Что такое символ краткое определение. Что такое символ? Каково его значение для государства

Под символом понимается графическое изображение знака, буквы, предмета, действия или явления. Изучая арифметику, мы знакомимся с цифрами, которые отображаем соответствующими символами: 1; 2; … 0. Символы цифр определяют числа путем формирования десятков, сотен и других разрядов числа. Сама наука позволяет производить над числами определенные действия: сложение, вычитание, умножение и деление. Для каждого типа действия используются и свои символы. Результат формируется в виде определенно записи, типа: 2 + 2 = 4. На коротком примере использованы несколько основных символов.

В других разделах математики используют еще целый ряд символов: интеграл, сумма, определитель и многие другие. В математику символы периодически прибавляются с увеличением способов исчислений. Как ни странно, но и сегодня появляются все новые и новые способы вычислений, хотя кажется, что их изобрели и так достаточно. Нормальному человеку освоить все разделы математики и ее прикладных дисциплин невозможно (раньше умели, сейчас никак).

Мы пишем, читаем, в последнее время даже больше печатаем (набираем тексты с привлечением компьютеров). Для этого используем символы из алфавита. Для русского языка их придумали целых 66 (33 прописные и 33 строчные). В других языках решают проблему по-разному. В японском, китайском и ряде языков юго-восточной Азии используют иероглифы. Вот уж где громадный простор для написания текстов. Реальное количество иероглифов так и не сосчитали. Правда, в последнее время многие иероглифы стали заменять словами, написанными при помощи букв латиницы, эффект есть и неоспоримый.

Все планеты солнечной системы также обзавелись определенными символами. Некоторые созвездия также получили свою символику. Знаки Зодиака некоторые любители носят на цепочках. Отдельным гражданам нравится на заднем стекле своего автомобиля нарисовать скорпиона и разъезжать и хвастаться своей принадлежностью к скорпионам. Другие знаки ведут себя скромнее, пока не встречал иных изображений.

А сколько символов имеют химические элементы? Их уже открыли 107 или 118, так и неизвестно, но для каждого придумали символ, название. Их измерили вдоль и поперек. Некоторые еще никто не видел воочию, не потрогал руками, но уже есть символ химического элемента.

Денежные знаки тоже получили свои символы. Долгое время наш рубль все никак не мог найти для себя достойного символа, несчастный евро, не успев родиться, сразу получил символ. Но мы тверды как никогда, поэтому российская валюта (одна из самых древних) только недавно получила свой символ.

Каждое государство на конституционном уровне приобретает свои символы. К ним относятся флаг, герб, гимн и денежная единица. Поэтому наш триколор, двуглавый орел, гимн России и рубль являются основными государственными символами.

Религии тоже не захотели отстать от всего мира. Они также, сохраняя таинственность, создают свои символы. Кресты, звезды, полумесяцы, замысловатые крючки, двуцветные рыбешки. Сколько оккультных символов придумали специалисты из этого направления деятельности, еще никто не считал. Недавно встретилась одна провидица, которая распространяла значки со специальной символикой для преодоления знака безбрачия, рекомендовала бесплодным дамам носить специальные значки для привлечения святого духа на беременность (женщины в момент раскупили эти значки, но пока не увидел признаков беременности на них, может еще рано?). Для мужчин эта провидица предлагала приобрести символы мужской силы – очень оригинальный знак!

Товарные знаки тоже можно отнести к числу символов. Мы легко различаем производителя автомобиля, увидав символ. Каждый автопроизводитель старается сделать свой знак узнаваемым издалека. Поэтому сегодня определить марку автомобиля сравнительно несложно, достаточно только запомнить символ, принятый в качестве товарного знака.

Производители бытовой техники не отстают от остальных и наделяют свои товары символами. Иногда просто не успеваешь уследить за динамикой символов. Если попадется символ, представленный на иллюстрации, то следует помнить, что товар подлежит утилизации и последующей переработке.

Symbol) - наилучшее из возможных выражение или изображение чего-либо неизвестного. Понятие символа следует отличать от понятия знака.

"Каждый психический продукт, поскольку он является в данный момент наилучшим выражением для еще неизвестного или сравнительно известного факта, может быть воспринят как символ, поскольку есть склонность принять, что это выражение стремится обозначить и то, что мы лишь предчувствуем, но чего мы ясно еще не знаем. Поскольку всякая научная теория заключает в себе гипотезу, т. е. предвосхищающее обозначение, по существу, еще неизвестного обстоятельства, она является символом. Далее, каждое психологическое явление есть символ при допущении, что оно говорит или означает нечто большее и другое, такое, что ускользает от современного познания. Такое возможно, безусловно, всюду, где имеется сознание с установкою на иное возможное значение вещей. Оно невозможно только там, и то лишь для этого самого сознания, где последнее само создало выражение, долженствующее высказать именно столько, сколько входило в намерение создающего сознания, - таково, например, математическое выражение. Но для другого сознания такое ограничение отнюдь не существует. Оно может воспринять и математическое выражение как символ, напр., для выражения скрытого в самом творческом намерении неизвестного психического обстоятельства, поскольку это обстоятельство подлинно не было известно самому творцу семиотического выражения и поэтому не могло быть сознательно использовано им" (ПТ, пар. 794).

"Всякое понимание, которое истолковывает символическое выражение, в смысле аналогии или сокращенного обозначения для какого-нибудь знакомого предмета, имеет семиотическую природу. Напротив, такое понимание, которое истолковывает символическое выражение как наилучшую и потому ясную и характерную ныне непередаваемую формулу сравнительно неизвестного предмета, - имеет символическую природу. Понимание же, которое истолковывает символическое выражение как намеренное описание или иносказание какого-нибудь знакомого предмета, имеет аллегорическую природу. Объяснение креста как "символа божественной любви есть объяснение семиотическое, потому что "божественная любовь" обозначает выражаемое обстоящие точнее и лучше, чем это делает крест, который может иметь еще много других значений. Напротив, символическим будет такое объяснение креста, которое рассматривает его, помимо всяких других мыслимых объяснений, как выражение некоторого, еще незнакомого и непонятного, мистического или трансцендентного, т. е. прежде всего, психологического обстояния, которое, безусловно, точнее выражается в виде креста" (там же, пар. 792).

Характер сознательной установки определяет, в конечном итоге, что считать символом, а что - нет.

"Поэтому весьма возможно, что кто-нибудь создает такое обстоятельство, которое для его воззрения совсем не представляется символическим, но может представиться таковым сознанию другого человека. Точно так же возможно и обратное. Мы знаем и такие продукты, символический характер которых зависит не только от установки созерцающего их сознания, но обнаруживается сам по себе, в символическом воздействии на созерцающего. Таковы продукты, составленные так, что они должны были бы утратить всякий смысл, если бы им не был присущ символический смысл. Треугольник с включенным в него оком является в качестве простого факта такой нелепостью, что созерцающий решительно не может воспринять его как случайную игру. Такой образ непосредственно навязывает нам символическое понимание. Это воздействие подкрепляется в нас или частым и тождественным повторением того же самого образа или же особенно тщательным выполнением его, которое и является выражением особенной, вложенной в него ценности" (там же, пар. 795).

Установку, воспринимающую какое-либо явление как символическое, Юнг называет символической.

"Она лишь отчасти оправдывается данным положением вещей; с другой же стороны, она вытекает из определенного мировоззрения, приписывающего всему совершающемуся - как великому, так и малому, - известный смысл и придающего этому смыслу известную большую ценность, чем чистой фактичности. Этому воззрению противостоит другое, придающее всегда главное значение чистым фактам и подчиняющее фактам смысл. Для этой последней установки символ отсутствует всюду, где символика покоится исключительно на способе рассмотрения. Зато и для нее есть символы, а именно такие, которые заставляют наблюдателя предполагать некий скрытый смысл. Идол с головою быка может быть, конечно, объяснен как туловище человека с бычачьей головой. Однако такое объяснение вряд ли может быть поставлено на одну доску с символическим объяснением, ибо символ является здесь слишком навязчивым для того, чтобы его можно было обойти. Символ, навязчиво выставляющий свою символическую природу, не должен быть непременно жизненным символом. Он может, напр., действовать только на исторический или философский рассудок. Он пробуждает интеллектуальный или эстетический интерес. Жизненным же символ называется только тогда, когда он и для зрителя является наилучшим и наивысшим выражением чего-то лишь предугаданного, но еще непознанного. При таких обстоятельствах он вызывает у нас бессознательное участие. Действие его творит жизнь и споспешествует ей. Так Фауст говорит: "Совсем иначе этот знак влияет на меня" (там же, пар. 796).

Юнг также различал символ и симптом.

"Существуют индивидуальные психические продукты, явно имеющие символический характер и непосредственно принуждающие нас к символическому восприятию. Для индивида они имеют сходное функциональное значение, какое социальный символ имеет для обширной группы людей. Однако происхождение этих продуктов никогда не бывает исключительно сознательное или исключительно бессознательное - они возникают из равномерного содействия обоих.

Чисто сознательные, так же как и исключительно бессознательные продукты не являются per se символически убедительными - признание за ними характера символа остается делом символической установки созерцающего сознания. Однако они настолько же могут восприниматься и как чисто каузально обусловленные факты, напр., в том смысле, как красная сыпь скарлатины может считаться "символом этой болезни". Впрочем, в таких случаях правильнее говорить о "симптоме", а не о символе. Поэтому я думаю, что Фрейд, со своей точки зрения, совершенно верно говорит о симптоматических, а не о символических действиях (Symptomhandlungen), ибо для него эти явления не символичны в установленном мною смысле, а являются симптоматическими знаками определенного и общеизвестного, основного процесса. Правда, бывают невротики, считающие свои бессознательные продукты, которые суть прежде всего и, главным образом, болезненные симптомы, за в высшей степени значительные символы. Но в общем, это обстоит не так. Напротив, современный невротик слишком склонен и значительное воспринимать как простой "симптом" (там же, пар. 798).

Теоретический разрыв Юнга с Фрейдом был частично связан с вопросом, что понимать под "символом": само понятие, интенциональное выражение или же цель и содержание. Согласно Юнгу:

"Содержания сознания, заставляющие подозревать присутствие бессознательного фона, Фрейд неоправданно называет "символами", тогда как в его учении они играют роль простых знаков или симптомов подспудных процессов, а никоим образом не роль подлинных символов; последние надо понимать как выражение для идеи, которую пока еще невозможно обрисовать иным или более совершенным образом" (СС, т. 15, пар. 105).

Очевидно, полагает Юнг, что символ является чем-то большим, нежели "простым" выражением подавленной сексуальности или любого другого безусловного содержания.

"Их [символов] творчески насыщенный язык всегласно заявляет, что в них скрыто больше, чем объявлено. Мы можем тотчас же, что называется, указать пальцем на символ, даже и тогда, когда не можем, к вящему удовольствию, с полной убедительностью разгадать его смысл. Символ остается вечным вызовом нашим мыслям и чувствам. Возможно, этим объясняется столь стимулирующий характер символической работы, почему она захватывает нас столь интенсивно, а также и то, почему она так редко доставляет нам чисто эстетическое наслаждение" (СС, т. 15, пар. 119).

СИМВОЛ

устойчивый смысловой образ, который выражает какую-л. идею.

Термин С. букв. переводится как "смешанные в кучу". В Древней Греции С. называли осколки изразцовой плитки, которые давали друзьям или родственникам, чтобы после долгой разлуки можно было узнать друг друга, соединив эти осколки. Иногда так использовались половинки монеты.

Сходное значение С. сохраняют отчасти и сегодня. Они объединяют людей с общими ценностями, выявляют их культурные и иные предпочтения. С. бывают изобразительными или словесными. Напр., главный С. христианства - крест, современный С. мира - голубь П. Пикассо, связанный с традиционным голубем христианских легенд, прилетевшим к Ною на гору Арарат после Всемирного Потопа. Кремль является С. российской государственной власти. В США эту роль выполняет Белый Дом, резиденция президентов. Лувр - символ французской культуры. Все сильные товарные знаки являются С., символизируют соответствующие бренды: "Coca-Cola", "BMW", "IBM". Причем это - уже словесные С.

Отдельно рассматривают символические значения слов и выражений. Так, знаменитое русское слово "из трех букв" означало в праславянском языке "сучок на дереве" (однокоренное со словом "хвоя"): в древних цивилизациях с помощью этого предмета осуществляли обряд дефлорации, превращавший девушек в женщин, повышающий их социальную роль. Символический смысл часто передают фразеологизмы, напр., балясы точить означает "обтачивать деревяшки определенной формы" (монотонная и легкая работа, позволяющая вести длинные разговоры). В качестве С. могут выступать и звуковые комплексы: "мяу", "гав-гав", "хрю-хрю". С. называют также буквы и специальные значки для письма, типа "собаки" в Интернет.

СИМВОЛ

образ, являющийся представителем других - обычно весьма многообразных - образов, содержаний и отношений. Понятие символа родственно понятию знака, но их следует различать. Для знака, особенно в системах формально-логических, многозначность - явление негативное: чем однозначнее понимается знак, тем конструктивнее его можно использовать. Символ же чем более многозначен, тем более содержателен. Символ - одна из важнейших категорий искусства, философии и психологии.

В психологии общей категория символа подробно разрабатывалась в психоанализе и интеракционизме. Для ортодоксального психоанализа характерна интерпретация символов как бессознательных, преимущественно сексуального происхождения образов, обусловливающих структуру и функционирование процессов психических. Психоаналитики предложили интерпретацию ряда символов, встречающихся в сновидениях.

Позднее в психоанализе центр тяжести был перенесен на анализ и интерпретацию символов социального и исторического происхождения. Так, в психологии глубинной было выделено бессознательное коллективное как отражение опыта предыдущих поколений, воплощенное в архетипах - общечеловеческих первообразах. Архетипы недоступны непосредственному наблюдению и раскрываются лишь косвенно - через их проекцию на внешние объекты, что проявляется в общечеловеческой символике - мифах, верованиях, сновидениях, произведениях искусства. Была предложена интерпретация ряда символов - воплощений архетипов: мать-земля, герой, мудрый старец и пр.

С позиций материализма, признается важная роль символов для функционирования психики, но отвергается их индетерминистская, идеалистическая трактовка, предлагаемая, в частности, в психоанализе и интеракционизме. Не игнорируя факты, изучаемые этими направлениями, отечественная психология не принимала их интерпретации символов как явлений, оторванных от структуры реальных социально-экономических отношений, существующих в обществе. Подлинный анализ системы символов возможен лишь тогда, когда показано их происхождение из системы социальной, а в конечном счете - через ряд опосредующих звеньев - из системы материальной, производственной деятельности.

Символ

Понятие символа строго отличается в моем понимании от понятия простого знака. Символическое и семиотическое значение - две вещи совершенно разные. Ферреро /120/ пишет в своей книге, строго говоря, не о символах, а о знаках. Например, старый обычай передавать кусок дерна при продаже земли можно было бы, вульгарно говоря, назвать "символическим", но, по своей сущности, он вполне семиотичен. Кусок дерна есть знак, взятый вместо всего участка земли. Крылатое колесо у железнодорожного служащего не есть символ железной дороги, а знак, указывающий на причастность к железнодорожной службе. Напротив, символ всегда предполагает, что выбранное выражение является наилучшим обозначением или формулою для сравнительно неизвестного фактического обстояния, наличность которого, однако, признается или требуется. Итак, если крылатое колесо железнодорожника толкуется как символ, то это означает, что этот человек имеет дело с неизвестной сущностью, которую нельзя было бы выразить иначе или лучше, чем в виде крылатого колеса.

Всякое понимание, которое истолковывает символическое выражение, в смысле аналогии или сокращенного обозначения для какого-нибудь знакомого предмета, имеет семиотическую природу. Напротив, такое понимание, которое истолковывает символическое выражение как наилучшую и потому ясную и характерную ныне непередаваемую формулу сравнительно неизвестного предмета, имеет символическую природу. Понимание же, которое истолковывает символическое выражение как намеренное описание или иносказание какого-нибудь знакомого предмета, имеет аллегорическую природу. Объяснение креста как символа божественной любви есть объяснение семиотическое, потому что "божественная любовь" обозначает выражаемое обстояние точнее и лучше, чем это делает крест, который может иметь еще много других значений. Напротив, символическим будет такое объяснение креста, которое рассматривает его, помимо всяких других мыслимых объяснений, как выражение некоторого, еще незнакомого и непонятного, мистического или трансцендентного, то есть прежде всего психологического, обстояния, которое, безусловно, точнее выражается в виде креста.

Пока символ сохраняет жизненность, он является выражением предмета, который иначе не может быть лучше обозначен. Символ сохраняет жизненность только до тех пор, пока он чреват значением. Но как только его смысл родился из него, то есть как только найдено выражение, формулирующее искомый, ожидаемый или чаемый предмет еще лучше, чем это делал прежний символ, так символ мертв, то есть он имеет еще только историческое значение. Поэтому о нем все еще можно говорить как о символе, допуская про себя, что в нем имеется в виду то, что было, когда он еще не породил из себя своего лучшего выражения. Тот способ рассмотрения, с которым Павел и более древнее мистическое умозрение подходят к символу креста, показывает, что он был для них живым символом, который изображал неизреченное, и притом непревзойденным образом. Для всякого эзотерического объяснения символ мертв, потому что эзотерия сводит его к лучшему (очень часто мнимо лучшему) выражению, вследствие чего он является уже просто условным знаком для таких связей, которые на других путях уже известны и полнее и лучше. Символ остается жизненным всегда только для экзотерической точки зрения.

Выражение, поставленное на место какого-нибудь известного предмета, остается всегда простым знаком и никогда не является символом. Поэтому совершенно невозможно создать живой, то есть чреватый значением, символ из знакомых сочетаний. Ибо созданное на этом пути никогда не содержит больше того, чем сколько в него было вложено. Каждый психический продукт, поскольку он является в данный момент наилучшим выражением для еще неизвестного или сравнительно известного факта, может быть воспринят как символ, поскольку есть склонность принять, что это выражение стремится обозначить и то, что мы лишь предчувствуем, но чего мы ясно еще не знаем. Поскольку всякая научная теория заключает в себе гипотезу, то есть предвосхищающее обозначение, по существу, еще неизвестного обстоятельства, она является символом. Далее, каждое психологическое явление есть символ при допущении, что оно говорит или означает нечто большее и другое, такое, что ускользает от современного познания. Такое возможно, безусловно, всюду, где имеется сознание с установкою на иное возможное значение вещей. Оно невозможно только там, и то лишь для этого самого сознания, где последнее само создало выражение, долженствующее высказать именно столько, сколько входило в намерение создающего сознания; таково, например, математическое выражение. Но для другого сознания такое ограничение отнюдь не существует. Оно может воспринять и математическое выражение как символ, например для выражения скрытого в самом творческом намерении неизвестного психического обстоятельства, поскольку это обстоятельство подлинно не было известно самому творцу семиотического выражения и поэтому не могло быть сознательно использовано им.

Что есть символ, что нет - это зависит прежде всего от установки (см.) рассматривающего сознания, например рассудка, который рассматривает данное обстоятельство не просто как таковое, но, сверх того, и как выражение чего-то неизвестного. Поэтому весьма возможно, что кто-нибудь создает такое обстоятельство, которое для его воззрения совсем не представляется символическим, но может представиться таковым сознанию другого человека. Точно так же возможно и обратное. Мы знаем и такие продукты, символический характер которых зависит не только от установки созерцающего их сознания, но обнаруживается сам по себе в символическом воздействии на созерцающего. Таковы продукты, составленные так, что они должны были бы утратить всякий смысл, если бы им не был присущ символический смысл. Треугольник с включенным в него оком является в качестве простого факта такой нелепостью, что созерцающий решительно не может воспринять его как случайную игру. Такой образ непосредственно навязывает нам символическое понимание. Это воздействие подкрепляется в нас или частым и тождественным повторением того же самого образа, или же особенно тщательным выполнением его, которое и является выражением особенной, вложенной в него ценности.

Символы, не действующие сами из себя, как было только что описано, или мертвы, то есть превзойдены лучшей формулировкой, или же являются продуктами, символическая природа которых зависит исключительно от установки созерцающего их сознания. Эту установку, воспринимающую данное явление как символическое, мы можем назвать сокращенно символической установкой. Она лишь отчасти оправдывается данным положением вещей, с другой же стороны, она вытекает из определенного мировоззрения, приписывающего всему совершающемуся - как великому, так и малому - известный смысл и придающего этому смыслу известную большую ценность, чем чистой фактичности. Этому воззрению противостоит другое, придающее всегда главное значение чистым фактам и подчиняющее фактам смысл. Для этой последней установки символ отсутствует всюду, где символика покоится исключительно на способе рассмотрения. Зато и для нее есть символы, а именно такие, которые заставляют наблюдателя предполагать некий скрытый смысл. Идол с головою быка может быть, конечно, объяснен как туловище человека с бычьей головой. Однако такое объяснение вряд ли может быть поставлено на одну доску с символическим объяснением, ибо символ является здесь слишком навязчивым для того, чтобы его можно было обойти. Символ, навязчиво выставляющий свою символическую природу, не должен быть непременно жизненным символом. Он может, например, действовать только на исторический или философский рассудок. Он пробуждает интеллектуальный или эстетический интерес. Жизненным же символ называется только тогда, когда он и для зрителя является наилучшим и наивысшим выражением чего-то лишь предугаданного, но еще непознанного. При таких обстоятельствах он вызывает в нас бессознательное участие. Действие его творит жизнь и споспешествует ей. Так, Фауст говорит: "Совсем иначе этот знак влияет на меня".

Жизненный символ формулирует некий существенный, бессознательный фрагмент, и чем более распространен этот фрагмент, тем шире и воздействие символа, ибо он затрагивает в каждом родственную струну. Так как символ, с одной стороны, есть наилучшее и, для данной эпохи, непревзойденное выражение для чего-то еще неизвестного, то он должен возникать из самого дифференцированного и самого сложного явления в духовной атмосфере данного времени. Но так как, с другой стороны, живой символ должен заключать в себе то, что родственно более широкой группе людей, для того, чтобы он вообще мог воздействовать на нее, - то он должен и схватывать именно то, что обще более широкой группе людей. Таковым никогда не может быть самое высокодифференцированное, предельно достижимое, ибо последнее доступно и понятно лишь меньшинству; напротив, оно должно быть столь примитивно, чтобы его вездесущее не подлежало никакому сомнению. Лишь тогда, когда символ схватывает это и доводит до возможно совершенного выражения, он приобретает всеобщее действие. В этом и заключается мощное и вместе с тем спасительное действие живого социального символа.

Все, что я сказал сейчас о социальном символе, относится и к индивидуальному символу. Существуют индивидуальные психические продукты, явно имеющие символический характер и непосредственно принуждающие нас к символическому восприятию. Для индивида они имеют сходное функциональное значение, какое социальный символ имеет для обширной группы людей. Однако происхождение этих продуктов никогда не бывает исключительно сознательное или исключительно бессознательное - они возникают из равномерного содействия обоих. Чисто сознательные, так же как и исключительно бессознательные продукты, не являются per se символически убедительными - признание за ними характера символа остается делом символической установки созерцающего сознания. Однако они настолько же могут восприниматься и как чисто каузально обусловленные факты, например в том смысле, как красная сыпь скарлатины может считаться "символом этой болезни". Впрочем, в таких случаях правильно говорят о "симптоме", а не о символе. Поэтому я думаю, что Фрейд, со своей точки зрения, совершенно верно говорит о симптоматических, а не о символических действиях (Symptomhandlungen) /121/, ибо для него эти явления не символичны в установленном мною смысле, а являются симптоматическими знаками определенного и общеизвестного, основного процесса. Правда, бывают невротики, считающие свои бессознательные продукты, которые суть прежде всего и главным образом болезненные симптомы, за в высшей степени значительные символы. Но в общем, это обстоит не так. Напротив, современный невротик слишком склонен воспринимать и значительное как простой "симптом".

Тот факт, что о смысле и бессмыслице вещей существуют два различных, противоречащих друг другу, но одинаково горячо защищаемых обеими сторонами мнения, научает нас тому, что, очевидно, существуют явления, которые не выражают никакого особенного смысла, которые суть простые последствия, симптомы, и ничего более, - и другие явления, которые несут в себе сокровенный смысл, которые не просто имеют известное происхождение, но скорее хотят стать чем-то и которые поэтому суть символы. Нашему такту и нашей критической способности предоставлено решать, где мы имеем дело с симптомами, а где с символами.

Символ есть всегда образование, имеющее в высшей степени сложную природу, ибо он составляется из данных, поставляемых всеми психическими функциями. Вследствие этого природа его ни рациональна, ни иррациональна. Правда, одна сторона его приближается к разуму, но другая его сторона не доступна разуму, потому что символ слагается не только из данных, имеющих рациональную природу, но и из иррациональных данных чистого внутреннего и внешнего восприятия. Богатство предчувствием и чреватость значением, присущие символу, одинаково говорят как мышлению, так и чувству, а его особливая образность, принявши чувственную форму, возбуждает как ощущение, так и интуицию. Жизненный символ не может сложиться в тупом и малоразвитом духе, ибо такой дух удовлетворится уже существующим символом, предоставленным ему традицией. Только томление высокоразвитого духа, для которого существующий символ уже не передает высшего единства в одном выражении, может создать новый символ.

Но так как символ возникает именно из его высшего и последнего творческого достижения и вместе с тем должен включать в себя глубочайшие основы его индивидуального существа, то он не может возникнуть односторонне из наивысше дифференцированных функций, а должен исходить в равной мере из низших и примитивнейших побуждений. Для того чтобы такое содействие самых противоположных состояний вообще стало возможным, оба этих состояния, во всей их противоположности, должны сознательно стоять друг возле друга. Это состояние должно быть самым резким раздвоением с самим собой, и притом в такой степени, чтобы тезис и антитезис взаимно отрицали друг друга, а эго все-таки утверждало бы свою безусловную причастность и к тезису, и к антитезису. Если же обнаруживается ослабление одной стороны, то символ оказывается преимущественно продуктом одной стороны и тогда, в меру этого, он становится не столько символом, сколько симптомом, притом именно симптомом подавленного антитезиса. Но в той мере, в какой символ есть просто симптом, он теряет свою освобождающую силу, ибо он уже не выражает права на существование всех частей психики, а напоминает о подавлении антитезиса, даже тогда, когда сознание не отдает себе отчета в этом. Если же имеется налицо полное равенство и равноправие противоположностей, засвидетельствованное безусловной причастностью эго и к тезису, и к антитезису, то вследствие этого создается некоторая приостановка воления, ибо невозможно больше хотеть, потому что каждый мотив имеет наряду с собою столь же сильный противоположный мотив. Так как жизнь совершенно не выносит застоя, то возникает скопление жизненной энергии, которое привело бы к невыносимому состоянию, если бы из напряженности противоположностей не возникла новая объединяющая функция, выводящая за пределы противоположностей. Но она возникает естественно из той регрессии либидо, которая вызвана ее скоплением. Так как вследствие полного раздвоения воли прогресс становится невозможным, то либидо устремляется назад, поток как бы течет обратно к своему источнику, то есть при застое и бездейственности сознания возникает активность бессознательного, где все дифференцированные функции имеют свой общий архаический корень, где живет та смешанность содержаний, многочисленные остатки которой еще обнаруживает первобытная ментальность.

И вот активность бессознательного выявляет наружу некое содержание, установленное одинаково - как тезисом, так и антитезисом - и компенсирующее как тот, так и другой (см. компенсация). Так как это содержание имеет отношение как к тезису, так и к антитезису, то оно образует посредствующую основу, на которой противоположности могут соединиться. Если мы возьмем, например, противоположность между чувственностью и духовностью, то среднее содержание, рожденное из бессознательного, дает благодаря богатству своих духовных отношений желанное выражение духовному тезису, а в силу своей чувственной наглядности оно ухватывает чувственный антитезис. Но эго, расщепленное между тезисом и антитезисом, находит свое отображение, свое единое и настоящее выражение именно в посредствующей основе, и оно жадно ухватится за него, чтобы освободиться от своей расщепленности. Поэтому напряженность противоположностей устремляется в это посредствующее выражение и защищает его от той борьбы противоположностей, которая вскоре начинается из-за него и в нем, причем обе противоположности пытаются разрешить новое выражение, каждая в своем смысле. Духовность пытается создать нечто духовное из выражения, выдвинутого бессознательным, чувство же - нечто чувственное; первая стремится создать из него науку или искусство, вторая - чувственное переживание. Разрешение бессознательного продукта в то или другое удается тогда, когда эго оказывается не вполне расщепленным, а стоит более на одной стороне, чем на другой. Если одной из сторон удается разрешить бессознательный продукт, то не только этот продукт, но и эго переходит к ней, вследствие чего возникает идентификация эго с наиболее дифференцированной функцией (см. подчиненная функция). Вследствие этого процесс расщепления повторится впоследствии на высшей ступени.

Если же эго настолько устойчиво, что ни тезису, ни антитезису не удается разрешить бессознательный продукт, то это подтверждает, что бессознательное выражение стоит выше как той, так и другой стороны. Устойчивость эго и превосходство посредствующего выражения над тезисом и антитезисом представляются мне коррелятами, взаимно друг друга обусловливающими. Иногда кажется, как будто устойчивость прирожденной индивидуальности является решающим моментом, а иногда - будто бессознательное выражение имеет преобладающую силу, от которой эго и получает безусловную устойчивость. В действительности же может быть и так, что устойчивость и определенность индивидуальности, с одной стороны, и превосходство силы бессознательного выражения, с другой, - суть не что иное, как признаки одного и того же фактического постоянства.

Если бессознательное выражение до такой степени сохраняется, то оно является сырым материалом, подлежащим не разрешению, а формированию и представляющим собой общий предмет для тезиса и антитезиса. Вследствие этого такое бессознательное выражение становится новым содержанием, овладевающим всей установкой, уничтожающим расщепление и властно направляющим силу противоположностей в одно общее русло. Этим застой жизни устраняется, и жизнь получает возможность течь далее с новой силой и новыми целями.

Этот описанный только что процесс в его целом я назвал трансцендентной функцией, причем под "функцией" я разумею не основную функцию, а сложную, составленную из других функций, а термином "трансцендентный" я обозначаю не какое-нибудь метафизическое качество, а тот факт, что при помощи этой функции создается переход из одной установки в другую. Сырой материал, обработанный тезисом и антитезисом и соединяющий в процессе своего формирования обе противоположности, есть жизненный символ. В его надолго неразрешимом, сыром материале заложено все присущее ему богатство предчувствиями, а в том образе, который принял его сырой материал под воздействием противоположностей, заложено влияние символа на все психические функции.

Намеки на основы процесса, образующего символ, мы находим в скудных сообщениях о подготовительных периодах жизни у основателей религий, например в противоположениях Иисуса и Сатаны, Будды и Мары, Лютера и черта, в истории первого светского периода жизни Цвингли, у Гете в возрождении Фауста через союз с чертом. В конце "Заратустры" мы находим замечательный пример подавления антитезиса в образе "безобразнейшего человека".

Связь в мозгу человека между определенным звуком или изображением (образ) с реально существующим животным, явлением природы, а впоследствии и с мифическим божеством. Когда же на заре человеческой цивилизации первобытные люди осваивают речь и рисуют первые изображения на стенах пещер, то возникают символы - условное изображение (образ), а позднее даже определенный назначенный предмет (вещь), которые становятся представителем реального значимого предмета, явления или действия в мыслительной деятельности. Понятие символа локально, так как распространяется среди членов одной общности и передается из поколения в поколение. Значение символа понятно только круг «посвященных».

Определение символа

Определение символа шире, чем определение знака, и представляет нечто между знаком и моделью. Термин символ можно применить к знаку, выходящему за собственные пределы, имеющему некий , интимно слитый с образом, но ему не тождественного. Значение символа не тождественно знаку, служащему для простого обозначения объекта, а служит обнаружению чего-то неявного, не лежащего на поверхности, непредсказуемого.

СИМВОЛ (греч. symbolon - знак, примета, сигнал, от syn - вместе и bolos - бросание, метание; symballein - совместное бросание) - неиконический знак (не имеющий видимого сходства с обозначаемым предметом).

Особенности символа заключены в неразрывной, уникальной связи его знака («означающего образа») и его значения. Значение символа и его «означающая» сторона составляют одно слитное целое, в отличие от условного знака, аллегории, эмблемы, значение которых может быть передано другим знаком (например, эмблему чаши и змеи можно заменить надписью «аптека»). Существует символа, в котором символ это выразительный знак, потому как значение в символе не обозначается, а выражается . Значение символа познается целиком с помощью интуиции.

Отличие символа от аллегории заключается в следующих признаках: если художник показывает в частном всеобщее, то это символ, а если во всеобщем частное, то это аллегория. Аллегория в отличие от символа является иносказательным повествованием, на основе ассоциативной связи раскрывающим значение абстрактного объекта ( , суждения) посредством конкретного (образа). Аллегория всегда основана на символах.

Человеческое сознание немыслимо без символов, потому что такова природа сознания, которая отражает мир в мозге человека в виде знаков и символов. Символ является исторической категорией, потому что на основе существующих появляются новые символы. Живые символы замещают мертвые символы, утрачивающие свою актуальность.

Символ это в науке (логике, математике и др.) - то же, что знак; В искусстве символ это универсальная эстетическая категория, раскрывающаяся через сопоставление, с одной стороны, со смежными категориями художественного образа, с другой - знака и аллегории. В широком смысле можно сказать, что символ есть образ, взятый в аспекте своей знаковости, и что он есть знак, наделенный всей органичностью и неисчерпаемой многозначностью образа. Предметный образ и глубинный смысл выступают и структуре символа как два полюса, немыслимые один без другого, но и разведенные между собой и порождающие символы. Переходя в символ, образ становится «прозрачным»: смысл «просвечивает» сквозь него, будучи дан именно как смысловая глубина, смысловая перспектива. Принципиальное отличие символа от аллегории состоит в том, что смысл символов нельзя дешифровать простым усилием рассудка, он неотделим от структуры образа, не существует в качестве некой рациональной формулы, которую можно «вложить» в образ и затем извлечь из него. Здесь же приходится искать и специфику символа по отношению к категории знака. Если для чисто утилитарной знаковой системы многозначность есть лишь помеха, вредящая рациональному функционированию знака, то символ тем содержательнее, чем более он многозначен. Сама структура символа направлена на то, чтобы дать через каждое частное явление целостный образ мира.

Смысловая структура символа

Смысловая структура символа многослойна и рассчитана на активную внутреннюю работу воспринимающего. Смысл символа объективно осуществляет себя не как наличность, но как динамическая тенденция; он не дан, а задан. Этот смысл, строго говоря, нельзя разъяснить, сведя к однозначной логической формуле, а можно лишь пояснить, соотнеся его с дальнейшими символическими сцеплениями, которые подведут к большей рациональной ясности, но не достигнут чистых понятий. Если мы скажем, что Беатриче у Данте есть символ чистой женственности, а Гора Чистилища есть символ духовного восхождения, то это будет справедливо; однако оставшиеся в итоге «чистая женственность» и «духовное восхождение» - это снова символ, хотя и более интеллектуализированные, более похожие на понятия. С этим постоянно приходится сталкиваться не только читательскому восприятию, но и научной интерпретации. Истолкование символов есть диалогическая форма знания: смысл символов реально существует только внутри человеческого общения, вне которого можно наблюдать только пустую форму символа «Диалог», в котором осуществляется постижение символа, может быть нарушен в результате ложной позиции истолкователя. Такую опасность представляет собой субъективный интуитивизм, со своим «вчувствованием» как бы вламывающийся внутрь символа, позволяющий себе говорить за него и тем самым превращающий диалог в монолог. Противоположная крайность - поверхностный рационализм, в погоне за мнимой объективностью и четкостью «окончательного
истолкования» устраняющий диалогический момент и тем утрачивающий суть символа.

Хотя символ столь же древен, как человеческое сознание , его философско-эстетическое осмысление приходит сравнительно поздно. Мифологическое миропонимание предполагает нерасчлененное тождество символической формы и ее смысла, исключающее всякую рефлексию над символом. Новая ситуация возникает в античной культуре после опытов Платона по конструированию вторичной, т.е. «символической» в собственном смысле, философской мифологии. Платону важно было ограничить символ прежде всего от дофилософского мифа. Эллинистическое мышление постоянно смешивает символ с аллегорией. Существенный шаг к отличению символа от рассудочных форм осуществляется в идеалистической диалектике неоплатонизма. Плотин противопоставляет знаковой системе алфавита символику египетского иероглифа, предлагающего нашей интуиции целостный и неразложимый образ; Прокл возражает на платоновскую критику традиционного мифа указанием на несводимость смысла мифологического символа к логической или моралистической формуле. Неоплатоническая теория символа переходит в христианство благодаря Псевдо-Дионисию Ареопагиту, описывающему все зримое как символ незримой, сокровенной и неопределимой сущности Бога, причем низшие ступени мировой иерархии символически воссоздают образ верхних, делая для человеческого ума возможным нисхождение по смысловой лестнице. В средние века этот символизм сосуществовал с дидактическим аллегоризмом. Возрождение обострило интуитивное восприятие символа в его незамкнутой многозначности, но не создало новой теории символа, а оживление вкуса к ученой книжной аллегории было подхвачено барокко и классицизмом. Только эстетическая теория немецкого романтизма сознательно противопоставила классицистической аллегории символа и как органическое тождество идеи и образа (Шеллинг). В многотомном труде Ф.Крейцера «Символика и мифология древних народов…» (1810-12) давалась классификация типов символов («мистический символ», взрывающий замкнутость формы для непосредственного выражения бесконечности, и «пластический символ», стремящийся вместить смысловую бесконечность в замкнутую форму). Как и Шеллинг, противопоставляя символ аллегории, Крейцер подчеркивает в символе его «мгновенную целокупность» и «необходимость», т.е. непосредственность воздействия и органичность структуры. Для А.В.Шлегеля поэтическое творчество есть «вечное символизирование».

Немецкие романтики опирались в осмыслении символа на зрелого И.В.Гёте, который понимал все формы природного и человеческого творчества как значащие и говорящие символы живого вечного становления. В отличие от романтиков, Гёте связывает неуловимость и нерасчленимость символа не с мистической потусторонностью, но с жизненной органичностью выражающихся через символ начал. Г.В.Ф.Гегель, выступая против романтиков, подчеркнул в структуре символа более рационалистическую, знаковую сторону («Символ есть прежде всего некоторый знак»), основанную на «условности». Научная работа над понятием символ во второй половине 19 веке в большой степени исходит из философии Гегеля (И.Фолькельт, Ф.Т.Фишер), однако романтическая традиция продолжала жить, в частности в изучении мифа у И.Я.Бахофена. В эстетическую сферу она возвращается к концу века благодаря литературной теории символизма, согласно которой истинный символ, помимо неисчерпаемости смысла, передает на сокровенном языке намеков и внушения нечто невыразимое, неадекватное внешнему слову. Осмысление социально-коммуникативной природы символа сливалось в символизме (особенно немецком, идущем от традиции Р.Вагнера, и еще более в русском) с утопическими проектами пересоздания общества и мироздания через «теургическое» творчество символа. В 20 веке неокантианец Э.Кассирер сделал понятие символ предельно широким понятием человеческого мира: человек есть «животное символическое»; язык, миф, религии, искусство и наука суть «символической формы», посредством которых человек упорядочивает окружающий его хаос. Психоаналитик К.Юнг, отвергший предложенное З.Фрейдом отождествление символа с психопатологическим симптомом и продолживший романтическую традицию, истолковал все богатство человеческой символики как выражение устойчивых фигур бессознательного (так называемый архетипов), в своей последней сущности неразложимых. Опасной возможностью юнговской символологии является полное размывание границ между символом и мифом и превращение символа в лишенную твердого смыслового устоя стихию.

Невероятные факты

Каждый символ что-то означает и для чего-то предназначен. Мы видим их каждый день и даже не задумываясь, в большинстве случаев знаем, что они означают. Безусловно, они делают нашу жизнь проще.

Однако, мало кто из нас знает их происхождение и первоначальное значение. Ниже мы рассмотрим 10 всем известных символов и расскажем их историю.

Что значит знак сердца

10. Символ сердца

Символ в форме сердца известен во всём мире, и обычно он означает любовь и романтику. Но почему мы инстинктивно воспринимаем его как сердце, ведь он нисколько не похож на настоящее человеческое сердце?

Существует несколько теорий о том, откуда это символ появился и как стал таким, каким мы его знаем сегодня. Некоторые теории утверждают, что символ связан с всем известной частью человеческого тела. Чтобы понять, о какой именно части тела идёт речь, просто переверните символ. Однако, доказательств этой теории мало.

Другие полагают, основываясь на древних рисунках этого символа, что "сердце" есть ничто иное, как изображение листьев плюща, растения, связанного с верностью.

Ещё более правдоподобное объяснение приходит от ныне вымершего растения сильфиума. Когда-то оно в изобилии росло на небольшом участке побережья Северной Африки. Оно почиталось как греками, так и римлянами за свои целебные свойства, а также было средством контроля над рождаемостью.

Греческая колония Кирине, расположенная в регионе, который сегодня принадлежит Ливии, разбогатела благодаря этому растению и даже отпечатала его на своих монетах. На них мы и видим всем известный символ.

Однако, из-за небольшой области обитания растения и большого спроса на него, к первому столетию до нашей эры оно вымерло.

Ещё одна теория происхождения этого символа родом из средневековья. Основываясь на писаниях Аристотеля, где он описывает сердце, как нечто, имеющее три камеры и впадину, итальянский врач 14 века Гвидо да Виджевано сделал серию анатомических рисунков, на которых изобразил сердце именно в таком виде.

Это изображение сердца обрело популярность в эпоху Возрождения, оно всё чаще стало появляться в религиозном искусстве. Оттуда оно и пришло к нам, как символ любви и привязанности.

Символ Инь-Ян

9. Инь-Ян

Символ Инь-Ян глубоко укоренился в китайской философии, а также является ключевым элементом в даосской религии в Китае. Сегодня его можно найти повсюду. Его смысл также прост, как и сложен.

О концепции инь и ян впервые заговорили в 3 веке до нашей эры, когда появился интерес к философии. И инь, и ян – это и хорошее, и плохое, это две стороны одной монеты. Инь может превращаться в ян и наоборот. Точка, с которой начинается каждый знак, представляет собой потенциал, противоположное семя.

Инь – это женская сторона, в которой проявляются такие вещи, как темнота, вода, холод, мягкость, пассивность, север, трансформация, самоанализ, она даёт дух всему. С другой стороны, ян – это свет, горы, огонь, тепло, солнце, действие, движение, ян даёт форму всем вещам.

Даосизм верит в идею объятия обоих аспектов, чтобы во всём находить баланс. Чтобы понять, насколько сильна эта концепция в Китае, достаточно просто посмотреть на названия некоторых поселений.

Деревни на солнечной стороне долин и рек имеют такие имена, как Люян и Шиян, в то время, как те, которые расположились на противоположной стороне, носят имена подобные Цзяньгин.

Интересно, что Китай не был родиной инь-ян. Самая ранняя информация относится к использовании символа в доисторической культуре, занимавшей территорию части современной Молдовы, южной Украины и центральной Румынии.

Известная как Трипольская культура, это общество существовало в 5400 – 2700 годах до нашей эры. С символами инь-ян было обнаружено несколько предметов керамики той эпохи. Но так как письменного языка у них не было, мы не можем узнать, рассматривали ли они символ также, как китайцы, или это просто совпадение.

Значение символа Bluetooth

8. Символ Bluetooth

На первый взгляд нет никакой связи между этой беспроводной технологией и синим зубом (именно так переводится дословно с английского слово bluetooth). Но верите или нет, на самом деле связь есть.

Эта технология была изобретена ещё в 1994 году шведской телекоммуникационной компанией Ericsson. В соответствии с прошлым викингов в Швеции символ – это две руны, соединённые вместе. Руна Н и руна В, вместе они и образуют всем известный символ.

Но что общего у них с синим зубом? Это фамилия первого короля викингов Дании, Харальда Блотанда (Harald Blåtand). А шведское слово “blatand” в переводе означает «синий зуб». Харальд жил с 910 по 987 гг. нашей эры и за свою жизнь сумел объединить все датские племена, а позднее захватил и Норвегию, управляя ею вплоть до своей смерти.

Ему также приписывают и принятие датчанами христианства. Он сделал это больше по политическим и экономическим причинам, нежели по каким-то другим, что избежать движения Священной Римской империи на юг, а также сохранить своих торговых партнёров.

Происхождение его фамилии, Синий Зуб, является загадкой. Некоторые полагают, что возможно он любил ежевику, которая придавала его зубам синий оттенок. Однако, более правдоподобно звучащее объяснение заключается в том, что Синий Зуб – это фактически неверно истолкованные записи средневековых историков, и на самом деле его имя была больше похоже на "тёмный вождь".

Значение флага планеты Земля

7. Международный флаг планеты Земля

Во время каждой космической миссии сегодня используются разные национальные флаги в зависимости от того, какая страна её финансирует. Всё это хорошо, но астронавты, независимо от страны происхождения, "выступают" за планету в целом, а не за государство, давшее средства на полёт.

По этой причине был разработан флаг планеты Земля. Он состоит из семи белых переплетённых между собой колец на синем фоне. Кольца символизируют всю жизнь на нашей планете.

Однако, сам символ гораздо старше флага и более известен как "Семя Жизни". Он считается частью "Священной геометрии". Этот термин используется для обозначения универсальных геометрических узоров, часто встречающихся в природе. Семя Жизни имеет поразительное сходство с клеточной структурой во время эмбрионального развития.

Более того, Семя Жизни, также как и Большой Цветок Жизни, находили во многих местах мира. Самая старая находка была обнаружена в храме Осириса в Абидосе, в Египте, возрастом около 5000-6000 лет.

Подобный "дизайн" также использовался в буддийских храмах в Китае и Японии, в современной Турции, в Индии, по всей Европе, в Ираке и во многих других местах. Семя Жизни также играет важную роль в различных религиях. К примеру, в старых славянских религиях символ Семени Жизни обозначал солнце.

Что значит серп и молот

6. Серп и молот

Советский "серп и молот", возможно, один из самых узнаваемых политических символов, который стоит в одном ряду по узнаваемости с нацистской свастикой и американскими звёздами с полосами.

И хотя их смысл скорее всего прямолинеен, он может нести в себе скрытые сообщения. Молот может означать пролетариат (синих воротничков), а серп – крестьян. Вместе они являлись единством и силой советского государства. Однако, придумать эмблему было не так просто, как кажется.

С молотом ситуация была проще, так как он традиционно по всей Европе ассоциировался с рабочими. Со второй частью символа было посложнее, фигурировало несколько вариантов: молот был с наковальней, плугом, мечом, косой и гаечным ключом.

Интригует и сам дизайнер, Евгений Камзолкин. Он не был коммунистом даже в душе, а был глубоко религиозным человеком. Он был членом Общества Леонардо да Винчи, и как художник, в символизме разбирался очень хорошо.

Возможно, Камзолкин использовал серп и молот для передачи абсолютно другого сообщения, даже если его никто и не понял. К примеру, в индуистской и китайской культуре молот часто связывали с торжеством зла над добром. Серп в разных религиях ассоциировали со смертью.

Перед тем, как появилась коса, в средневековой Европе Смерть изображали с серпом, индуистские религии также изображали бога смерти с серпом в левой руке. Что именно имел ввиду Камзолкин, разрабатывая дизайн, никто не знает.

Все это домыслы, а правильный ответ никто так не спросил у дизайнера, который скончался ещё в 1957 году. Ключевым моментом в данном случае является интерпретация символа, потому что в зависимости от контекста, подобные эмблемы могут означать две абсолютно разные вещи.

Что означает знак пентаграммы

5. Пентаграмма

Сегодня этот символ ассоциируют с виккой (современное колдовство), сатанизмом и масонством. Но немногим известно, что пентаграмма гораздо старше любой из этих практик и используется с древних времён.

Пятиконечную звезду нашли еще на пещерной стене в Вавилонии, а древние греки полагали, что она обладает магическими свойствами. Предполагается, что пентаграмма – это путь, который Венера берёт на ночное небо по отношению к Земле в 8-летнем цикле.

Пентаграмма была даже печатью Иерусалима в течение некоторого времени, а в средние века она символизировала собой пять ран, которые получил Иисус во время своего распятия. Она также обозначала пропорции человеческого тела и пять его основных чувств.

Только в 20 веке пентаграмма начала ассоциироваться с сатанизмом, вероятно из-за того, что использовалась викканами. Ранее пять точек звезды представляли собой четыре стихии (земля, вода, воздух, огонь) и человеческий дух.

Однако, у викканов пентаграмма символизирует победу духа над четырьмя стихиями, в сатанизме же пятиконечная звезда ориентирована вниз. Это означает, что каждый человек в первую очередь материален.

Значение анархии

4. Символ анархии

Чтобы правильно понять символ анархии, нужно сначала знать, что такое анархия, и что она означает на самом деле. Анархия – это такая же политическая идеология, как демократия, монархия, олигархия, коммунизм или либерализм.

Она развивалась в Древней Греции наряду с демократией, и с древнегреческого это слово переводится как "без правителя". Это означает, что анархия – это не беззаконие и хаос, а скорее это общество с надлежащими к выполнению правилами и положениями, введёнными в действие, но без наличия авторитарного правителя.

Анархия развивалась еще активнее и стала более совершенной во время периода Французской революции в конце 18 века. В тот же период анархия получает свои негативные коннотации, потому что правящая элита по понятным причинам была против такого режима.