12.02.2016
Церковь Рождества Иоанна Предтечи. Маленький храм в готическом стиле, построенный при императоре Павле для солдат-инвалидов. Здесь Кутузов молился перед тем, как отправиться на войну с Наполеоном, сюда заезжал Пушкин перед дуэлью, и в этом храме крестили его детей. С 1937 по 1990 годы церковь была закрыта, но разрушить её не решились - исторический памятник. Я несколько лет был прихожанином этого петербургского храма. Долгие службы, дружный приход, прекрасное византийское пение. У нас был, как мне кажется, лучший хор в городе. В Пасху все прихожане целовались - старая питерская традиция, которую я не встречал в других епархиях.
Нового настоятеля храма, отца Вадима Буренина, я не знал, лишь много лет спустя - прошлой весной - решился, наконец, восполнить этот пробел. Надо сказать, что о приходе на Каменном острове наша газета уже писала («Непреложные свидетельства », № 549, октябрь 2007 г. и « », № 671, ноябрь 2012 г .), но там мало говорилось о самом батюшке. Было начало июня, а пишу я об этой встрече только сейчас - в середине зимы: все материалы после командировки одновременно выдать в газету невозможно - одни пишешь, другие ждут своего часа.
Итак, начало июня. Отец Вадим обрадовался, когда я спросил, как он отпраздновал семидесятый День Победы. Оказалось, на Святой Земле. - Там много наших соотечественников, ветеранов войны, - сказал он, - некоторые приезжают на 9 Мая в Россию, в Петербург. Но и в Израиле этот день особый, все гуляют, торжествуют, много людей на улице. Я всегда совершаю 9 мая панихиду, и было радостно, что на сей раз смог сделать это в тех местах, где Спаситель одержал Победу над смертью, что мог помянуть там людей, без которых мы бы с вами не сидели сегодня здесь - на Каменном острове.
Среди ветеранов на Святой Земле есть православные?
Есть разные люди: и православные, и неправославные, с кем мне довелось повстречаться в праздник, для кого память о войне священна. Они ощущают связь с Россией, это для них очень важно. И не только ветераны, но их дети и внуки, которые чувствуют сопричастность тому, что делали их дедушки и бабушки. Нас объединяет радость. Если говорить о ветеранах, то о войне они рассказывать не любят, и я к этому давно привык. Мои родственники тоже не любили вспоминать о войне, о фронте, о блокаде. «Не дай Бог вам это пережить», - вот о чём они обычно говорили. Каждую крупицу воспоминаний приходилось просто вытягивать.
Один мой дедушка, Алексей Николаевич Буренин, был солистом Малого театра оперы и балета. Его агитвзвод входил в состав 55-й армии, ставшей потом 67-й. Она воевала на Невском пятачке, быть может, самом трудном участке обороны Ленинграда. Дед воевал не с оружием в руках, а участвовал в концертах, но тыла на Пятачке просто не было. Плацдарм простреливался насквозь с трёх сторон из всех видов оружия. За годы войны дед принял участие более чем в трёх тысячах концертов на передовой, за что был награждён. Представить сложно! Находиться там было мучительно тяжело и смертельно опасно. Мне трудно представить, что пережил там дедушка. Он умер, когда я был ещё маленький, но о нём остались воспоминания. Например, как дед сажал меня на стул и исполнял передо мной песни, оперные арии. Он был очень светлым православным человеком, пел в хоре Преображенского собора.
Преображенский собор в Санкт-Петербурге
Дедушка вообще ничего не рассказывал о войне?
Рассказывал, как в декабре 43-го у них с бабушкой родился сын - мой отец. Это был подвиг. Представьте появление младенца в блокадном городе. К счастью, блокада уже подходила к концу. Благодаря тому, что дедушка не пил и не курил, можно было на папиросы и спиртное что-то выменять из еды. Бабушка работала бухгалтером в воинской части, получала сравнительно хороший паёк.
У вас в семье было много верующих?
Верующей была вся семья, до войны очень большая. Десятки моих родственников упокоились на Пискарёвском кладбище, погибнув от холода и голода. Бабушка старалась навещать родных и однажды, придя в квартиру, увидела, что вся семья уже мертва. Среди них маленький Лёвушка, его ей было особенно жалко. Когда я учился в школе, мне приходилось стоять на Писка-рёвском в почётном карауле. Потом, став священником, я возил туда детей из нашей воскресной школы. У многих там лежат родные, как и у меня. И хотя о войне у нас дома говорили нечасто, в памяти картины, о которых рассказывала бабушка: как ходили к Неве за водой, замачивали старый горчичный порошок, потом долго его вываривали и ели такой суп, как город всё время бомбили. Я спрашивал про людоедство, но бабушка говорила, что особо не видела, хотя однажды за ней кто-то увязался с явно недобрыми намерениями, но она успела забежать в дом.
Как давно Буренины поселились в Петербурге?
Судя по захоронениям, в XIX веке. У нас был один участок и дом на Чёрной речке, второй - на Выборгском шоссе, где сейчас метро «Озерки». Прежде там располагался наш большой Буренинский яблочный сад, который снабжал город. А в доме на Чёрной речке бывал в гостях праведный Иоанн Кронштадтский. Там батюшка держал когда-то на руках моего деда Алексия. Память святого Иоанна наша семья чтила все советские годы.
Хотя построенная им обитель была закрыта, мы всей семьёй ходили около неё помолиться - снаружи, у усыпальницы. И знаете, у нас никто в роду после революции в Ленинграде не был репрессирован, такая удивительная милость Божия, при этом все посещали храм, молились, были глубоко верующими людьми. Хотя вызывали, угрожали.
В вашей семье сохранились предания?
Моя бабушка жила на канале Грибоедова, помнит, как ходила в храм Спаса-наКрови ещё до его закрытия. И много лет мечтала, что там когда-нибудь снова совершится служба. Представьте её радость, когда это случилось.
Бабушка во время блокады ходила в храм?
Бабушка София ходила в церковь регулярно, всю свою жизнь. Мой дедушка, её отец Константин, был старостой одного из петербургских храмов. У нас все были верующие. И другой дедушка, по маме, меня просил, чтобы я не участвовал в советских праздниках, не ходил на демонстрации. Но никаких антисоветских разговоров не было.
Отец Вадим, а пионером вы были?
Да, был, хотя так получилось, что меня приняли без меня. Я тогда заболел, вдруг приходят полкласса меня навестить, сообщают: «Ой, мы тебя приняли в пионеры». Потом, когда поправился, принятие торжественно утвердили на Марсовом поле. Дул холодный сильный ветер, я вспоминал рассказ бабушки Софии, что здесь во время блокады стояли наши зенитные установки. Возникло чувство какой-то неестественности, искусственности происходящего.
В школе знали, что вы из верующей семьи, сами верите в Бога?
Я в школе говорил о Боге, цитировал Священное Писание. Мне угрожали, точнее, предупреждали, что я никогда не поступлю в высшее учебное заведение. Но никаких преследований не было. Тут нужно понимать, что это была центральная часть Петербурга, где верующих было очень много, а массовый атеизм отсутствовал. Я учился в 210-й школе на Невском проспекте, той самой, на которой можно увидеть табличку: «Эта сторона улицы наиболее опасна при артобстреле». Говорил одноклассникам о Нагорной проповеди, кому-то объяснял, что перед контрольными можно попросить Бога о помощи, какие молитвы можно читать. Это не было каким-то дивом, у многих учеников нашей школы дома висели иконы. У нас, в коммуналке, тоже. И Священное Писание было, и молитвослов, по которому молилась наша семья. Окормлялась она в Преображенском соборе, там меня и крестили.
Сейчас, посещая прихожан, я с радостью обнаруживаю, что они росли, формировались в схожих условиях. Можно было услышать в советское время, что верующие - это такие тёмные существа, но между тем в Ленинграде в храме можно было увидеть образованнейших людей. Как и сейчас. Из тех, кто почил, вспоминаю академика Наталью Петровну Бехтереву. Мне посчастливилось с ней общаться. Оказалось, что она обладает богатым духовным опытом, которым щедро со мной поделилась. К нам на Каменный остров Наталья Петровна не раз приходила помолиться. Просила, чтобы мы открыли часовню в её Институте мозга, и мы эту часовню там обустроили, она действует по сей день. Бехтерева - выдающаяся личность, оставившая по себе самую светлую память.
Сейчас среди наших прихожан есть профессор СПбГУ Нина Александровна Любимова. Она известнейший специалист по фонетике, психолингвистике и продолжает преподавать, хотя ей уже за восемьдесят. Всю жизнь была верующей.
После школы вы не сразу решили стать священником?
Мы должны доверяться Богу - когда и к чему Он нас призовёт, только Ему и известно. Когда я был молодым, у меня и мыслей не появлялось, что стану священником. Закончив школу, решил поступать на исторический факультет, но постепенно начал понимать, в чём моё настоящее призвание. Это произошло благодаря общению с праведниками, например блаженной Любушкой в Сусанино и архимандритом Наумом в Троице-Сергиевой лавре.
Можно об этом подробнее?
Они учили, что главное - это служение Богу и людям. Скажем, блаженная Любушка постоянно говорила, что священнический путь является очень тяжёлым, нужно быть готовым к скорбям и испытаниям. Понятно, что говорила не просто так. А у отца Наума был такой настрой, что мне стоит принять монашество. Было два разных мнения, ведь у нас Церковь - святая соборная, бывают разные точки зрения. После беседы отца Наума с Любушкой (а тем летом старец приезжал в Сусанино) он благословил меня послушаться её и поступить в Санкт-Петербургскую семинарию. Затем я окончил и академию, защитил кан-дидатскую по богословию. С 96-го года служу настоятелем здесь, на Каменном острове. Вот уже двадцать лет. У нас прекрасный приход, что позволяет делать много хороших дел. Например, окормляем Дом ветеранов на Крестовском острове, Господь через нас даёт людям исповедаться и причаститься. То, что имеем церковный дом, - большое счастье. Его передали нам в 2000 году, в 2003-м мы его отреставрировали. Правда, иногда кажется, что ремонт никогда не прекращается.
Насколько прихожане советского времени отличались от нынешних?
Думаю, что отличия очень большие. В советское время активная общинная жизнь отсутствовала. Раньше приходили только на службу, потом, немножечко поговорив, расходились. Сейчас прихожане общаются очень активно и в храме, и по телефону, и в Интернете, ездят вместе в паломнические поездки, на приходах проводится много мероприятий. С другой стороны, в прежние времена уже само участие в службе нередко было подвигом. Я знал людей, которые отказывались от карьеры, соглашались на понижение в должности, лишь бы ходить в церковь. Я не слышал от них никакого ропота, наоборот, радовались, что сподобились немного пострадать. Были живы прихожане, заставшие и куда более жестокие времена, когда за веру сажали в лагеря. Ещё запомнилось вот какое обстоятельство. Прежде люди много читали Священное Писание, для них было очень важно.
Сейчас не так?
Нынешнее поколение, увы, читает меньше. Поэтому я стараюсь напоминать прихожанам о преподобном Серафиме Саровском, который за неделю прочитывал Новый Завет. Прошу, чтобы каждый день хоть немного читали.
Как познакомились ваши родители?
Мама была медработником. Папа как-то заболел, и на этой почве они познакомились. Мама родом из Твери, в Советском Союзе этот город Калинин назывался. Когда началась война, Господь сотворил чудо, без которого меня бы не было на этом свете. Мамин дом был рядом с почтой, которую стали бомбить. Но один из снарядов попал к нам. Сразу не взорвался, так что бабушка Анна успела схватить троих детей, вытащить их на улицу, и тогда раздался взрыв. Потом пришли немцы. Однажды бабушка снова оказалась на волосок от смерти: она категорически отказалась работать на немцев, и один из солдат в порыве гнева поставил её к стенке. Но не успел расстрелять - появился офицер и запретил. Семья мамы перенесла оккупацию без жилья, почти без еды, голодали не меньше, чем папина родня в Ленинграде. Но выжили. Я, думаю, благодаря вере.
У ваших родных не было сложностей на работе в советское время, из-за того что они ходили в церковь?
К тому, что они ходили в храм, на работе у них относились спокойно, ведь они были беспартийными. Особых претензий быть не могло. На первую и Страстную седмицы Великого поста мои бабушка и тётя брали отпуск, чтобы посещать службы, вся семья молилась, потом встречали торжественно Пасху. Мы с братом, конечно, посещали школу. Меня тоже иногда брали. Это одно из первых моих воспоминаний о церкви: очень много народа и очень хорошее пение. Хорошее пение сопровождало меня всё детство и в церкви, и в Малом театре оперы и балета, куда позже я приходил практиковаться на фортепиано, ведь дома инструмента не было.
Кем были ваши мама и папа?
Мама работала на «Скорой помощи», а папа инженером-конструктором. У него было много изобретений, которые имели отношение к оптическим приборам для подводных лодок. Каждое лето мы ездили в Севастополь, и я мальчиком бродил среди подводных лодок, а папа испытывал оптику. Для нас служба Отечеству, любовь к родине были совершенно естественным. Мама была для меня образцом нравственности, удивительным на фоне нынешних нравов. До встречи с моим отцом она ни с кем никогда не целовалась. Ждала, когда Господь дарует ей настоящую любовь.
Меня она родила почти в 36 лет, ещё через три года - моего брата. У нас многие девушки думают, что в восемнадцать лет они почти старушки, стараются всё успеть, отсюда распущенные нравы. Мама никуда не спешила и всё успела, прожила сложную, но счастливую жизнь. Несмотря на многие испытания, смогла остаться человеком милосердным и жизнерадостным. Она была не просто верующим человеком где-то в глубине души, но помогала всем, совершенно бескорыстно могла отдать последние вещи. Ушла из медицины в совсем преклонном возрасте, только когда ей предложили противные её совести махинации.
Мамы не стало в августе 2014-го, было ей почти восемьдесят лет. Перед тем она соборовалась, исповедовалась, причастилась. Папа умер сразу после майского празднования памяти святителя Николая Чудотворца, его покровителя. У него в комнате была икона святого, которому он постоянно молился. Я видел, как уходили в мир иной мой дед Владимир, бабушка София. Мне хотелось бы последние минуты провести столь же достойно. Лик человека в такие моменты говорит о многом. У дедушки был обширный инфаркт, сильные боли, но перед смертью лицо его прямо просияло, стало таким светлым. Я бы даже сказал, что боль уступила место жизни. Его последние фразы были твёрдыми и чёткими, хотя до этого говорил с трудом. Я посещаю больницы, вижу многое. Иные уходят с проклятьями, злобой, ненавистью, а тут - радость. Это было откровением для меня, я убедился, что в душе человека может царить подлинный мир. Господь даровал мне счастье вырасти в удивительной семье.
Храм Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове
Беседа с батюшкой завершена. С любовью думаю о нашем Иоанно-Рождественском храме под сенью старых деревьев, между которыми я ходил крестным ходом. Рядом течёт Большая Невка, где крестили с полным погружением даже на раннюю Пасху, когда ещё не все льдины уплывали в Финский залив. По субботам я выходил из метро «Чёрная Речка» и шёл на всенощную. Потом возвращался обратно на Васильевский...
Так продолжалось несколько лет, самых важных в истории моего воцерковления. После беседы с отцом Вадимом прохожу мимо своей церковки скрепя сердце - так хочется снова вернуться. Уже после моего отъезда в Сыктывкар прихожанином этого храма стал мой близкий друг - поэт и журналист Костя Крикунов, ныне покойный. Он не догадывался, что это моя церковь, но почему-то ноги привели его именно сюда. Только сейчас задумался я над одной странностью. Мимо храма, буквально метрах в двадцати, проходит оживлённая трасса между Петроградкой и Чёрной речкой. При этом в памяти моей церковка стоит чуть ли не в лесу, не в двадцать первом веке, а в восемнадцатом. Храм - это словно крепость, защищающая то время, в которое он был построен. А отца Вадима Буренина Господь назначил новым её комендантом. Наверное, что-то в его прошлом, его характере оказалось соответствующим ей. Я так думаю.
Прочная связь между болезнями и грехами утверждается в Евангелии почти на каждой странице. Достаточно вспомнить слово, сказанное при Овчей купели: Иди и больше не греши, чтобы не случилось с тобой чего хуже. Или исцеление расслабленного, которое Христос совершает не раньше, чем простив человеку грехи (См. Лк. 5. 23). Евангельская логика проста, как все, исходящее от Бога: будь мы безгрешны, мы были бы и бессмертны; будь мы бессмертны, мы бы и не болели.
Творец мира, одевшись в человеческую плоть, являл Свое доброе всемогущество, прощая грехи, исцеляя болезни, воскрешая мертвецов. Все эти три вида мессианской деятельности неразрывно связаны и равно необходимы, поскольку человечество именно грешно, смертно и болезненно.
Если бы Христос не делал хотя бы что-то одно, стройность Его дел была бы под угрозой, Божественность Его посланничества была бы под сомнением. Если бы Он только исцелял, не воскрешая, смерть сохраняла бы свою молчаливую тиранию, и всякий умеющий думать отказался бы признать в исцелении истинное благо, раз смерть по-прежнему сильна. Еще хуже было бы, если бы Христос исцелял, ни слова не говоря о грехах. Он весьма польстил бы испорченному человечеству, которое и по сей день готово сказать: «верните мне здоровье, но не спрашивайте меня о грехах». Христос не сделал этого. Его любовь не соскользнула к вседозволенности. Он научил нас на боль физическую и на нравственную грязь смотреть сразу, одним взглядом охватывая то и другое.
Человека нельзя избавить от страданий, не изменив его при этом так, чтобы он стал бессмертным. А бессмертие возможно только для безгрешного существа. Потому и отогнал Господь согрешившего человека от Древа Жизни, чтобы не стал человек злом бессмертным. Как ни странно это звучит, но для грешника смерть – объективное благо. Бог не хочет увековечить человека в его оскверненной данности, но хочет прежде исправить и очистить его, а уж затем даровать бессмертие.
Теперь окунемся в действительность, покинув высоту умозрений. Мы болеем и будем болеть, пока не отдадим рано или поздно с последним выдохом душу в руки Создателя. Болея, мы бываем раздражительны, нетерпеливы и малодушны. Весь мир тогда сжимается для нас до размеров пульсирующего зуба, раскалывающейся головы, ноющей печени. И мы ищем избавления от страданий.
Как хорошо, что в регистратуре или в приемном покое нам не напоминают о связи между грехами и болезнями. Как хорошо, что из окошечка не высовывается лицо регистратора и не обращается к нам с хитрым прищуром: «Что, милый, допрыгался?» Наша медицина лечит болезни, не рассуждая об их нравственных первопричинах. И это хорошо. Хорошо, что доктор – обычный грешник, и ему в голову не приходит вгонять пациента в краску, устраивать исповедь или читать мораль. Духовные вопросы остры. Неумелое обращение с ними способно более навредить, чем помочь. Поэтому и хорошо, что логика поликлиники не совпадает с логикой Литургии и прочитанного Евангелия.
Эта шизофрения двойных стандартов грозит превратиться (а может, уже превратилась) в приобретенное уродство, в родимое пятно нашей жизни. Узнавая правду и не умея воплотить ее в жизнь, не умножаем ли мы тем самым и без того до краев налитую чашу внутренних страданий? Стоит ли узнавать правду, причем, правду вечную, чтобы остаться при своей обычной лжи? Может об этом сказал Соломон: «кто умножает познания, умножает скорбь»? ()
Я остаюсь при той мысли, что автономность медицины от Евангелия имеет свои плюсы. Но христианскую логику я сам должен внести в историю своей болезни и своего выздоровления. Пусть доктор говорит, что «еще поживем»; пусть сестра по дороге на операцию повторяет ободрительные мантры. Я то сам прекрасно знаю, что в выздоровлении и продолжении жизни смысл есть только тогда, когда есть намерение жить лучше и стать чище. Многое зависит от врачебного искусства и качественных лекарств. Но Хозяин жизни будет решать судьбу больного еще и с той точки зрения, захочет или не захочет больной сделать из болезни нравственные выводы. «Я буду жить?», — спрашивает пациент. «Жить то будешь, но как и для чего?», — спрашивает в ответ, как мне кажется, Хозяин жизни. «Если, как прежде, или даже хуже, то зачем?»
Связь между болезнями и смертью кажется очевидной. Связь между грехом и смертью следует осознать, благодаря Евангелию и первым главам книги Бытия. Когда первые две связки станут понятны, останется выяснить теперь уже неизбежную связь между болезнями и грехом. Ну и, наконец, самое главное. Победителя этого триединого, сплетшегося до нерасторжимости змеиного клубка зовут – Господь Иисус Христос.
протоиерей Андрей Ткачев
