владения собственностью; имущество «церковных и религиозных обществ» национализировалось; отменялись религиозные клятвы и присяги, а также преподавание «религиозных предметов» в государственных учебных заведениях и т.д.
Полностью или в изложении, с соответствующими комментариями проект декрета опубликовала и церковная печать. Митрополит Вениамин (Казанский) в письме к Ленину отмечал: «Я, конечно, уверен, что всякая власть в России печется о благе русского народа и не желает ничего делать такого, что бы вело к горю и бедам громадную часть его. Считаю своим нравственным долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого проекта декрета об отобрании церковного достояния. Православный русский народ никогда не допускал подобных посягательств на его святые храмы. И ко многим другим страданиям не нужно прибавлять новых».
Таким образом, в вопросах о сущности свободы совести, о характере государственно-церковных отношений в новой России выявилось противостояние власти церковной и власти светской. Налицо было принципиальное столкновение различных идеологий, различного видения «духовной сущности» строящегося нового общественного строя. Как будто восстал из пепла «проклятый» и «кровавый» для многих столетий российской истории вопрос: что должно быть первенствующим – царство или священство? Каждая из сторон понимала, что ответ и окончательное решение в этом споре за народом, и каждая надеялась, что он будет на ее стороне.
- Провозглашение светского характера советского государства - церковь отделяется от государства .
- Запрет любого ограничения свободы совести, или установления каких бы то ни было преимуществ или привилегий на основании вероисповедной принадлежности граждан.
- Право каждого исповедовать любую религию или не исповедовать никакой.
- Запрет указания религиозной принадлежности граждан в официальных документах.
- Запрет религиозных обрядов и церемоний при совершении государственных или иных публично-правовых общественных действий.
- Акты гражданского состояния должны вестись исключительно гражданской властью, отделами записи браков и рождений.
- Школа как государственное образовательное учреждение отделяется от церкви - запрет преподавания религии. Граждане должны обучать и обучаться религии только частным образом.
- Запрет принудительных взысканий, сборов и обложений в пользу церковных и религиозных обществ, а также запрет мер принуждения или наказания со стороны этих обществ над их сочленами.
- Запрет права собственности у церковных и религиозных обществ. Недопущение для них прав юридического лица.
- Все имущества, существующих в России, церковных и религиозных обществ объявлены народным достоянием.
Значение и действие декрета
Декрет был подписан председателем Совета Народных Комиссаров В. И. Ульяновым (Лениным) , а также Народными Комиссарами: Подвойским , Алгасовым , Трутовским, Шлихтером, Прошьяном, Менжинским , Шляпниковым , Петровским и управляющим делами Совета Народных Комиссаров Вл. Бонч-Бруевичем .
Данный декрет чётко определил отношение новой власти к церкви и религиозным обществам. Устанавливался принцип светскости при осуществлении государственной власти . Никакой религии не могло отдаваться предпочтение, указание на вероисповедание или отсутствие такового не могло давать привилегий или преимуществ при занятии государственных должностей. Атеизм был приравнен в правах к исповеданию религии. В образовательном процессе преподавание религиозных предметов (Закона Божьего) в государственных общеобразовательных учебных заведениях не допускалось. Эти формулировки надолго стали основой светской политики СССР и стран социалистического лагеря.
Отмена права собственности у церкви и религиозных обществ привела к национализации и секуляризации земель и имуществ, ранее принадлежавших Русской православной церкви .
Запись актов гражданского состояния (сведения о рождении, смерти, браке) стала вестись исключительно государственными органами (ЗАГСами).
VIII Отдел Народного комиссариата Юстиции с января 1919 года планировал выпуск нового ежемесячного журнала «Революция и церковь». В нём планировалось размещать обзор распоряжений и разъяснений касательно отделения церкви от государства и школ от церкви . Распространялся труд Бухарина «Церковь и школа в Советской республике» .
Декретом начинался Свод Законов РСФСР (изданный в 1980-х годах в 8 томах). Декрет был признан утратившим силу постановлением Верховного Совета РСФСР от 25 октября 1990 г. «О порядке введения в действие Закона РСФСР „О свободе вероисповеданий“».
Примечания
Литература
- Доброновская А. П. Отделение церкви от государства в Енисейской губернии (1920-1922 гг.) // Сибирь в XVII-XX веках: Проблемы политической и социальной истории: Бахрушинские чтения 1999-2000 гг. : межвуз. сб. науч. тр. / под ред. В. И. Шишкина. - Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2002.
- Рассыльников И. А. Принцип «отделения школы от церкви» как необходимый признак светского государства и его значение в условиях правовой реформы // Правовые реформы в России. - Ростов-на-Дону: Изд-во СКАГС, 2004. - С. 124-129.
См. также
- Закон о разделении церквей и государства во Франции в 1905 году .
Категории:
- Декреты Советской власти
- Законодательство о религии
- Религия в России
- Октябрьская революция 1917
- Россия после 1917 года
Wikimedia Foundation . 2010 .
Смотреть что такое "Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви" в других словарях:
«ОБ ОТДЕЛЕНИИ ЦЕРКВИ ОТ ГОСУДАРСТВА И ШКОЛЫ ОТ ЦЕРКВИ» - декрет СНК РСФСР. изданный 23 января (5 февраля) 1918. Декрет подвел своеобразный итог первых законодат. актов Сов. республики, закрепивших завоевания социалистич. демократии, широкие права и свободы всех граждан нашей страны. Сов. гос во этим… … Атеистический словарь
Отделение церкви от государства одна из форм политического устройства государства, не возлагает на религиозные объединения выполнение функций органов государственной власти, других государственных органов, государственных учреждений и… … Википедия
- (лат. decretum постановление от decernere постановить) правовой акт, постановление органа власти или должностного лица. В обиходе декретом называется отпуск по беременности и родам (эллипсис от декретный отпуск). Это значение слова не… … Википедия
Декрет (лат. decretum постановление от decernere постановить) правовой акт, постановление органа власти или должностного лица. В обиходе декретом называется отпуск по беременности и родам (эллипсис от декретный отпуск). Это значение слова не… … Википедия
Колыбель русского монашества Киево Печерская лавра История Русской Церкви история православной церкви на территории исторической Руси. Современная как церковная, так и светская … Википедия
Заседание поместного собора Поместный собор Православной Российской Церкви (1917 1918), Всероссийский Поместный Собор первый с конца XVII века Поместный собор … Википедия - Священный синод Русской православной церкви (греч. Σύνοδος «собрание», «собор») согласно действующему уставу РПЦ, высший «орган управления Русской православной церкви в период между Архиерейскими соборами». В синодальный период … Википедия
Года. Декрет послужил основанием для начавшегося притеснения верующих, перешедшего затем в открытое гонение.
Полный текст документа
1. Церковь отделяется от государства.
2. В пределах Республики запрещается издавать какие-либо местные законы или постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести, или устанавливали какие бы то ни было преимущества или привилегии на основании вероисповедной принадлежности граждан.
3. Каждый гражданин может исповедывать любую религию или не исповедывать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры, отменяются.
Примечание. Из всех официальных актов всякое указание на религиозную принадлежность и непринадлежность граждан устраняется.
4. Действия государственных и иных публично-правовых общественных установлений не сопровождаются никакими религиозными Обрядами или церемониями.
5. Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан Советской Республики.
Местные власти имеют право принимать все необходимые меры для обеспечения в этих случаях общественного порядка и безопасности.
6. Никто не может, ссылаясь на свои религиозные воззрения, уклоняться от исполнения своих гражданских обязанностей.
Из"ятия из этого положения, под условием замены одной гражданской обязанности другою, в каждом отдельном случае допускаются по решению народного суда.
7. Религиозная клятва или присяга отменяется.
В необходимых случаях дается лишь торжественное обещание.
8. Акты гражданского состояния ведутся исключительно гражданской властью, отделами записи браков и рождений.
9. Школа отделяется от церкви.
Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается.
Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом.
10. Все церковные и религиозные общества подчиняются общим положениям о частных обществах и союзах, и не пользуются никакими преимуществами и субсидиями ни от государства, ни от его местных «автономных и самоуправляющихся установлений.
11. Принудительные взыскания сборов и обложений в пользу церковных и религиозных обществ, равно как меры принуждения или наказания со стороны этих обществ над их сочленами, не допускаются.
12. Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют.
13. Все имущества, существующих в России, церковных и религиозных обществ сбавляются народным достоянием. Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти, в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ.
Подписали:
Председатель Совета Народных Комиссаров
Ульянов (Ленин)
Народные Комиссары:
Подвойский,
Трутовский,
Менжинский,
Шляпников,
Петровский.
Управляющий делами Совета Народных Комиссаров
Вл. Бонч-Бруевич.
Реакция Церкви
После опубликования 31 декабря г. проекта декрета по вопросам отделения Церкви от государства Петроградский митрополит Вениамин (Казанский) 10 января следующего года обратился с письмом в СНК, в котором говорилось:
"Осуществление этого проекта угрожает большим горем и страданиями православному русскому народу... Считаю своим нравственным долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого проекта декрета об отобрании церковного достояния" .
Официального ответа не последовало, но В. И. Ленин , ознакомившись с письмом митрополита, наложил резолюцию, в которой призывал коллегию при Комиссариате юстиции поспешить с разработкой декрета об отделении Церкви от государства.
Среди епископов декрет поддержал Астраханский викарий Леонтий (Вимпфен) . 4 сентября 1918 года, в то время когда правящий архиерей Митрофан (Краснопольский) находился в Москве, на третьей сессии Поместного Собора, епископ Леонтий составил послание «К Православному населению», где в частности говорилось:
«Как местный епископ считаю своим долгом обратиться к православному населению г.Астрахани и Астраханского края с нижеследующими строками. В один из ближайших дней в церквах должен быть прочтен декрет народных комиссаров об отделении Церкви от государства. Декрет этот является осуществлением и удовлетворением давно назревших и самых больных вопросов во взаимоотношениях государства и Церкви, требующих полного раскрепощения религиозной совести народа и освобождения Церкви и её священнослужителей от ложного положения».
Этот поступок стал причиной его конфликта с правящим архиереем Митрофаном (Краснопольским) и был осужден архиерейским судом, возглавляемым патриархом
Поздравляя патриарха Кирилла с 9-й годовщиной интронизации, Дмитрий Медведев назвал отношения властей РФ с Московским патриархатом «симфонией» (по-гречески - «созвучие», «согласие»). Это заявление вступает в некоторое противоречие с Конституцией, которая отделяет церковь от государства и гарантирует равенство всех конфессий. Впервые в российской истории такие формулировки появились в советском декрете «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», принятом ровно 100 лет назад.
От анафемы к «чувству глубокого удовлетворения»
Официально декрет был принят на заседании Совнаркома под председательством Ленина 2 февраля, а опубликовали его через три дня. В чем-то он повторял нормы принятого Временным правительством в июле 1917-го закона о свободе совести, который, впрочем, был «переходным»: по нему церковь продолжала оставаться частью государственной структуры, но органы власти лишались права вмешиваться в жизнь церкви. В комиссию по составлению советского декрета входил довольно известный тогда петроградский священник Михаил Галкин (литературный псевдоним — Горев), известный «борец с мракобесием». Позже он поучаствовал и в составлении инструкции наркомюста (по исполнению декрета), которая юридически «оправдывала» первые масштабные гонения на церковь в советской России.
Так что феномен «красного попа» возник на самой заре революции — более поздние обновленчество и сергианство (которого придерживается и современная Московская патриархия) лишь исторически модифицировали его.
Предчувствуя появление декрета, Поместный собор Православной российской церкви в декабре 1917-го предложил свой проект церковно-государственных отношений в новой России. Подобно закону Временного правительства, он тоже был «переходным», компромиссным. От царской «симфонии» церкви и государства в проект попали положения о первенствующем статусе церкви среди всех конфессий, согласовании с церковью государственных законов, касающихся религии, православном вероисповедании главы государства и некоторых министров, а также юридическом признании церковного венчания. С другой стороны, от революции проекту достались требования независимости церкви во внутреннем управлении, юридической силы за постановлениями церковной власти, признании государством церковной иерархии. Конечно, большевицкие комиссары и читать не стали этот проект, а Учредительное собрание, которому, главным образом, он был адресован, — разогнали.
Буквально накануне принятия декрета, 1 февраля, патриарх Тихон (Белавин) опубликовал свою знаменитую анафему на гонителей церкви, отрекшихся от Бога, хотя прямо не упомянул в ней советскую власть или большевиков. «Власть, обещавшая водворить на Руси право и правду, обеспечить свободу и порядок, — говорится в патриаршем послании, — проявляет всюду только самое разнузданное своеволие и сплошное насилие над всеми и в частности — над святою Церковью православной». Поместный собор был настроен не так радикально, как патриарх, но и он в постановлении от 7 февраля признал декрет «актом открытого гонения» на церковь.
Впоследствии Московская патриархия, реорганизованная митрополитом Сергием (от его имени происходит термин «сергианство») в 1927 году и официально признанная Сталиным в 1943-м, пересмотрела свое отношение к декрету. В послании к 30-летию «Великой Октябрьской социалистической революции» патриарх Алексий I писал, что декрет «дал возможность Церкви свободно действовать в свойственном ей духе по пути, указанному церковными канонами». Спустя еще 30 лет эту мысль развил будущий патриарх Алексий II: «Этот декрет имел огромное значение для оздоровления внутренней жизни Церкви… Церковь в результате отделения от государства приобрела внутреннюю свободу, столь необходимую для подлинного осуществления её Божественной миссии — духовного водительства верующих».
Мечта демократов
Декрет начинается с ключевой нормы светского государства: «Церковь отделяется от государства». Далее эта норма раскрывается в категориях прав человека: «Каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры, отменяются». Сильно ли это отличается от действующей Конституции? Статья 14: «Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной. Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом». Статья 28: «Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой».
Далее декрет провозглашает правило, весьма актуальное для современной РФ: «Действия государственных и иных публично-правовых общественных установлений не сопровождаются никакими религиозными обрядами или церемониями». Молебны в разных госучреждениях, освящение боевой техники и окропление святой водой военнослужащих стали обыденным явлением российской жизни. Еще одно актуальное положение декрета: «Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан». Здесь сразу вспоминаются массовые протесты горожан против застройки дворов и зеленых зон «храмами шаговой доступности», которые власти чаще всего игнорируют.
«Никто не может, ссылаясь на свои религиозные воззрения, уклоняться от исполнения своих гражданских обязанностей», — гласит декрет. Тут, правда, большевики вскоре смягчили позиции, разрешив некоторым группам верующих не служить в армии. А вот еще актуальные положения: «Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. <…> Принудительные взыскания сборов и обложений в пользу церковных и религиозных обществ, равно как меры принуждения или наказания со стороны этих обществ над их сочленами, не допускаются». Преподавание религиозных вероучений застенчиво внедряется в школы и вузы России под видом «Основ православной культуры» или «теологии», а миллиардные государственные субсидии на содержание храмов и монастырей, переданных в собственность РПЦ, стали притчей во языцех.
Природа гонений
Чаще всего декрет критикуют за два последних его параграфа, 12-й и 13-й: «Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием. Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти, в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ». Правда, уже постановление ВЦИК 1929 г. наделило религиозные общества отдельными атрибутами юрлица, а после сталинского конкордата 1943 г. им и вовсе разрешили открывать счета, владеть зданиями, землями и транспортом, нанимать сотрудников и т.п. По извечному российскому правилу, строгость законов смягчается необязательностью их исполнения…
Фото: РИА Новости
Профессор Санкт-Петербургской духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов придерживается традиционной точки зрения на декрет как на точку отсчета Красного террора против церкви. И его ключевой аргумент — все та же «необязательность исполнения»: «Реальная политика большевиков, как правило, сильно отличалась от принятых ими законов: по букве закона об их реальной политике судить нельзя. Декрет фактически прикрывал политику последовательной борьбы государства с церковью», — заявил протоиерей в интервью «Независимой газете».
Профессор РГГУ Михаил Бабкин придерживается другой точки зрения. «Само духовенство дало своего рода повод большевикам преследовать себя, — говорит он в интервью «Новой». — В синодальном переводе Библии, осуществленном в середине XIX века (в Послании св. апостола Павла к Римлянам), вместо фразы «несть бо власть, аще не от Бога» (дословно — «не есть власть, если не от Бога») представителями духовенства было внесено: «Нет власти не от Бога». Откуда и расхожий тезис «всякая власть от Бога». И получается, что если кто из духовенства хоть в чем-либо «противился» советской власти — тот «противился Божьему повелению». А раз так — то справедливо заслуживал наказания от самой власти».
С одной стороны, лишение церкви прав юрлица и собственности не вяжется с демократическими представлениями. С другой стороны, таких прав церковь в России никогда и не имела: она сама и все ее имущество было до революции частью православного государства во главе с православным императором, почитавшимся и главой церковной организации. Монастыри и некоторые приходы, конечно, владели землями, зданиями, а до 1861 г. и крестьянами, но только потому, что они им «отводились от казны». Современная РПЦ пытается построить самую клерикальную за всю историю церкви модель церковной собственности — по ее уставу всем гигантским имуществом, передаваемым церкви, распоряжается епископат (сейчас это 226 человек), который полностью зависит от патриарха и синода (15 человек).
Такой концентрации собственности у такого узкого круга лиц не было в истории Русской церкви.
