Дом стоит на земле больше ста лет, и время совсем его скособочило. Ночью, смакуя отрадное одиночество, я слушаю, как по древним бокам сосновой хоромины бьют полотнища влажного мартовского ветра. Соседний кот-полуночник таинственно ходит в темноте чердака, и я не знаю, чего ему там надо.
Дом будто тихо сопит от тяжелых котовых шагов. Изредка, вдоль по слоям, лопаются кремневые пересохшие матицы, скрипят усталые связи. Тяжко бухают сползающие с крыши снежные глыбы. И с каждой глыбой в напряженных от многотонной тяжести стропилах рождается облегчение от снежного бремени.
Я почти физически ощущаю это облегчение. Здесь, так же как снежные глыбы с ветхой кровли, сползают с души многослойные глыбы прошлого… Ходит и ходит по чердаку бессонный кот, по-сверчиному тикают ходики. Память тасует мою биографию, словно партнер по преферансу карточную колоду. Какая-то длинная получилась пулька… Длинная и путаная. Совсем не то что на листке по учету кадров. Там-то все намного проще…
За тридцать четыре прожитых года я писал свою биографию раз тридцать и оттого знаю ее назубок. Помню, как нравилось ее писать первое время. Было приятно думать, что бумага, где описаны все твои жизненные этапы, кому-то просто необходима и будет вечно храниться в несгораемом сейфе.
Мне было четырнадцать лет, когда я написал автобиографию впервые. Для поступления в техникум требовалось свидетельство о рождении. И вот я двинулся выправлять метрики. Дело было сразу после войны. Есть хотелось беспрерывно, даже во время сна, но все равно жизнь казалась хорошей и радостной. Еще более удивительной и радостной представлялась она в будущем.
С таким настроением я и топал семьдесят километров по майскому, начинающему просыхать проселку. На мне были почти новые, обсоюженные сапоги, брезентовые штаны, пиджачок и простреленная дробью кепка. В котомку мать положила три соломенных колоба и луковицу, а в кармане имелось десять рублей деньгами.
Я был счастлив и шел до райцентра весь день и всю ночь, мечтая о своем радостном будущем. Эту радость, как перец хорошую уху, приправляло ощущение воинственности: я мужественно сжимал в кармане складничок. В ту пору то и дело ходили слухи о лагерных беженцах. Опасность мерещилась за каждым поворотом проселка, и я сравнивал себя с Павликом Морозовым. Разложенный складничок был мокрым от пота ладони.
Однако за всю дорогу ни один беженец не вышел из леса, ни один не покусился на мои колоба. Я пришел в поселок часа в четыре утра, нашел милицию с загсом и уснул на крылечке.
В девять часов явилась непроницаемая заведующая с бородавкой на жирной щеке. Набравшись мужества, я обратился к ней со своей просьбой. Было странно, что на мои слова она не обратила ни малейшего внимания. Даже не взглянула. Я стоял у барьера, замерев от почтения, тревоги и страха, считал черные волосинки на теткиной бородавке. Сердце как бы ушло в пятку…
Теперь, спустя много лет, я краснею от унижения, осознанного задним числом, вспоминаю, как тетка, опять же не глядя на меня, с презрением буркнула:
Пиши автобиографию.
Бумаги она дала. И вот я впервые в жизни написал автобиографию:
«Я, Зорин Константин Платонович, родился в деревне Н…ха С…го района А…ской области в 1932 году. Отец - Зорин Платон Михайлович, 1905 года рождения, мать - Зорина Анна Ивановна с 1907 года рождения. До революции родители мои были крестьяне-середняки, занимались сельским хозяйством. После революции вступили в колхоз. Отец погиб на войне, мать колхозница. Окончив четыре класса, я поступил в Н-скую семилетнюю школу. Окончил ее в 1946 году».
Дальше я не знал, что писать, тогда все мои жизненные события на этом исчерпывались. С жуткой тревогой подал бумаги за барьер. Заведующая долго не глядела на автобиографию. Потом как бы случайно взглянула и подала обратно: -
Ты что, не знаешь, как автобиографию пишут?…Я переписывал автобиографию трижды, а она, почесав бородавку, ушла куда-то. Начался обед. После обеда она все же прочитала документы и строго спросила:
А выписка из похозяйственной книги у тебя есть?
Сердце снова опустилось в пятку: выписки у меня не было…
И вот я иду обратно, иду семьдесят километров, чтобы взять в сельсовете эту выписку. Я одолел дорогу за сутки с небольшим и уже не боясь беженцев. Дорогой ел пестики и нежный зеленый щавель. Не дойдя до дому километров семь, я потерял ощущение реальности, лег на большой придорожный камень и не помнил, сколько лежал на нем, набираясь новых сил, преодолевая какие-то нелепые видения.
Дома я с неделю возил навоз, потом опять отпросился у бригадира в райцентр.
Теперь заведующая взглянула на меня даже со злобой. Я стоял у барьера часа полтора, пока она не взяла бумаги. Потом долго и не спеша рылась в них и вдруг сказала, что надо запросить областной архив, так как записи о рождении в районных гражданских актах нет.
Я вновь напрасно огрел почти сто пятьдесят километров…
В третий раз, уже осенью, после сенокоса, я пришел в райцентр за один день: ноги окрепли, да и еда была получше - поспела первая картошка.
Заведующая, казалось, уже просто меня ненавидела.
Я тебе выдать свидетельство не могу! - закричала она, словно глухому. - Никаких записей на тебя нет! Нет! Ясно тебе?
Я вышел в коридор, сел в углу у печки и… разревелся. Сидел на грязном полу у печки и плакал, - плакал от своего бессилия, от обиды, от голода, от усталости, от одиночества и еще от чего-то.
Теперь, вспоминая тот год, я стыжусь тех полудетских слез, но они до сих пор кипят в горле. Обиды отрочества - словно зарубки на березах: заплывают от времени, но никогда не зарастают совсем.
Я слушаю ход часов и медленно успокаиваюсь. Все-таки хорошо, что поехал домой. Завтра буду ремонтировать баню… Насажу на топорище топор, и наплевать, что мне дали зимний отпуск.
Утром я хожу по дому и слушаю, как шумит ветер в громадных стропилах. Родной дом словно жалуется на старость и просит ремонта. Но я знаю, что ремонт был бы гибелью для дома: нельзя тормошить старые, задубелые кости. Все здесь срослось и скипелось в одно целое, лучше не трогать этих сроднившихся бревен, не испытывать их испытанную временем верность друг другу.
В таких вовсе не редких случаях лучше строить новый дом бок о бок со старым, что и делали мои предки испокон веку. И никому не приходила в голову нелепая мысль до основания разломать старый дом, прежде чем начать рубить новый.
Когда-то дом был главой целого семейства построек. Стояло поблизости большое с овином гумно, ядреный амбар, два односкатных сеновала, картофельный погреб, рассадник, баня и рубленный на студеном ключе колодец. Тот колодец давно зарыт, и вся остальная постройка давно уничтожена. У дома осталась одна-разъединственная родственница полувековая, насквозь прокопченная баня.
Я готов топить эту баню чуть ли не через день. Я дома, у себя на родине, и теперь мне кажется, что только здесь такие светлые речки, такие прозрачные бывают озера. Такие ясные и всегда разные зори. Так спокойны и умиротворенно-задумчивы леса зимою и летом. И сейчас так странно, радостно быть обладателем старой бани и молодой проруби на такой чистой, занесенной снегами речке…
А когда-то я всей душой возненавидел все это. Поклялся не возвращаться сюда.
Второй раз я писал автобиографию, поступая в школу ФЗО учиться на плотника. Жизнь и толстая тетка из районного загса внесли свои коррективы в планы насчет техникума. Та же самая заведующая хоть и со злостью, но направила-таки меня на медицинскую комиссию, чтобы установить сомнительный факт и время моего рождения.
В районной поликлинике добродушный с красным носом доктор лишь спросил, в каком году я имел честь родиться. И выписал бумажку. Свидетельство о рождении я даже не видел: его забрали представители трудрезервов.
Открыть главный секрет семейного счастья мы попросили «бриллиантовую» пару из нашего города - Ивана Архиповича и Надежду Тимофеевну Перепечкиных, которые уже шестьдесят лет живут в совместном браке. Супруги признаются, что по-прежнему остаются друг для друга лучшими советчиками, помощниками, самыми близкими и дорогими людьми. Как в молодости, могут и пошутить, и повздорить.
Простые истины
- Да что тут особенного? - пожимает плечами Надежда Тимофеевна, когда я её спрашивают о секретах семейного долголетия. - Живём да живём…
Но, немного подумав, продолжает:
- Чтобы дожить до бриллиантовой свадьбы, жена должна иметь золотой характер, а муж - железную выдержку. Долгий и счастливый брак - это труд. Но ведь и работа, если она по-настоящему любимая, может приносить удовольствие. Всё очень просто, и нет какого-то особого секрета долгого и счастливого брака. Главное – уважение и терпение, нужно уметь уступать и ценить друг друга. Вроде, простые слова, но как не хватает молодым парам этих нехитрых вещей. Молодёжь как-то не так теперь живёт, уж слишком быстро разводятся, обижаются друг на друга из-за мелочей. Зачем жениться тогда? Нам вот тоже приходилось трудно, и спорили, бывало, но всё равно, прежде, чем сказать что-то, думаешь, не обидит ли это Ваню. Нас так воспитывали, что брак – это раз и навсегда. В молодости я и мысли не допускала о разводе. Наоборот, не могла нарадоваться, что семья наша – полная чаша, что дети растут в мирное время, не как мы с мужем – в войну.
«Шибко страшно было»
Надежда Перепечкина, в девичестве Лапа, родилась в 1935 году в деревне Новогородка Иланского района. Точную дату своего дня рождения она не знает.
Мои документы у матери не уцелели. В то время в деревнях подобные документы, паспорта особо не были нужны. Знаю лишь, что родилась я в январе, но по паспорту у меня день рождения 29 декабря. Получается, что по новой дате я моложе почти на год.
Детство Надежды Тимофеевны пришлось на самое страшное для нашей страны время – Великую Отечественную войну. При малейшем упоминании о ней у Надежды Тимофеевны наворачиваются слёзы, собеседница тут же переключается на страшные воспоминания, нанесённая в детстве рана до сих пор не зажила. Она ни о чём не говорит так эмоционально и живо, как о войне:
Шибко страшно было, ой, как страшно. Дети работали наравне с взрослыми: и косили, и гребли, и снопы вязали. Отправляли на работу – не спрашивали. Отца Тимофея Нестеровича и двоих моих старших братьев, Силантия и Фому, в самом начале Великой Отечественной войны забрали на фронт. Братья с войны вернулись, отец, к сожалению, нет. На него пришла лишь похоронка, в которой было сказано, что погиб он 30 мая 1943 года. До сих пор помню, как папа зимой приносил маленький промерзший кусочек хлеба, говоря, что это от зайчика, который я затем разогревала на печке – буржуйке. Мама, Матрена Титовна, узнав о гибели отца, сильно заболела и слегла. На этом, можно сказать, мое детство и закончилось.
Детство и юношество Ивана Архиповича во многом схоже с детством супруги. Родился он в Белоруссии в 1929 году. А в 1933 году их большая семья, которая насчитывала десять человек, переехала в Абанский район. Юношей до армии (Иван Архипович служил сапером на Сахалине) работал на обозе. Порой приходилось ездить на лошадях из Абана в Чунояр, вывозить оттуда овес.
Едешь на обозе, и не знаешь, что тебя впереди ждет. Вокруг ни души, одна тайга. Доберешься до первой избы, постучишься погреться, а там хозяйка с ружьем, мужики-то все на фронт ушли. Женщины во время войны, жившие рядом с тайгой, быстро научились ружьями пользоваться. Ходили на охоту, чтобы себя и детей прокормить.
Трудовой путь
Пятнадцатилетней девочкой Надежда пошла работать няней в семью, где был грудной ребенок. Для этого ей пришлось покинуть родной дом и переехать в Иланский, с тех пор жить в село она не возвращалась. Поработав няней, молодая девушка устроилась домработницей к председателю райисполкома Евстахию Наталевичу. Когда Евстахий Степанович переехал в Красноярск, Надежда, чтобы выжить, вынуждена была устроиться кочегаром. Согласитесь, профессия не из легких, а девушке не было и двадцати! Когда сил работать кочегаром уже не оставалось, одна знакомая посоветовала ей попробовать устроиться приемосдатчиком поездов на станции Иланская, где она и проработала почти шесть лет.
Много где мне приходилось работать в молодости, - вспоминает Надежда Тимофеевна. – Но самым любимым местом работы у меня была швейная фабрика, где я трудилась швеей. Вот эта профессия по мне! Шили тогда много, без брака, старались, чтоб все шовчики ровными были. Халаты нашего производства были просто загляденье. За качественно выполненную работу нам и платили по тем временам хорошо. Моя заработная плата была чуть – чуть меньше зарплаты Ивана, он тогда работал помощником машиниста в локомотивном депо. Увольнять меня на пенсию начальство не хотело, видимо, ценили как работника, но по семейным обстоятельствам (дочери нужно было выходить из декретного отпуска) мне пришлось уйти с любимой работы, на которой я проработала пятнадцать лет.
Иван Архипович всю свою жизнь проработал в локомотивном депо, за что имеет удостоверение «Ветеран труда». Начинал кочегаром на паровозе, а на пенсию вышел помощником машиниста электричек. С особой теплотой ветеран вспоминает о любимой работе и о своих коллегах:
Когда отслужил, решил в родной колхоз не возвращаться. Поехал к своему родственнику в Иланский. Вместе с ним пошли устраиваться на работу в локомотивное депо. Взяли меня сначала кочегаром на паровоз, а позже перевели в помощники машиниста. В свое время пришлось мне работать помощником на двухсекционных тепловозах. Маршрут был до Красноярска либо до Тайшета. Так я отъездил сорок три года. По сей день помню своих коллег: инструктор Иван Курилюк, машинисты Константин Волков, Леонид Кормин.
Куда б ни идти, только б с милым по пути
О своих чувствах супруги Перепечкины говорят менее охотно, чем о работе. Наверное, считают, как большинство наших дедушек и бабушек, что выставлять свою любовь напоказ просто неприлично.
Познакомились мы с Иваном на вечорке на улице Боровой, - говорит Надежда Тимофеевна. – Среди других парней он выделялся сразу. Серьезный, стоял молча, скрестив руки на груди. Тогда про него знала лишь, что живет у своего дядьки в том же районе (за озером Пульсометр), что и я, работает, дом строит. Пообщались, вроде понравились друг другу. Вскоре он свататься пришел, позвал жить в свой недостроенный дом по улице Аэродромной (смеется). Как видите, до сих пор в этом доме и живем.
Но ведь как только в доме молодая хозяйка появилась, так он вмиг и преобразился, - перебивает супругу Иван Архипович. – Нам с ним женского тепла не хватало, поэтому строительство не шло. А с появлением супруги все кардинально изменилось. Хотелось жить, хотелось работать, детишек заводить!
Шумную свадьбу молодые играть не стали. Говорят, не было средств, оба не из богатых семей.
Тепло семейного очага
За годы семейной жизни Перепечкины смогли накопить главное богатство – двоих детей (сына Юрия и дочь Ольгу), невестку Любовь, четверых внуков и четверых правнуков, которые их не забывают, постоянно навещают, помогают по хозяйству.
Когда молодые были, всегда держали большое хозяйство, - рассказывает Иван Архипович. – И коровы были, и поросята, и куры. Хоть и работали оба, но делать все успевали, не ленились. Сейчас у нас из домашних животных лишь кот.
Не было у нас так принято, что Надя, как женщина, должна всю домашнюю работу на себя взвалить, а я только в поездки буду ездить, деньги в дом приносить. Трудились и по дому вместе, поэтому, наверное, и времени, да и сил на гулянки и ссоры не оставалось. Не до этого было.
Надежда Тимофеевна полностью согласна с мужем. По ее словам, Иван Архипович никогда не позволял себе, как другие мужчины, оскорбить ее или ударить, с коллегами после смены не задерживался. Всегда спешил домой, где его с нетерпением ждали жена и дети.
Вдвоем не страшны никакие невзгоды
Мы так долго живём только потому, что всегда вместе, вдвоём, - уверена Надежда Тимофеевна. - Если один из супругов уходит раньше, второй сильно тоскует и быстро сдаёт. Поэтому я всегда молю Бога за себя и за Ваню. Чего нам сейчас надо? Только здоровья, которое с каждым годом только убавляется, поэтому и прошу у господа только здоровья и сил. И пока мы вместе, мы вдвойне сильнее, и проблемы легче все решаются, и на душе веселее.
60-летний юбилей супруги отметили в кругу семьи. За круглым столом собрались четыре поколения – виновники торжества, дети, внуки, правнуки – главное богатство крепкой семьи Перепечкиных.
Имя святителя Николая Сербского (Велимировича; 1880–1956), пламенного ревнителя, удивительного подвижника и проповедника наших дней, «величайшего серба XX века», именуемого также «сербским Златоустом», ныне хорошо известно у нас в России.
Преподобный Иустин (Попович), оценивая высокое святительское достоинство и силу пророческого прозрения владыки Николая, дерзновенно сравнивал его роль в своем народе с ролью самого святителя Саввы Сербского. И более того, в проповеди, произнесенной после панихиды по своему учителю в 1965 г., преподобный Иустин отметил: «Каждое его слово есть малое Евангелие».
И действительно, масштабы личности, полученные от Бога дарования и поистине энциклопедическая образованность позволяют поставить святителя Николая Сербского в один ряд с великими отцами Церкви. Между тем владыка особенно актуален и велик для нас сегодня еще и пламенной любовью к роду своему, что в наш расслабленный век стало уже чем-то позабытым. Святителя Николая Сербского, как и многих других выдающихся подвижников Нового времени, отличали обостренное восприятие времени и живая реакция на происходящее. Преподобный Паисий Святогорец, размышляя об особенностях добродетельной жизни в современном мире, в связи с этим писал: «В старину, если кто из благоговейных монахов тратил время, заботясь о положении дел в мире, то его надо было запереть в башню, сейчас же наоборот: благоговейного монаха надо запереть в башню, если он не интересуется и не болеет за то состояние, которое возобладало в мире».
Несомненно и то, что святитель Николай (Велимирович) был явлен сербскому народу для утешения и укрепления в один из наиболее драматичных периодов его истории, когда сербы страдали под игом богоборческой власти Иосипа Броз Тито, а остальной православный славянский мир переживал тяжкие последствия утраты Божия помазанника, удерживающего, по слову апостола, мир от окончательного воцарения зла. В данной связи весьма показательно отношение святителя Николая Сербского к нашему царю-мученику Николаю II, почитание которого началось в Сербской Церкви уже в конце 20-х гг. прошлого века. Оценивая подвиг святого государя и России по защите сербов в Первую мировую войну, святитель так скажет о нем и о Русской голгофе: «Еще один Лазарь и еще одно Косово!» Как известно, жертву святого благоверного князя Лазаря Косовского, преградившего на Косовом поле в 1389 г. путь нечестивым агарянам (турецким завоевателям) и мученически пострадавшего за православную веру и свой народ, сербская традиция истолковывает не просто как подвиг, но и как великую жертву, принесенную во искупление совокупного греха народа сербского. Итак, высочайшая похвала, какую только можно услышать из сербских уст. А еще – твердое упование на грядущее воскресение православной России и Русского Царства…
Никола Велимирович, будущий владыка Охридский, родился 23 декабря 1880 г. (по новому стилю – 5 января 1881 г.), в день святого Наума Охридского, в горном селе Лелич в западной Сербии. Старший из девятерых детей в крестьянской семье, он был отдан благочестивыми родителями в школу при монастыре Челие. На 12-м году жизни Никола становится учеником Валевской гимназии, которую оканчивает через шесть лет лучшим учеником. Затем он поступает в духовную семинарию в Белграде.
В период учебы в сербской столице юноша живет в тяжелейших материальных условиях, однако и здесь он оказывается одним из самых блестящих студентов. Согласно тогдашним порядкам, по окончании семинарии Никола получает распределение в деревню, учителем. Молодой богослов смиренно принимает сие назначение, добросовестно трудится на данном поприще, достигая немалых успехов. И тут неожиданно приходит известие о назначении ему стипендии для учебы за границей. Когда Никола прибыл в Белград из села, где учительствовал, его принял сам король. Никола получает стипендию и предписание приступить к учебе в Старокатолическом университете в Берне, как наиболее приемлемом учебном заведении для православных студентов. Приличная стипендия позволяла ему совершать поездки за пределы Швейцарии, он слушал лекции лучших профессоров теологии в различных университетах Германии.
Сдав в Берне последние экзамены, Никола защитил там в возрасте 28 лет докторскую диссертацию на тему: «Вера апостолов в Воскресение Христово как основной догмат Апостольской Церкви». Затем он оканчивает философский факультет в Оксфорде, а докторскую диссертацию на тему «Философия Беркли» защищает уже в Женеве на французском языке. После этого Никола возвращается на родину. По прибытии в Белград он хоронит брата, умершего от дизентерии, и заражается сам. После трех дней пребывания в больнице врач заявил, что состояние его таково, что остается уповать только на Бога. И вот, после шестинедельной жестокой болезни он полностью выздоравливает и твердо решает исполнить данный им обет – стать монахом. 17 декабря 1909 г. в монастыре Раковица он принял постриг с именем Николай. Через два дня он становится иеродиаконом, а затем – иеромонахом.
В день памяти святого первомученика архидиакона Стефана иеромонах Николай произносит свою первую проповедь в Белградском кафедральном соборе. Ничего подобного не слышали доселе стены соборной церкви. Люди теснились в переполненном храме, стараясь вобрать каждое слово нового проповедника; сам престарелый король Петр I Карагеоргиевич слушал, затаив дыхание. Так велик был его ораторский и проповеднический дар, что по окончании проповеди народ едиными устами возгласил: «Живео!»
Благоволивший к Николаю митрополит Димитрий благословляет молодого иеромонаха отправиться в Россию. Уже после первых академических дискуссий со студентами и профессорами молодой сербский ученый и богослов, иеромонах Николай, стал известен и в Петербурге. Санкт-Петербургский митрополит лично ходатайствовал правительству о предоставлении талантливому сербскому слушателю бесплатного и беспрепятственного проезда по всей территории Российской империи. Николай, давно мечтавший увидеть необъятную Россию и ее главные святыни и узнать жизнь простого русского народа, с великой радостью воспользовался данной возможностью.
В мае 1911 г. телеграммой из Белграда иеромонах Николай был срочно вызван на родину. Вскоре по его возвращении состоялось заседание Священного Синода Сербской Православной Церкви, на котором было высказано мнение, что сей муж, украшенный многими добродетелями и исполненный премудрости Божией, достоин епископского сана. Решено было возвести иеромонаха Николая на пустовавшую в то время кафедру Нишской епархии. Главным инициатором был сам митрополит Димитрий, еще раньше об этом заговорили в народе. Однако Николай неожиданно отказался. Вслед за священноначалием уговорить его пытались даже министры и представители королевского двора, но он продолжал стоять на своем, так как считал себя недостойным столь высокой чести, тем более в молодые еще лета. В это же самое время Николай отклонил и заманчивые предложения, поступившие из Швейцарии, где его хорошо помнили и внимательно следили за всеми его выступлениями и публикациями. Ему предложили должность доцента и – одновременно – редактора журнала Revue internactionale de Theologie. Он вновь возвращается в Белградскую семинарию – младшим преподавателем. Много пишет, выступает с проповедями в столичных храмах.
В 1914 г. начинается Первая мировая война. Белград стал прифронтовым городом, а все население поднялось на защиту сербской столицы. Иеромонах Николай, которого война застала в монастыре Каленич, срочно возвращается в Белград, отказывается в пользу государства от своего жалованья до полной победы над врагом. А затем, хотя и не подлежал мобилизации, добровольцем отправляется на фронт, где не только ободряет и утешает народ, но и лично, в качестве полкового священника, участвует в обороне города (см.: Числов И.М. Апостол Европы и славянства // Творения святителя Николая Сербского (Велимировича). Библейские темы. М.: Паломник, 2007).
Осенью 1915 г. началось новое, крупномасштабное вражеское наступление. Сербская армия отступала с кровопролитными боями, вместе с ней уходили многотысячные колонны беженцев. Еще раньше иеромонах Николай был вызван в Ниш, куда с началом войны переехало сербское правительство. Премьер-министр Никола Пашич направляет его с особой дипломатической миссией в Англию и Америку. Блестящий оратор, в совершенстве владеющий английским языком, европейски образованный философ и богослов, иеромонах Николай один заменял целую команду профессиональных дипломатов. Выступал по пять–шесть раз на дню, практически не зная сна. Читал лекции в высших школах и университетах, общался с учеными, церковными деятелями, политиками; посещал светские салоны и дипломатические приемы. Был первым иностранцем, говорившим в кафедральном соборе святого Павла в Лондоне. Главнокомандующий британской армией сказал как-то на встрече с сербскими офицерами: «Вам нечего беспокоиться за исход войны, ведь у вас целых три армии: ваша собственная, мы, ваши союзники, и отец Николай».
В Америке иеромонах Николай развенчивает лживые тезисы антисербской пропаганды, выступая также перед представителями многочисленной диаспоры с призывом помочь истекающей кровью родине. Все местные сербы повторяли его речь, произнесенную в Чикаго, где уже в те годы существовала крупнейшая в Новом Свете сербская колония. Благодаря его усилиям и при поддержке известного ученого Михайлы Пупина была собрана значительная материальная помощь для сербских беженцев; тысячи сербов из Америки отправились добровольцами на Салоникский фронт, чтобы в рядах сербской армии принять участие в освобождении Сербии от оккупантов.
25 марта 1919 г. иеромонах Николай был избран епископом Жичским. Известие это застало его в Англии. На сей раз он не мог отказаться от рукоположения: послевоенная разруха, масса хозяйственных и административных проблем, в том числе внешнецерковных, решение которых требовало большого опыта и энергии, специальных знаний. Первые годы его епископского служения (с конца 1920 г. владыка Николай возглавляет уже Охридскую епархию) были связаны в основном с различными дипломатическими миссиями.
В период между двумя мировыми войнами как миссионеру Сербской Церкви ему доводилось много бывать на Западе, прежде всего в Англии и Америке, а также и в соседних балканских странах, в Константинополе, а больше всего в Греции, где он неизменно посещал Святую Гору и способствовал возобновлению общежитийного порядка в сербском монастыре Хиландар. В 1937 г. владыка Николай встал на защиту Сербской Церкви, когда она оказалась под угрозой конкордата между Ватиканом и правительством Стоядиновича, что было не чем иным, как попыткой осуществить унию с Римом. Однако благодаря святителю Николаю данные планы провалились.
Вскоре началась Вторая мировая война, когда Сербия, уже в который раз в истории, разделила свою судьбу с Россией. Гитлер, нашедший себе преданных союзников в хорватах, закономерно предполагал в сербах своих противников. Разрабатывая план вторжения в Югославию, он приказывал своему командующему Южным фронтом, в частности, следующее: «Уничтожить сербскую интеллигенцию, обезглавить верхушку Сербской Православной Церкви, причем в первую очередь – Патриарха Дожича, митрополита Зимонича и епископа Жичского Николая (Велимировича)». Вскоре владыка вместе с Патриархом Сербским Гавриилом оказались в печально известном концлагере Дахау – единственные в Европе церковные лица такого сана, взятые под стражу. Здесь владыка написал свою известную книгу «Сквозь тюремное окно» («Речи српском народу кроз тамнички прозор»).
После окончания войны епископ Николай не пожелал возвращаться в титовскую Югославию и до конца жизни своей остался в изгнании. Побыв недолго в Европе, в 1946 г. он перебрался в Соединенные Штаты Америки, где до конца дней своих продолжал миссионерскую деятельность. В эмиграции владыка написал большое количество проповедей и книг, а также был профессором православных духовных школ, преподавал в Сербской духовной семинарии имени святого Саввы в Либертвилле, но чаще обретался в русской среде – как преподаватель Свято-Владимирской академии в Нью-Иорке, Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле и Свято-Тихоновской в Саут-Кэнноне (Пенсильвания), где и скончался 18 марта 1956 г. Похоронен владыка у сербского Свято-Саввского монастыря в Либертвилле, а впоследствии останки его перенесены в Сербию. Перенос мощей владыки вылился во всенародное торжество. Ныне они покоятся в его родном селе Лелич.
Одно из центральных мест в духовном наследии святителя занимает тема Европы и ее великой богодарованной миссии. Упомянем лишь некоторые названия его работ о Европе, а также о сербской истории из числа тех, что были адресованы в основном именно западноевропейскому читателю: «Восстание рабов», «О западном христианстве», «О духовном возрождении Европы», «Сербия во свете и тьме», «Об истории», «О Европе» и др. Однако многие важные мысли на данную тему он высказывает и в прочих своих трудах, широко известных сегодня в православном мире. Так, в своей книге «Сквозь тюремное окно» он именует Европу любимой дочерью Христа. Несмотря на то что владыка писал это в самое суровое время, когда все, казалось бы, говорило против Европы, он ясно дает понять, что рано на ней ставить крест, а все его обличения обращены в большей степени не к европейцам.
Как и русские мыслители-славянофилы, много внимания уделявшие Европе и ее судьбе, святитель Николай Сербский неколебимо верил в особую миссию православных славян по отношению к прочим европейским народам, будучи убежденным, что их пример способен пробудить Европу к покаянию, позволив ей обрести ее же собственные христианские начала, благодаря коим она, по выражению А.С. Хомякова, некогда была «страной святых чудес». Подобное видение было очень близко и И.В. Киреевскому, который трезво оценивая известные заблуждения, присущие Западной Европе, все же был чужд мысли о том, что она безвозвратно погибла, и верил в возможность ее исцеления и восстания. Отсюда понята его мысль, уже в XX веке всецело разделяемая святителем Николаем Сербским, что, бездумно отрекаясь от нее, однозначно ставя знак равенства между ней и Западом наших дней, мы тем самым отрекаемся и от самих себя, от собственной великой роли и призвания. Подобный подход к творчеству святителя Николая Сербского характерен как для ведущих сербских исследователей и крупнейших издателей его трудов (митрополит Амфилохий (Радович), епископ Лаврентий (Трифунович), епископ Афанасий (Евтич) и др.), так и для современных русских исследователей, всерьез занимающихся проблемами духовного наследия святителя (И.Ф. Прийма, И.М. Числов, И.А. Чарота и др.).
Показательно, что святителя Николая роднила со славянофилами еще и всесторонняя европейская образованность. По замечанию И.М. Числова, известного ученого-сербиста и главного редактора полного собрания сочинений владыки Николая на русском языке, «владея в совершенстве основными европейскими языками, святитель Николай, подобно апостолам, обращался к каждому народу с проповедью, облеченной в сладостные звуки его родной речи, ориентируясь на конкретные представления, мышление и традиции этого народа.
Путешествуя по Святой Руси, набираясь духовного опыта и благодати от ее святынь, владыка умел впоследствии найти самые сокровенные слова утешения для своей паствы из числа русских белоэмигрантов, страдающих и скорбящих вдали от родины. Но и годы учебы в швейцарских и немецких университетах также не прошли даром. Постигнув и «острый галльский смысл», и «сумрачный германский гений», святитель оживотворил мертвенно-рассудочную и гордую мысль (ego et ratio), выраженную в прежних глаголах, так что и неверные сердца даже понуждал смиряться пред Истиной, радея о их спасении и исполнении правды Божией».
Даже беспощадно бичуя пороки современных ему европейцев (как западных, так и восточных), святитель Николай всякий раз подчеркивает, что славянство неотъемлемая часть той же Европы, зачастую ею не признаваемая и высокомерно не замечаемая Европой Западной, «философствовавшей» и «делившей греко-римское наследство» в ту пору, пока славяне ante portas отражали нашествия гуннов, монголов, турецких орд и «не давали китайскому желтому муравейнику высунуться из-за своей стены». Одновременно святитель всякий раз напоминал о насущной необходимости воссоздать былое единство в духе братской любви между всеми европейцами, что явилось бы залогом их исцеления и духовного возрождения, поскольку на них и по сей день лежит огромная ответственность за судьбы мира. «Исторически христианство было и до сих пор остается религией главным образом европейской расы», – писал святитель.
Как уже упоминалось, в настоящее время значение святителя Николая Сербского для нас исключительно велико, поскольку его труды дают надежду на обретение верного традиционного вектора нашей славянской жизни, избегая всевозможных соблазнов (например, пресловутого евразийства). Неслучайно сегодня это самый читаемый сербский автор у нас в России.
Серьезное знакомство с его литературным наследием невозможно представить без небольшой по объему, но исключительной по своему значению работы – очерка «Сербский народ как раб Божий», впервые вышедшего в издательстве «Паломник» в 2004 г. в переводе и с предисловием И.М. Числова и неоднократно переиздаваемого после на русском языке. В нем рассматриваются ключевые, судьбоносные вехи всей сербской истории сквозь призму служения Богу сербского народа от его коронованных правителей, созидавших сербскую державу, до простых крестьян. Данная работа необходима всем, кто желает получить ясное представление о сербской традиции, о роли и месте сербского народа в семье христианских народов. Интересно, что при всей своей неповторимости и уникальности – по своей значимости, глубине и силе воздействия эту книгу можно сравнить с выдающимся в своем роде трудом по русской истории митрополита Иоанна Санкт-Петербургского и Ладожского (Снычева) «Русская симфония». Святитель Николай с твердым упованием на безграничное Божие милосердие – вслед за преподобным Серафимом Саровским – предрекает грядущее величие Православного Царства, в котором будет место и «царству Святой Руси» и «царству балканских народов», одновременно призывая нас приложить к этому свое молитвенное дерзновение и волевое усилие.
Имя епископа Охридского и Жичского Николая (Велимировича) внесено в календарь святых Православной Церкви единодушным и единогласным решением на Архиерейском Соборе Сербской Православной Церкви 19 мая 2003 г. Память святителя Николая совершается 18 марта в день его блаженной кончины, а также 3 мая в день перенесения его честных мощей из Америки в Сербию.
Елена Осипова, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М. Горького, секретарь Общества русско-сербской дружбы
Святитель Николай Сербский (Николай Велимирович) - епископ Охридский и Жичский, видный богослов и религиозный философ.
Святитель Николай родился в селе Лелич, близ сербского городка Валево, 5 января 1881 года по новому стилю. После окончания богословско-педагогической школы некоторое время преподавал. В 1904 году уехал продолжать образование в Швейцарию и Англию. Защитил докторскую степень по философии и богословию в Берне. В 1909 году принял монашеский постриг в монастыре Раковица недалеко от Белграда. В течение нескольких лет преподавал в Белградской Духовной академии философию, психологию, логику, историю и иностранные языки.
Во время Первой мировой войны читал лекции в Америке и Англии, сбор от которых пошел в помощь соотечественникам, чем оказал поддержку своей родине. В 1919 году хиротонисан в епископа Жичского, а в 1920 - и в Охридского, где он и служил до 1934 года. Затем вернулся в Жичу, в которой находился до 1941 года. В начале Второй мировой войны вместе с патриархом Гавриилом был заточен немцами в монастыре Раковица, затем переведен в Войлицу и наконец в концлагерь Дахау. Пережил страшные мучения. Но Господь сохранил его и после освобождения Николай Велимирович перебрался в Америку, где занимался просветительской и богословской деятельностью.
Отошел ко Господу 18 марта 1956 года в Пенсильвании. Погребен был в Либертсвилле. В 1991 году 12 мая его святые мощи были перенесены в родной Лелич.
Книги (6)
Библейские темы
В предлагаемой читателю книге святитель Николай собрал свои размышления и пастырские наставления христианам, основанные на тех мыслях и образах, которые мы находим в Библии, как в ее Ветхом, так и в Новом Заветах.
Истины духовной жизни он доносит до каждого в простых и понятных примерах, научая тем самым и нас видеть и слышать Бога в самых обыденных окружающих нас предметах, поступках людей, событиях. Оказывается, христианин может получить духовную пользу и от чтения газет - если будет при этом постоянно обращаться мысленно к Священному Писанию и задаваться вопросом о значении описываемого с точки зрения Промысла Божия.
Верую. Вера образованных людей
Название этой небольшой книги выдающегося сербского архипастыря и богослова святителя Николая (Велимировича; 1881-1956) может у кого-то вызвать удивление: «Вера образованных людей».
Однако в действительности, давая такое название своему труду, представляющему собой живое и святоотечески вдохновенное объяснение православного Символа веры, автор желел довести до сознания читателя одну очень важную мысль. Истинно образованным человеком является, по его мнению, не тот, кто богат знаниями, а кто «образован внутренне, всем сердцем, всем существом, кто сообразен образу Божиему, тот кто христоподобен, преображен, обновлен, обожжен». Поэтому, без сомнения, можно сказать, что вера православных христиан на самом деле есть вера образованных людей.
Индийские письма
«Индийские письма» святителя Николая Сербского - еще одна жемчужина из богатейшего литературного наследия, оставленного этим замечательным церковным писателем минувшего столетия, с которым знакомится сегодня российский читатель.
Жанр, выбранный в данном случае святителем, весьма оригинален. Это удивительно глубокая, проникновенная переписка, в которой принимают участие его герои, очень разные люди: индийские брамины и кшатрии, сербские ученые, арабы-мусульмане, монах-святогорец. Объединяет их одно - любовь друг ко другу и искреннее желание найти истину в Боге, спасти свою душу, послужить спасению ближних. И обстоятельства их жизни, и происходящие в ней события, отражающиеся в письмах, - все свидетельствует о том, что обрести как искомую истину, так и спасение можно лишь во Христе. А остальные пути все ведут в никуда, в какой-то страшный тупик, выйти из которого собственными силами уже невозможно.
Молитвы на озере
В книге «Молитвы у озера» владыка Николай раскрывается и как теолог, и как поэт, и как проповедник.
«Молитвы у озера» - это сто псалмов, пропетых человеком двадцатого столетия - столетия идеологизированного, технократического, войнами изуродованного,- и как девственно-чисты эти псалмы! Свойство славянской души ощущать тленность всего мирского и одновременно - открывать во всей природе Бога, всюду видеть гармонию Его, взирать на Творца чрез творение Его - роднит Св.Николая Сербского со многими русскими богословами и писателями. Поэтичность языка «Молитв у озера», способность все чувства свои выражать молитвой, исследователи справедливо уподобляют трудам Св.Симеона Нового Богослова.
