От тюрьмы, да от сумы не зарекайся, говорит народная пословица. Но трудник Санаксарского монастыря Вячеслав В. в тюрьму попадал не раз и, можно сказать, по определению. Фамилия у него такая - «уголовная» (ее я по понятным причинам не называю). Словно бы на роду у него написан такой вот скорбный путь... За неполные тридцать два года - четыре судимости, в общей сложности за колючей проволокой он провел десять лет. В феврале этого года вновь вышел на свободу. Настоятель храма в честь иконы Божией Матери «Умиление» в городе Новокуйбышевске Самарской области священник Владимир Загаринский встретил его приветливо, как старого знакомого. Покачал головой и сказал: «Не надоело тебе, Вячеслав?» - «Надоело. Больше туда не хочу», - был ответ. Тогда отец Владимир взял его со своими прихожанами в паломничество по святым местам и благословил остаться в Санаксарском монастыре. Там-то мы и встретились с Вячеславом. Оказалось, что из зоны в зону, из «срока» в «срок» он переходил с подшивкой «Благовеста» в руках. Читал сам и другим давал читать. «Ваша газета многих заключенных к вере привела», - рассказывает он. Наш разговор состоялся в монастырской гостинице, после вечерней службы. Многое в этой исповеди бывшего заключенного покажется непривычным, спорным. С некоторыми оценками Вячеслава, признаюсь, не согласен и я. И все же выслушать человека, который в прямом смысле слова ВЫСТРАДАЛ Православную веру, обрел ее не по книгам, а в суровой «колониальной» действительности, я считаю, стоит.

Мое обращение началось с того, что к нам в колонию привезли из Пензы вора в законе, - вспоминает Вячеслав . - Звали его Андрей Мишин. Было ему всего 28 лет, но авторитет в криминальном мире он имел большой. С четырнадцати лет он скитался по тюрьмам, и на свободу так и не вышел - умер в тюрьме. Для нас вор в законе был редкостью и мы, как смогли, создали ему подобающие условия: была у него даже отдельная камера, и в ней он... молился! Он был глубоко верующим человеком. В то время, в 1993 году, у нас в колонии было засилье протестантских проповедников. Православные батюшки тогда еще к нам не приезжали. Протестанты даже открыли у нас свою молельную комнату. Мы принимали их проповедь за истинную, ведь они говорили о Христе! Но пример Андрея повлиял на нас, постепенно произошла переориентация лагерников, и мы перестали слушать протестантских проповедников. А Андрей и словами, и примером убеждал нас, что нужно обратиться в Православие...

- Как ты можешь объяснить этот феномен: «вор в законе» - и Православный? Разве одно с другим совместимо?

Праведником, конечно, вор в законе не может быть. Но Православным верующим, я считаю, может... Андрей даже участвовал в строительстве Православного молитвенного дома у нас в колонии. Он многих, и меня в их числе, обратил в Православие. Ведь у вора в законе очень большой авторитет, который отнюдь не на кулаках держится, а на чувстве справедливости, на своего рода нравственной силе. В уголовной среде эти авторитеты все же хоть какие-то нравственные нормы поддерживают. Не дают скатиться криминальному миру к безпределу и рекам крови... Ведь все нравственные нормы берут свое начало из Библии. Но в тюремной среде эти Библейские заповеди, конечно же, сильно искажены.

- Одна из заповедей Божиих гласит: «Не укради...» А тут Православным называет себя вор, хотя и в «законе»...

Сам криминальный авторитет, конечно же, не ворует. Он следит за тем, чтобы какой-то минимальный уровень справедливости все-таки и здесь соблюдался... Был такой известный вор в законе - Вася Бриллиант, самый большой авторитет в преступном мире. Его все уголовники за справедливость уважали, и русские, и кавказцы... Он был своего рода миротворцем в этой среде. Сорок лет просидел в тюрьмах, вышел на свободу только один раз, в 1989 году. Сейчас уже таких нет. Новые бандиты в основном безпредельщики, им любая нравственность не угодна, даже и уголовная... А ведь воровская традиция «коронования» воров в законе идет с незапамятных времен - на Руси раньше таких уголовников называли «Иванами». Есть даже специальная традиция «коронования». Когда я был в уголовной среде, я не видел в «миру» людей нравственно чище, чем эти авторитеты. И только потом, по милости Божией переступив порог Церкви, понял, насколько я заблуждался...

- Но вернемся в 1993 год...

У нас в то время еще один «авторитет» появился, и тоже не советовал к протестантам ходить. А тут произошел случай, когда и администрация колонии изменила свое отношение к этим проповедникам. Молодой заключенный попал под влияние протестантов, принял их учение, а заместитель начальника колонии по режимной части стал из-за этого над ним подсмеиваться. В результате этот парень пришел в его кабинет, облил себя бензином и поджег, при этом обхватив руками своего обидчика. Их обоих с ожогами отвезли в тюремную больницу. Но начальнику повезло - его спас находившийся поблизости заключенный, который все же успел вырвать его из рук смертника... И вот в одной палате с умирающим парнем оказался тот «авторитет». Поджегший себя бензином осужденный был еще жив, хотя и находился без сознания. Его сосед по палате снял с себя Православный нательный крест и надел его на умирающего. Тот на мгновение пришел в сознание, с благодарностью посмотрел на него, сказал: «Все, я пошел». И умер. После этого случая наша администрация, наученная горьким опытом, старалась пускать к осужденным только Православных священников. К тому времени на Самарскую кафедру прибыл Епископ (ныне Архиепископ) Самарский и Сызранский Сергий. А он очень много внимания и сил уделяет тому, чтобы в местах лишения свободы заключенные духовно окормлялись у Православных священников. Сейчас на каждой «зоне» в нашей епархии имеется или храм, или молитвенная комната.

- Сегодня священник может оказывать значительное влияние на осужденных?

Преступный мир тонко чувствует справедливость. Обмануть лагерников очень трудно. В основном священники приходят в тюрьмы по искреннему порыву сердца, и потому к ним тянутся люди. Нравственная чистота ведь и за колючей проволокой очень ценится. Но в практическом плане важно на осужденных не «нажимать». Давить на лагерников нельзя... Тогда люди будут постепенно воцерковляться.

- Печальные веяния времени - проблемы глобализации - донеслись до российских тюрем?

В декабре 2002 года по местному «колониальному» радио вдруг объявили, что в период с декабря этого года и по январь следующего каждый осужденный должен принять ИНН. А те, кто откажется от присвоения номера, будут уволены с работы (а работа в колонии есть далеко не у всех и ей там дорожат), или же им не будут выплачены уже заработанные деньги. Крутили это объявление по радио в течение недели. Я уже знал, что в Православной среде отрицательно относятся к «нумерации» людей. Но все же не стал давить на своих соседей, а предложил им самим спросить у священника, как им поступить. Батюшка не благословил брать «номер». А тут уже и над кассой, где нам выдавали зарплату, появилось угрожающее объявление об ИНН, мол, кто не примет его, денег не получит. Как быть? Все лагерники из моего отделения, а это около семидесяти человек, решили твердо - ИНН не брать! В лагерях народ особый находится, их шантажом и угрозами не проймешь - терять-то ведь нечего. Это в миру можно повлиять: там ведь семья, дети... Меня первым пригласили к начальству на разговор. Я твердо сказал, что ИНН не приму, и подробно объяснил, почему именно. Потом вызвали другого, третьего - результат тот же. А потом махнули рукой на эту затею. Но меня вскоре посадили в ШИЗО - в отместку за эту мою «проповедь».

- Как повлияла тюрьма на твои религиозные убеждения?

Крещен я был еще в детстве, а к вере пришел в тюрьме. Только сознательно обратившись ко Христу, я понял, какой огромный мир передо мной раскрывается! Но понял еще и другое. Жизнь в тюрьме зачастую более нравственная, чем жизнь на свободе. В тюрьме нет вседозволенности, нет такой распущенности. Сейчас дух времени проник и за решетку, но все же не в такой степени. Вы посмотрите, что творится с молодежью: кругом блуд, наркотики, дикая мода... В тюрьме хотя бы строгая дисциплина удерживает от многих пороков. Особенно для молодежи такая вот «свобода» опасна. Я даже считаю, что лучше попасть в тюрьму, чем в ночной клуб на стриптиз-шоу... Когда я отбывал последний срок, решил во что бы то ни стало начать поститься. В тюремных условиях это не просто, но, оказалось, возможно. Я до сих пор не могу стяжать того горения духа, которое пережил в то время в тюрьме. Я тогда словно на крыльях летал... На многие вещи смотрел уже иными глазами. Бывало, кто-то попросит меня, как прежде, помочь «разобраться» с кем-то из обидчиков, а я говорю ему: «Да ты прости его...» Кто-то меня понимал, а кто-то, наверное, обижался. И еще я решил: раз уж снова попал сюда, не буду время тратить, а начну помогать сокамерникам найти свой путь к вере...

- Сейчас ты живешь тоже по строгой - но уже монастырской - дисциплине. Легко тебе дались первые недели в монастыре?

Внешне жизнь в монастыре чем-то немного напоминает нашу колонию. Те же нары, строгий распорядок дня, и лица порой те же... В Санаксарском монастыре больше половины трудников - бывшие заключенные. Но здесь мы общаемся совсем на другом уровне, чем в тюрьме. Люди пришли сюда начать новую жизнь, внутренне измениться. По сути, тюрьма и монастырь совершенно противоположны. Здесь люди сознательно смиряются, а в тюрьме все построено на гордыне. И чем больше у человека самолюбия, тем более он заметен, авторитетен в тюрьме. Здесь же все наоборот! В монастыре так легко оттого, что здесь меньше гордых людей.

Это необычное письмо мы попросили прокомментировать полковника внутренней службы в отставке, консультанта по работе с религиозными конфессиями Главного управления исполнения наказаний Самарской области, преподавателя спецкурса «Особенности тюремного служения» Самарской Духовной семинарии Михаила Борисовича Декатова. Но наш разговор вышел далеко за рамки предлагаемого письма.

Вор в законе, даже если он сидит в тюрьме, является руководителем преступного сообщества, - говорит Михаил Борисович Декатов. - Он порой не только «колонийскими» ворами и жуликами управляет, но и поддерживает связи с теми, кто находится на свободе. Вся их «нравственность» - перевернута с ног на голову. Воровские законы ничего общего с Библейскими заповедями не имеют. Вместо «не укради», у них - «не кради у своих». Считают «добродетелью» не сотрудничать с администрацией колонии, саботировать ее распоряжения, не трудиться... Что же тут нравственного, христианского? По определению, вор в законе не может быть подлинно верующим Православным человеком. Если только раскается, осознает свои грехи. Я многих рецидивистов встречал, с тяжелыми преступлениями за плечами, которые обратились к Богу. Но среди них не было «криминальных авторитетов» - видно, уж очень крепко их лукавый охомутал... Ну а если чудо все же произойдет и «авторитет» не на словах, а на деле обратится к Богу - его же «братва» тут же лишит его всех привилегий. Такие лидеры им не нужны! Ведь он тогда будет своим примером помогать администрации проводить воспитательную работу среди осужденных, а в этом некоторые уголовники не заинтересованы.
Сегодняшние воры в законе - уже не те воры в законе, которые были двадцать, и даже десять лет назад. Если раньше воры в законе давали на своем сходе «авторитету» определенные неформальные полномочия, то теперь все эти полномочия можно легко купить за деньги. И никакие нравственные качества при этом уже не учитываются... Есть деньги - и этого сегодня достаточно, чтобы получить в воровской среде любой «титул».

- Скажите, а какова история этого непростого явления - воровской «иерархии»?

Тянется это с незапамятных времен, но особенное развитие воровская традиция получила в 1920-30 годы. Когда появились ГУЛАГи, в которых сидело по 50 тысяч и больше заключенных, поддерживать порядок в таких огромных лагерях только извне стало невозможно. И тогда власть пошла на неформальную поддержку «лагерных» авторитетов, а те платили власти тем, что поддерживали какой-то свой «порядок» на зоне. Ворам в законе гарантировалось от руководства привилегированное положение, они получали свой жирный кусок, но отрабатывали его тем, что держали в повиновении других лагерников...
Сейчас же если в колонию попадает вор в законе, то, как правило, его сразу заключают в своего рода «тюрьму в тюрьме», в так называемый отряд строгих условий. И там он находится минимум шесть месяцев, а иногда и весь срок. Но если он проявил желание исправляться, его выводят из изоляции и он проводит срок заключения на общих условиях.

- Как относится основная масса осужденных к своим товарищам - верующим Православным заключенным?

Я не со всеми суждениями Вячеслава согласен. Он пишет о каких-то «авторитетах», не обратив внимания на такой важный и отрадный факт, что подлинными авторитетами в этой среде сейчас становятся люди воцерковленные, верующие. Обычно в мужской колонии положение такое: на две тысячи осужденных приходится всего 10 - 15 человек глубоко верующих. Но это, можно сказать, совесть колонии. Они не пьют и не курят, нет у них матершины в речи. У этих людей большой нравственный авторитет - на них стараются равняться и другие осужденные.
А в 15-й женской колонии на Кряжу, возле Самары, священнику Андрею
Рузянову из Ильинской церкви удалось собрать общину из 150 человек! На воскресной службе женщины-осужденные даже на лестнице стоят... А ведь в этой колонии до 60 процентов - наркоманы, из них 30 процентов ВИЧ-инфицированные...

- Бывает ли так, что верующий осужденный выходит на свободу - и вскоре вновь совершает преступление?

Не часто, но, к сожалению, бывает. Архимандрит Трифон из Троице-Сергиевой Лавры уже тринадцать лет окормляет следственный изолятор в Сергиевом Посаде. Он всегда говорит верующим заключенным: когда выйдете на свободу, ни в коем случае не расслабляйтесь. Если ты не сходишь в церковь одну, две, три недели - может произойти трагедия. Такие люди порой совершают преступление гораздо более тяжкое, чем те преступления, которые совершали раньше, до воцерковления. В тюрьме люди находятся в искусственной изоляции от общества, а когда получают свободу, соблазнов со всех сторон открывается гораздо больше... Я разговаривал с такими людьми. «Как же так, - говорю заключенному, - ведь ты был старостой в храме, ни одной церковной службы не пропускал. А вот опять сюда попал...» А он отвечает: «Не послушал я батюшку, что на свободе надо строже себя блюсти, чем в тюрьме. Перестал в церковь ходить - и вот результат... Еще и пить не начали, как кто-то мне сказал резкое слово - не помню, кто мне вложил в руки нож...» В Евангелии есть такие слова: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел; и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там, - и бывает для человека того последнее хуже первого»(Лк. 11, 24-26). Вот почему так важно жить строгой церковной жизнью и после освобождения.

- Какова религиозная «палитра» в колониях Самарской области?

94 процента осужденных - славяне, Православные. Эта страшная цифра говорит о том, как сильно развоцерковили наш русский народ... 4 процента осужденных - мусульмане. На двадцать тысяч осужденных всего девять иудеев...
Религиозно окормляются только Православные верующие. В каждой «зоне» есть небольшой костяк воцерковленных людей. Но на исповедь к батюшке приходит до ста и более человек.

- Протестантские проповедники допускаются в тюрьмы?

Только в том случае, если есть заявка от осужденного с просьбой пригласить представителя той или иной религии. Но такие заявки относительно протестантов к нам не поступают. Сейчас в Самарской области в каждой колонии есть молитвенная комната. А в одной колонии, в Спиридоновке, действует Православный храм.

По официальным данным Министерства юстиции Российской Федерации в исправительных учреждениях уголовно-исполнительной системы Минюста в настоящее время действуют более 340 и строятся 80 храмов. Согласно сведениям министерства на территории исправительных учреждений действует тысяча религиозных общин, а общее число верующих превышает 43 тысячи человек.
В основном в местах лишения свободы с заключенными работают представители традиционных для России конфессий, сообщил первый заместитель начальника управления по воспитательной работе с осужденными Главного управления исполнения наказаний Минюста РФ Виталий Полозюк. «Прежде всего, - Русская Православная Церковь и мусульманские организации», - сказал он. Вместе с тем В. Полозюк отметил, что «лишь 5-6 процентов заключенных регулярно посещают богослужения».
Говоря о сотрудничестве с религиозными организациями, представитель Министерства юстиции сказал, что при подписании с ними соглашения о сотрудничестве требуется в качестве обязательного условия отказ от прозелитизма, то есть обращения в свою веру тех заключенных, которые уже избрали другую. Представитель Министерства юстиции также сказал, что строительство храмов осуществляется на внебюджетные средства, за счет спонсоров и самих заключенных. «Как правило, заключенные собственными руками строят храмы на территории исправительных колоний», - сказал он.

У заключенных очень много свободного времени. Их работа - на лесоповале ли, за шитьем рукавиц ли, - совершенно не занимает голову. А свободное время (а в наши дни его много) не занято вообще ничем. Об этом очень много писали и А.Солженицын, и В. Шаламов, а сейчас пишут новые политзеки в соцсетях. Это чуть ли не главная проблема заключения: титаническая скука. Именно от нее происходят "воровские законы", бесконечные терки, разборки и драки, создание собственных квази-культур и традиций. Они совершенно пусты и бессмысленны - созданы на пустом месте просто от нечего делать. Самодельные ритуалы дают психологическую иллюзию того, что это ты управляешь временем и своей жизнью, а не они - тобой, даже если ты заперт в камере.

К тому же заключенные в три раза чаще, чем на воле, лечатся и раз в десять чаще, чем на воле, увлекаются религиозными группами по интересам. Заключенные с наибольшим количеством извилин используют это время, чтобы много читать (уж что есть из книг), в цивилизованных странах они могут обучаться заочно в школах и вузах, получать образование и профессии. У нас - нет, поэтому остается просто читать. А основная масса со средним количеством извилин старается почаще получать повод к послаблению режима - а это больница да часовня. В сочетании с низким интеллектуальным уровнем, нутряным фатализмом заключенных, активной работой церковных (и мечетных) агитаторов в этом контингенте, - и получается, что среди заключенных действительно много утверждающих, что они верующие.

Я подытожу то, что говорят здесь все:

Перво-наперво это вопрос доступности. Религиозное учение доступно в тюрьмах в любой момент. Просто возьми да объяви себя таким. Литературу и группу по интересам так же легко и просто найти.

Второе - это вопрос возможности. В тюрьме труднодоступны другие занятия. Там есть эксплуатация, которую зачем-то называют работой, и есть книги. Это всё.

Третье - это вопрос способности. Маргиналам труднодоступны другие занятия. Уязвимый человек легко подвержен влиянию религии. Тюрьма состоит из маргиналов и уязвимых.

Четвертое - это вопрос потребности. Религия оправдывает искуплением все грехи, вплоть до самых тяжких. Отмолить - это простая концепция, доступная любому маргиналу, а об искуплении они не задумываются. В результате вместо того, чтобы искупить ошибки, они активно молятся. Ну и фанатеют.

Уязвимый маргинал от скуки принимает религию, начинает усиленно отмаливать тройное убийство и фанатеет на этой почве.

Они не становятся верующими, они становятся религиозными фанатиками.

Между ними и верующми гигантская пропасть. К сожалению религиозных фанатиков в нашей стране больше чем верующих. Вот сейчас это всплывает потихоньку.

Уже несколько месяцев мы делаем на Дожде уникальную в своем роде программу "ТРУДНО БЫТЬ С БОГОМ", где встречаются раввин, имам и православный священник и спорят на разные темы. На днях мы как раз говорили о том, почему выходцы из мусульманских стран, пусть не всегда верующие, становятся религиозными именно в тюрьмах. И вот что ответил один из участников, председатель Духовного управления мусульман Азиатской части России Нафигулла Аширов:

Полную версию программы можно посмотреть по .

Пока человек уверен, что всё в его руках, он вряд ли обратится к Богу. А когда сталкивается с чем-то от него не зависящем, как срок в тюрьме, например, невольно переосмысливает бытиё. К тому же и времени заглянуть в себя предостаточно.

В мире6 противоборствуют два типа сознания: духовное и телесное. Телесное - как испорченный ребенок, духовное - как строгий монах. Контингент тюрем - это люди желаний и страстей, как правило. Я, мое, дайте, имею право. Свобода дает им постоянную пищу для телесного сознания, возможность себя проявить, расширить, напитать исполнением желаний. А тюрьма суживает рамки любых проявлений, телесное сознание буквально не находит себе места и сворачивается в абсурдный замкнутый круг. Либо - крутиться в нем, загнивая, либо найти, как вырваться. На то и нужна тюрьма, чтоб ограничить телесное сознание до возможного предела. Чтобы и у души был шанс как-то проявить себя. Конечно, не любой зек сможет вспомнить о душе, сколько ему проповедники в темечко ни долби. Но многие попытаются, некоторым - даже что-то удастся, немногие даже вынесут свой опыт на свободу, а не стряхнут у ворот зоны. По-другому душе при жизни не отдать должного, вот и угодили, чтобы иметь свой шанс. Монахи тоже все разные. Одни сами от всего отрекаются и превращают мир желаний в тюрьму, чтобы только духом развиваться. А другие жэмутся ближе к кухне или кубышке, начальству и крутым прихожанам. Тоже не все одинаково реагируют на свой шанс. Но хотя бы ky есть у каждого: у одних - в миру, у других - в скиту, в монастыре или тюрьме, в армии или в рабстве. Богу надо, чтобы мы хотя бы повод имели стараться найти черту, которая разделяет мир на добро и зло и занять свою позицию.

Здравствуйте Виталий!

По мере чтения вашей рассылки возникли вопросы. В конце рассылки вы помещаете некоторые ссылки, вот цитата "Сайт посвященный Библии - весь текст, канонический и неканонический, много справочных материалов. Дань моей мечте периода отсидки, когда одно время интенсивно взялся читать и изучать эту книгу". Вопрос такой: что побуждает уголовника читать Библию (если со скуки, то тогда понятно) и как он ее читает: просто как некую книгу или с верой в Бога? И если с верой в Бога, то с принадлежностью к какой конфессии (православие, протестантизм, баптизм, католичество)? Знаю так же, что в некоторых тюрьмах строят тюремные церкви, священники навещают заключенных (это наверное в тюрьмах с легким режимом, где сидят мужики с небольшими сроками и по легким статьям), что скажите по этому поводу? И еще: бывали случаи, когда человек сам сдавался ментам и как к таким относятся на зоне?

До свидания.
Сергей Бочкин.

Начну с последнего вопроса. Случаи такие, конечно, бывают. Совесть или какое-то осознание присутствует у всех. Я знал одного такого, ему было около 40 - он в свое время то ли покупал у кого-то, то ли продавал дорогой джип, тысяч около 40 долларов, уж не помню подробностей - завез этого человека в лес, убил, закопал, потом еще сверху и цементом залил, чтобы звери случайно не раскопали. Его никто не заподозрил, человек считался пропавшим без вести. Через года полтора он попался на какой-то мелочи - забрал у кого-то свой долг, сумма небольшая, но ударил человека и тот на него заявил. При самом худшем раскладе ему светило лет до 5, реально - не более трех и даже может быть условно - сумма действительно была мизерная. Но, посидев пару месяцев в СИЗО, что-то его пробило (чем хороша отсидка, что есть время подумать, прикинуть смысл своего существования). Сам заявил о содеянном, показал место, где закопал. Получил двадцать лет сроку. За такое могли бы и пожизненное дать, но чистосердечное раскаяние.

Кто говорил, что дурак (большинство), кто и промолчал. Но кто знает, что в его душе происходило, что подвинуло на такое. Осудят те, у кого в голове и душе не происходит ничего. А кто склонен задумываться о жизни и своем в ней месте - думаю, поймет. Среди братвы, конечно, те, кто сам сдался, не уважаются и из касты бродяг "отчисляются" - это просто не соответствует идеологии "черного" движения. Но, в общем, это личное дело каждого и никаких претензий быть не может, кроме недоуменных взглядов тех, у кого в извилинах такой поступок не помещается.

Если же сдавшись, потащил за собой других, вопрос несколько другой - получает титул "сука" и соответственное отношение "нормальных пацанов" - вплоть до "опускания" и даже смерти. Но и тут, конечно, возможна масса вариаций и исключений из правил. Кто, кого, как и почему.

К слову - среди братвы да и большой части арестантов принято хвастаться и гордиться своими преступлениями. Но безбашенное убийство не приветствуется даже основной массой братвы.

Что, касается первого вопроса,

что побуждает уголовника читать Библию (если со скуки, то тогда понятно),
то чтение Библии и другой подобной литературы от скуки тоже, конечно, присутствует - но приводит оно лишь к либо очень непродолжительному и неглубокому интересу, либо к тупому фанатизму, чему примеров тоже немало. Действительно, в заключении очень многих пробивает на религию, но если этот интерес происходит не на прочном основании прежних размышлений и постижений, то результат чаще всего такой, как я назвал только что выше. Но, в общеи, интерес к религии в заключении вполне закономерен - когда у вас все и так хорошо, зачем вам бог. А вот когда нескладуха пошла - надо бы и замыслиться, затылок почесать - неужели все действительно так сложно (или просто)? Страдая, человеку хочется знать за что.

А правильнее было бы спросить - для чего.

и как он ее читает: просто как некую книгу или с верой в Бога? -
ответ такой же - все зависит от человека. Что он ищет. Ведь для того, чтобы получить правильный ответ, необходимо поставить правильный вопрос . Иначе, если этим ответом вам даже в рожу тыкать будут, вы его не увидите.

И если с верой в Бога, то с принадлежностью к какой конфессии (православие, протестантизм, баптизм, католичество)? -
вы думаете, что вера (ее качество и количество) зависит от конфессии? Или что вера без принадлежности к конфессии не существует?

Знаю так же, что в некоторых тюрьмах строят тюремные церкви, священники навещают заключенных (это наверное в тюрьмах с легким режимом, где сидят мужики с небольшими сроками и по легким статьям), что скажите по этому поводу?
Так и есть, и не только в тюрьмах (точнее лагерях) с легким режимом - это нынче модно. Да и администрации в определенном смысле выгодно - перемкнувшийся на религию зек не представляет особой опасности и хлопот с ним меньше. Да и принуждают их к этому сверху - мы ж на демократию равняемся (больших у нас ценностей нету). Поэтому строятся церквушки, хотя чаще всего это протестантские дома (или комнаты) молитвы. Православие (которое мне ближе по духу и которое всем сердцем поддерживаю) в этом плане почти не телится. Протестантские же миссионеры знают чем увлечь людей, как сыграть на их страхах и слабостях, почему и имеют успех.

Истинному же религиозному человеку не нужен храм, чтобы поклоняться - он у него в душе.

Здравствуйте!
Я на зоне ни разу не был, и к ментам в принципе вообще не попадал, но в жизни бывает всякое. Поэтому, если не трудно, напишите как нужно себя правильно вести когда в первый раз попадаешь в места не столь отдаленные. Как нужно себя вести чтобы не попасть впросак?

Вообще, хочу чтобы меня правильно поняли - я не против кого-то и не за. Я не призываю ломать, изменять или модернизировать систему - это бесполезно. По крайней мере без изменения сознания человека. Я считаю, что если ты хочешь изменить мир вокруг себя - измени прежде всего себя. Если хочешь помочь другим - помоги сначала себе. Если это поймет как можно большее количество людей, и предпримет в этом плане определенные усилия - изменения произойдут неминуемо. Если хочешь изменить систему - измени сначала систему в себе, в своем мировоззрении. Систему устоявшихся шаблонов и стереотипов в мышлении, зависимости от чужого мнения, жалости к себе и чувства собственной важности. Надо освобождаться от автоматизма в суждениях и поступках. Глупого, бездумного пережевывания всей той шелухи, что выливают вам на голову газеты, книги, телевидение.

Я для себя давно установил правило стараться не пользоваться словами "никогда", "всегда" - never say never (никогда не говори никогда). И "мертвость" или "живость" человека определяю по частоте использования им подобных слов.

Поэтому суть всего, что излагается мною, можно было изложить на половине страницы. Только кто это прочитает, и кто из прочитавших воспримет. Излагая же таким более популярным образом надеюсь на определенный интерес определенной аудитории. Тем, кто заинтересуется и хотя бы отчасти разделяет мои взгляды, смогу рассказать уже и нечто более интересное, чем просто факты о жизни в тюрьме. А именно то, что превратит любую жизненную ситуацию не в страдания, а в радость и увлекательное путешествие. И как этого достичь. Но об этом позже. И не все сразу.

Почему я и избрал вторым заголовком моей рассылки "Интенсивный курс подготовки к свободе”

Арест

В этом выпуске я бы хотел вернуться к пропущенной (и совершенно не заслужено) мною теме - задержанию. По важности - это, конечно, самый важный момент. По оглушительности - тоже. Тем более, что людей, прошедших такой урок значительно больше, чем прошедших отсидку. Воспользуюсь снова материалами Олега Краснова. Слова полиция и полицейский можно подменять словами милиция и милиционер, если это ближе к вашей реальности - Олег из Молдовы, а там милиции не осталось, одна полиция. Хотя люди, как вы понимаете, те же. Законы, практически, тоже.

И, в любом случае, знание своих основных прав очень может помочь в такой ситуации.

Задержание.

Ещё несколько минут назад Вы куда-то шли, думали о чём-то своём, что-то предполагали делать. И тут к Вам подошёл полицейский и предложил «пройти». Это всегда застаёт врасплох. Даже если Вы раньше уже думали о такой ситуации. Лучше, если Вы не покажете растерянности. Почему-то считается, что это подозрительно. Не знаю почему. Не говорите полицейским, что Вы куда-то спешите, не раздражайтесь, не подавайте признаков нетерпения. Такой человек – источник лёгкого заработка. А Вы совсем не против проехать до отделения и убить там пару часов личного времени. Вам все равно нечего делать, и Вам даже любопытно. Когда ещё представится такой случай?

Вы не обязаны носить с собой документы, но лучше не давать повода задержать Вас для установления личности. Предъявите документы, объясните, куда и откуда идёте. Если Вы хорошо одеты, вежливы и несуетливы, меньше вероятность, что Вас задержат.

Сотрудник полиции имеет право Вас задержать, но для этого у него должны быть определённые основания. Закон говорит об этом совершенно чётко. Вас можно задержать, если Вас застигли на месте преступления, если кто-то указал на Вас, как на преступника, если Ваш внешний вид каким-то образом свидетельствует об участии в преступлении. А если у Вас с собой документы, в которых указано постоянное место жительства, если Вы не пытаетесь скрыться, то никаких других, тайных, загадочных оснований для задержания не существует. (Если только Вам не отменили условное осуждение, и Вы не нарушили условия меры пресечения).

Поэтому Вы вправе спросить полицейского является ли его предложение следовать за ним задержанием, и каковы основания для Вашего задержания. Может оказаться, что Вас не задерживают, а только «приглашают», и тогда Вы вправе поблагодарить и вежливо отклонить приглашение.

Полицейский обязан представиться и показать Вам своё удостоверение. Вы вправе переписать данные удостоверения, только не пытайтесь взять его в руки. Если это всё же задержание, спросите у полицейского точное время, это необходимо для протокола. Спросите конкретную статью УК. Это не праздное любопытство, основанием для задержания является подозрение только в таком преступлении, которое предусматривает наказание более одного года лишения свободы.

Эти разговоры в любом случае полезны, хотя бы для того, чтобы полицейский понимал, что у него не получится продержать Вас без всякой причины несколько часов и отпустить, сделав вид, что ничего не произошло. Или просто попугать задержанием.

Если работник полиции находится в состоянии алкогольного опьянения, если он агрессивен, не спорьте с ним, не перечьте, никоем образом не отвечайте на незаконные требования, держитесь официально, не позволяйте перевести происшествие в плоскость личных отношений. Всё это может быть театром - оперативные работники умеют создавать и поддерживать экстремальные ситуации, когда подозреваемый находится в состоянии стресса и легко подаётся давлению. По прибытию в отделение полиции, требуйте составления протокола задержания, куда обязательно впишите свои возражения.

Если Вас начали бить прямо на улице, не стесняйтесь кричать, зовите на помощь, привлекайте к себе внимание прохожих, играйте на публику. Причём кричите сразу, как только поняли, что происходит, не ждите, когда Вас забьют. Можно кричать «пожар», можно призывать прохожих позвонить в полицию. Можно имитировать потерю сознания, можно разыгрывать плохое самочувствие после задержания. Хуже не будет.

О каждом случае задержания не позже, чем через три часа должен быть составлен протокол, который должен содержать время задержания, основания, совершённое задержанным деяние, результаты личного обыска, дату и время составления протокола.

Лицо, составившее протокол, не позднее чем через 6 часов обязано сообщить о Вашем задержании прокурору, а так же дать Вам возможность проинформировать Ваших близких о месте Вашего задержания, либо сделать это самостоятельно.

Если что-то в протоколе не соответствует действительности, Вы вправе дополнить протокол любыми замечаниями. Если основания задержания были предъявлены Вам без адвоката, укажите это в протоколе. Вы вправе ничего не писать, не подписывать протокол, поскольку задержанный автоматически является подозреваемым, а статус подозреваемого позволяет отказаться от дачи показаний, к тому же подозреваемый не несёт ответственности за дачу ложных показаний. Не позволяйте допрашивать Вас как свидетеля по собственному делу. Требуйте, чтобы Вам подробно и доходчиво разъяснили Ваши права.

В отделении ведите себя прилично, помните, что полицейские тоже люди, и им свойственны обычные человеческие реакции.

Если Вы требуете присутствия именно своего адвоката, отказать Вам нельзя. Вам могут говорить, что его не могут найти, не отвечает телефон, что он занят, это не имеет никакого значения, через 72 часа Вас должны отпустить. Или арестовать согласно судебному решению. Если через трое суток Вас не отпустили – пишите жалобу в прокуратуру.

Если при обыске Вам что-то пытаются подбросить, не берите это руками, обращайте на это внимание понятых и заносите в протокол обыска. Немедленно пишите жалобу. Вряд ли Вам позволят это сделать, но по идее Вам должны предоставить для этого письменные принадлежности.

Если Ваши права нарушают сотрудники прокуратуры – пишите в Генеральную прокуратуру. Если нарушают сотрудники Генеральной прокуратуры … всё равно туда же.

Если Вас бьют уже в отделении, кричать большого смысла нет. Обращаться к начальнику бесполезно – все происходит с его ведома. Постарайтесь запомнить лица и имена людей, которые Вас избивали, запоминайте обстановку кабинета, в котором происходил допрос. Если у Вас течёт кровь, старайтесь незаметно запачкать ею как можно большее число предметов. Если случайно Вас видел кто-то посторонний, пусть даже другой задержанный в «обезьяннике», узнайте, как его можно найти. Симулируйте плохое состояние, требуйте врача. Обязательно запомните имя врача, адрес его больницы, номер наряда «Скорой», всё что угодно.

Давать ли показания, которые из Вас выбивают, или терпеть, знаете только Вы сами. 72 часа это не очень много, если ничего не происходит, но вполне достаточно, чтобы признаться в чём угодно. Не верьте следователю, если он говорит, что поможет Вам позже - его задача всеми средствами найти улики против Вас. Не верьте, если он говорит, что Вас убьют – Ваша смерть никому не нужна. Если положение совсем отчаянное – выбрасывайте в окно попавшие под руку предметы, старайтесь привлечь внимание людей.

Если Вам удалось вырваться из отделения, вызывайте «скорую» прямо к зданию полиции. При поступлении в больницу избитого человека медики обязаны официально сообщить в правоохранительные органы. В этом случае органы должны будут провести проверку по факту нанесения вам телесных повреждений. Можете обратиться в травмпункт, и врач должен будет с Ваших слов зафиксировать в справке обстоятельства получения травмы. Пройдите тест на алкоголь и возьмите справку. Со всеми собранными справками идите в прокуратуру, где Ваше заявление должны зарегистрировать. Обратитесь к правозащитникам – даже простое присутствие на суде представителя правозащитной организации заметно меняет ситуацию.

При выходе из отделения Вам обязаны дать справку. Это важно, закон не позволяет отпустить Вас и сразу же задержать по тем же обстоятельствам. Оставьте её себе на память.

Если всё закончится более или менее благополучно, со временем Вы поймёте, что и этот опыт был полезным.

Врезка: Джон Леннон: Жизнь- это то, что с Вами случается как раз тогда, когда у Вас совсем другие планы

Опишу и свое задержание. Остановили меня в Калининграде (Россия), когда я ехал на автомобиле. Сотруднику ГИБДД (Андреем звали, я потом у него спросил имя) не понравились, якобы, мои права и он заявил, что они фальшивые. С кем-то поговорил по рации, запросил, вероятно, данные. Предложил проехать разобраться. Взятку брать решительно отказался (права-то у меня были настоящие, но куда-то ехать с милицией совсем не хочется, опыт подсказывает, что уж лучше сразу расстаться с денежкой). Но не прошло. Проехали. В районное отделение милиции. Где мне заявили, что я в федеральном розыске и по этому поводу задержан. Составили протокол - уж и не помню, подписывал ли я его. Кажется нет. Интереснее другое.

Все это произошло 24 сентября в 18-00. Уже перед судом, когда я знакомился с материалами своего дела, обнаруживаю, что днем моего задержания стоит 25 сентября. Нахожу протокол, из которого узнаю, что задержали меня действительно приблизительно на том же месте, но только уже наряд ППС, и не 24-го, а 25 сентября в 13-00. Протокол я, якобы, подписывать отказался, о чем и сделана запись и засвидетельствована этими самыми ППСниками. Вот так добавили мне целые сутки к сроку. Пришлось слышать позже рассказы о том, что и целую неделю накидывали таким образом - так что мне в этом плане просто "повезло".

Если у вас нет поблизости родных и близких, которые поднимут шум по поводу вашего исчезновения, то никакие протоколы не помогут - напишут что надо, если будет надо. Победителей не судят - главное, дело сделано, вор должен сидеть в тюрьме. А на суде, когда я об этом заявил, судья просто пожала плечами и сделала такое выражение лица, как продавщица в магазине, когда вы напомнили ей о том, что сдачу она закруглила - две копейки не деньги, а один день - не срок. Я и не стал настаивать - зачем расстраивать человека, от настроения которого и вашего на него впечатления, может оказаться, зависит уже не день, а год.

Кстати, подобная участь постигла и все мои жалобы и заявления, которые я писал в российских тюрьмах - а их было немало. Оказалось даже, что я не объявлял голодовку. Уж не говорю об избиении - хотя врач меня после того осматривал и делал какие-то заметки. Наверное просто мемуары писал. В деле никаких бумаг просто не оказалось, и как-то доказать их существование невозможно.

Когда ты отправляешь подобный документ из камеры, тебе показывают какую-ту бумажку о том, что твоя жалоба (заявление, прошение и т.п.) отправлены - кому, куда, когда, подпись ответственного. Затем этой бумажкой, как и твоей жалобой, вполне могут подтереть зад и спустить в унитаз - больше следов нет. Наличие адвоката в этом плане может помочь, жалобы можно подавать через него, но у меня его тогда не было, а на этапах, так это просто нереально - никто не знает, где ты находишься в данное время. Возможности же для манипулирования документами у администрации СИЗО и милиции почти не ограничены.

Водительские права мои тоже канули в лету - их след пропал - задержан то я был, оказывается, ППС, а не ГИБДД, и не на автомобиле, а просто на улице пешим ходом и ни о каких документах в новом протоколе уже речь не шла. Так я их потом и не нашел - пришлось делать новые.

Была в моем задержании и какая-то мистическая сторона. Как оказалось, моего деда, о котором я писал в одном из предыдущих выпусков, арестовали тоже 25-го сентября - и этот "добавленный" день как раз подвел и меня к этой же дате. А может это просто совпадение...

По милости Божией Евгений, освободившись из мест лишения свободы, поехал в мужской монастырь и вот уже девять лет как подвизается в обители. Специально для нашей книги мы попросили его рассказать о том, как он обрел веру в Бога и как его покаяние стало деятельным.

Д уша за колючей проволокой

Переворот

Строительство храма или молельной комнаты в местах заключения – это проблема, причем проблема не финансового характера. Тюрьма, как правило, не вкладывает ни копейки в подобного рода начинания, но есть установленный режим. Служащий пенитенциарного заведения приходит на работу к восьми утра и уходит в девять вечера. А строительство на территории колонии означает, что затевается какое-то новое дело. Соответственно, ситуацию надо держать под контролем, так как возникает дополнительный источник предполагаемой опасности. Надо приглядывать за тем, что происходит на стройплощадке, чем занимаются осуждённые в рабочее время. И, конечно, гораздо проще такой стройки не допустить.

Как происходило в нашей колонии? "Зону держали" москвичи. Мне было тогда 24 года, до заключения я занимался спортом, а "дали" мне 8 лет. Это был своего рода рубеж. Я решил, что иду сюда умирать, поэтому был дерзок, и смерть не была мне страшна. Веры не было, Бога не было. Смерть была даже желанна для меня в то время. Но так как на суицид дерзости не хватало, я шел на разного рода обострения отношений. „Может быть, зарежут, – думал, – так и хорошо“. Отношение к жизни было наплевательским, и "блатные" сразу это поняли: москвич, свой, дерзкий... Когда предыдущий "смотрящий" освободился, мне сказали: давай, мол, рули. Так я стал одним из двенадцати.

А потом я уверовал в Бога... Однажды я был наказан и полгода просидел в ПКТ (помещение камерного типа. – Прим. Ред.). ПКТ – это камера, рассчитанная на четверых человек, размером около шести квадратных метров. Два-три месяца человек в ней сидит один, потом на неделю к нему могут кого-нибудь посадить, потом опять забирают. Жизнь там протекает следующим образом: в пять часов утра пристегивают к стене койку, и все – ни прилечь, ни присесть, что хочешь, то и делай. Самое страшное для человека – это бездействие в замкнутом пространстве. Чем заниматься? Читать? Но невозможно полгода только читать. Гулять? Да, заключённых выводят на сорок минут на прогулку в точно такую же камеру, только без крыши, вместо которой – решетка. В общем, скорбей хватило.

Но потом произошло... трудно сказать, что именно произошло, хотя я и склонен думать, что было откровение. Говорят, так бывает перед смертью. Не знаю, как долго это продолжалось, но я вдруг увидел всю свою жизнь, только не во фрагментарной последовательности, а объемно. Это трудно описать словами. Я увидел свою жизнь совсем не такой, какой я ее себе представлял, а такой, какой она была на самом деле. Я увидел ее через призму Истины. Поступки, которые казались мне благородными и которыми я гордился, выглядели в этом свете постыдными и мерзкими. Например, я увидел себя двенадцатилетним подростком, плачущим у гроба отца, и понял, что я плачу не потому, что мне жалко папу, а потому, что мотоцикл мне теперь не купят. И так мне открылась истинная природа каждого события моей жизни. Картина оказалась настолько мерзкой, что жить дальше стало невыносимо. Я всегда пытался считать себя ну хотя бы не самым плохим человеком, и вдруг мне стало совершенно очевидно, насколько глубоко я заблуждался! И началась страшная мука, переносить которую было невозможно еще и потому, что сила ее все время нарастала. Чем больше я себя ненавидел, тем больнее мне становилось, а чем больнее мне становилось, тем больше я себя ненавидел. Я ненавидел себя за ту жизнь, которую увидел, и вообще, за все. В голове, казалось, не было ни одной мысли, ни единого помысла, не было и не могло быть ничего, кроме истошного вопля от нарастающей боли.

Это состояние сопровождалось образами, видениями... Сейчас я стараюсь все это очень осторожно воспроизводить, а тогда охотно рассказывал другим о том, что видел. Осторожность, имеет свои причины. Как ни странно, но через некоторое время я стал чуть ли не на сто процентов уверен, что все это выдумал. Меня бороло чувство, что не было ничего! „Но если не было ничего, то откуда взялся результат?“ – думал я, но ни о чем не мог судить с уверенностью. Не знаю, может быть, это вражье смущение? Не так давно у нас в Оптиной почил игумен Феодор, так вот он, когда я описал ему все, что со мной произошло, утешил меня словами: „Вразумление, вразумление все это“. А игумен Мелхиседек сказал: „Обыкновенная призывающая благодать. Просто увидел, кем ты был и чем ты жил. И финал этого – восемь лет лишения свободы. А теперь смотри, кем ты выходишь. По результатам суди: если результат ведет к покаянию – значит, это Промысл Божий и какое-то действие Божие. Если к уверенности в том, какой ты стал хороший и какие все стали плохие – значит, это действие иных сил“. Это касалось моего обращения и трудов в местах лишения свободы.

Когда я вернулся из ПКТ, подошел к так называемому "положенцу" (Положенец – человек, находящийся на особом положении у „вора в законе“ . – Прим. Ред.) и объяснил: „Ты понимаешь, теперь я по своим внутренним убеждениям не могу казнить даже тех, кто виновен“. Роль "смотрящего" в "зоне" – это роль третейского судьи: надо смотреть за тем, чтобы все вопросы решались по-тюремному справедливо. Существует определенный "закон", по которому предусмотрено наказание за каждый проступок, а "смотрящий" контролирует, чтобы наказание соответствовало этому проступку! В общем, виновных наказывают довольно часто и довольно жестоко. Иногда людей „избивают в мясо“.

Однако, когда сознание становится православным, наказывать становится сложно. Не хочется даже иметь к этому никакого отношения. Так и я сказал "положенцу": „Знаешь, конечно, он – "крыса" , съел чужую пайку, но я не могу его наказать. Мы все здесь такие правильные, крутые, а он – нехороший. А я у мамы в детстве деньги воровал на папиросы. И получается, что мы с ним – одного поля ягоды. Значит, если я его приговорю к наказанию, то и сам должен его нести?“. Он посмотрел на меня сочувственно и говорит: „Да... Может, отдохнуть тебе надо?“. И пошел слух, что смотрящий за седьмым бараком сошел с ума. „Видите, человек за общее дело страдал, оставим его пока...“ Но вопрос этот продолжал висеть в воздухе. Слишком много информации у "смотрящего". Народ побаивался. Пока я жил как все, варился в этой каше, я и сам был заинтересован, чтобы все, что я знаю, было сохранено в тайне. А тут я отхожу – и непонятно, кто я такой теперь?

Но получилось так: когда был „сходняк“ (Сходняк – встреча „авторитетов“. – Прим. Ред.), на котором решалась моя участь, меня спросили: „Ну что ж ты? Порулил-порулил – и в сторону?“. Я шел туда и думал: ну побьют, покалечат, живой-то останусь! Хотя в то время и это для меня было не важно. Такая была решимость. Но получилось так, что первое слово взял человек, который относился ко мне очень благожелательно, некий Коля Пароход.

– Ну и что, – сказал он, – был смотрящим за бараком – а стал смотрящим за храмом.

И народ согласился. Я увидел, как дело поворачивается, и говорю:

– Ребят, а может быть, на стройматериалы у кого что есть?

Стройка

В каждой "зоне" своя специфика. Двух одинаковых тюрем не бывает. В нашей колонии в Архангельской области для начала строительства молельной комнаты оказалось достаточно моего заявления. Правда, одно заявление я написал официально, а другое, написав, отправил, так сказать, „по нелегальным каналам“. И, соответственно, в официальном варианте указал, что если мое заявление не будет рассмотрено, то второй экземпляр пойдет неофициальным путем. Тюремное начальство вызвало меня к себе и стало допытываться, что это за „неофициальный путь“ такой? И когда я начал требовать помощи, в мой адрес посыпались угрозы. Я родом из Москвы, и это тоже многих настраивало против меня. Но Господь управлял.

Надо было определиться с помещением. Раньше в местах лишения свободы десятилетнее образование было обязательным для заключенных. И в нашей колонии с тех самых времен сохранилось заброшенное полуразрушенное здание школы. Мы стали просить начальствующих, чтобы его передали под строительство православного храма. Но произошло непредвиденное. В этой школе было несколько классов и один вход. И начальство решило: „Один класс отдадим православным, а другой – мусульманам“. Вот так! Фактически это означало то, что у нас обязательно начнутся конфликты и по оперативным соображениям быстренько закроют и их и нас. „Вот видите, – скажут, – верующие люди не могут сосуществовать мирно, и поэтому мы все закрываем“.

Но Господь миловал. Нам удалось быстро найти деньги, чтобы поставить крыльцо, срубить крест и повесить его над входом. После чего мусульмане сказали: „Э! Мы под крест ходить не будем!“. Последовала волна возмущений, после которой администрация потребовала крест снять. „Ну что вы! Где вы видели храм без креста?!“ – возразили мы. Тогда решено было предложить мусульманам прорубить себе окно и сделать отдельный вход. Но дело затянулось. Не так просто для них оказалось найти людей и деньги в тюрьме.

Были и другие трудности: начались инспекции, проверки. Стали считать, сколько мы купили гвоздей, сколько забили. Администрация давила финансовыми рычагами, запрещала выход из жилой зоны. Среди осужденных тоже начались нестроения: подшучивали, посмеивались... В общем, покой тогда нам только снился, но Господь дал силы, чтобы довести дело до конца. В какой-то момент мы поняли, что надо просто выдержать все это.

Сначала нас было только двое. Но со временем людей стало больше, хотя надо сказать, что из тысячи двухсот обитателей нашей колонии только двадцать пять человек согласились потрудиться на строительстве храма, и это при том, что учреждение наше было нерабочее и народ изнывал от безделья.

Что нам помогло? В то время из дома мне приходили посылки: сигареты, чай – внутренняя валюта в колонии, которую я предлагал в качестве оплаты всем желающим поработать. Нашлись плотник, столяр, штукатур... И народ стал потихоньку приходить потрудиться по часу-два в день, у кого сколько получалось. После работы – так сказать, совместное чаепитие. И потихонечку эти люди стали интересоваться тем, что мы делаем, начали задавать вопросы. Сначала вроде бы в шутку, а потом уже и более серьезно. Но где мне было брать ответы на эти вопросы, если литературы никакой не было и знаний тоже. Я обратился к Богу только в лагере, и решительно ничего не знал о Православии. В тот период мне было интересно все! Но нужна была литература, которой просто негде было взять. Я пробовал писать во все инстанции, просил хоть какие-то книги, периодику, чтобы знать, чем живет Православная Церковь. Ответил лишь отец Артемий Владимиров. Именно из его храма в лагерь начала поступать первая информация о Церкви.

Только через девять месяцев после того, как я начал рассылку писем с просьбами о помощи, пришла маленькая бандеролька: три брошюры от некоей группы „Диаконисис ворк“, которая попросила дать официальный ответ с благодарностью, чтобы можно было подтвердить, что работа с заключенными у них ведется. Они прислали „Лествицу“ для мирян, брошюры „Святые Отцы IV века“ и „Воскресные проповеди“. Это и была наша первая библиотека.

Когда первые работы были завершены, возникла необходимость пригласить батюшку, чтобы освятить помещение. Как быть? С администрацией колонии, не знаю, по каким причинам, тогда договориться было практически невозможно ни по-человечески, ни формально. Но Господь не оставил нас и в этой ситуации. Начальником у нас в отряде поставили бывшего учителя из Нарьян-Мара. Офицер в отставке, он, до того как попал сюда, преподавал в школе начальную военную подготовку. Я попросил его: „Подойди к местному батюшке. Скажи, чтобы пришел“. И батюшка пришел. Благодаря личному авторитету нашего начальника, священника беспрепятственно пропустили в колонию.

А дальше было так. Батюшка отслужил краткий водосвятный молебен и пошел по коридору, чтобы окропить святой водой помещение. Вслед за нашим классом он окропил и ту комнату, которая должна была принадлежать мусульманам. Замполит попытался воспрепятствовать этому: „Нет-нет-нет! Это мусульманам!“. Но священник со словами: „Поздно. Во имя Отца, Сына и Святого Духа...“ – окропил все классы. Грех было не воспользоваться этим случаем, что мы и сделали. Самым болтливым из наших мы „по большому секрету“ сообщили, чтобы они ни в коем случае не говорили мусульманам, что их комнату тоже освятили. После чего вскоре мусульмане заявили: „Мы сюда ходить не будем. Здесь русский поп водой брызгал“. Замполит почесал голову: что сделано, то сделано. „А, забирайте!“ – махнул рукой. И мы забрали и другую часть школы.

И вот началось строительство: финансов нет, поддержки никакой нет. У меня брат работал на „Скорой помощи“ водителем, откладывал часть своей зарплаты и присылал мне 400 тысяч рублей в месяц. В то время именно столько стоил кубометр доски. Я сам устроился на промзону, чтобы обрабатывать эти доски. Делал положенную норму и выкраивал время для подготовки строительного материала. Интересно, что весь его я должен был у администрации покупать, чтобы в колонии же и строить, поэтому строительство длилось очень долго, да еще меня постоянно проверяли: не взял ли я больше, чем заплатил.

Но время шло. Потихонечку в лагерь стали приходить новые люди. И если старый коллектив скептически относился к нашему начинанию, то постепенно эти люди освобождались, а в колонию прибывали „новые этапы“. Хотя приходили и прагматики, с озлоблением относившиеся ко всему церковному, но шли дни, и их мнение менялось.

Еще спасло то, что в то время в местах заключения стали практиковаться отпуска. Скорее всего, это было вызвано тем, что никаких субсидий от государства на содержание лагеря не поступало, и администрации приходилось выкручиваться самостоятельно. В законодательстве есть статья о том, что, проработав одиннадцать месяцев, человек имеет право на отпуск. И если не было возражений со стороны оперативной части, осужденным стали предоставлять „отпуск с выездом на родину“. Так, например, заведующему столовой могли предложить: „Если привезешь на всю колонию посуды – можешь поехать в отпуск“. Если отправлялся в отпуск завхоз, его обязывали вернуться с материалами, необходимыми для ремонта. Так и я всеми правдами и неправдами выбил себе отпуск, специально, кажется, для того, чтобы познакомиться с игуменом Мелхиседеком, настоятелем подворья Оптиной пустыни в Москве.

Раньше я жил в Ясеневе, и на территории храма, который впоследствии стал Оптинским подворьем, я еще ребенком играл в „войнушку“ со сверстниками. Собственно, храма тогда не было, сохранилось лишь здание, где мой отец работал на реставрационной базе. Не было даже этого микрорайона как такового. Потом я узнал, что храм восстановили, службы идут, и, приехав в отпуск из лагеря, пошел в ближайшую церковь. И каково же было мое удивление, когда ею оказалось Оптинское подворье! Ведь кое-какие знания об этой святой обители у меня уже были. Там в колонии дают, простите, туалетную бумагу, часто это бывают листы разодранных книг. Так вот я, когда сидел в карцере (в то время я еще был, что называется, „отрицательно настроенный осужденный“, проще говоря – из „братвы“), ко мне в руки попали такие листы с описанием жития старца Зосимы. Мне запомнилось, как он приходил брать благословение у преподобного Амвросия на монашество. Я тогда подумал: „Какой умный этот Амвросий! Как здорово сказал: "Где просто – там Ангелов со сто!"“. Некоторые выражения Преподобного я даже выписывал для себя. „Где она, эта Оптина пустынь?“ – думал я, а получилось, что когда приехал домой и пошел в ближайший храм, тогда же и очутился в Оптиной! Дальнейший выбор был предопределен. По освобождении я взял благословение и поехал в монастырь к батюшке Илию. Батюшка сказал: „Ну поживи здесь“. Вот, восьмой год живу.

После знакомства с Оптиной и настоятелем подворья игуменом Мелхиседеком жизнь нашего прихода сильно изменилась. Литература, свечи, ладан, лампадное масло – все это батюшка передавал нам регулярно и в необходимом количестве. И не только в этом заключалась его поддержка. Он связался с Владыкой Архангельским и Холмогорским, и ровно через две недели к нам регулярно стал приходить священник. Даже после моего освобождения игумен Мелхиседек передавал в нашу колонию много литературы, которую мы с братом доставляли в лагерь. И все же надо сказать, что обстановка в колонии не сразу стала благоприятной для церковной жизни. Помню, был один замполит, который чинил очень серьезные препятствия нашей общине. Однажды, увидев большое изображение Распятого Христа (нашлись ведь и художники в лагере), он даже в ладоши захлопал: „Смотрите, да Его просто в правую сторону копьем ударили, а вот если бы в левую, Он бы не воскрес!“. Потом он ушел на пенсию, пришел другой, и дышать стало легче. А ведь необходимость храма в тюрьме – очевидна. Ни в чем так сильно не нуждаются осужденные, как в помощи Божией.

Помощь Божия

Вспоминается такой случай. Однажды к нам в колонию привезли ОМОН. Бойцы „репетировали“ подавление бунта в лагере, приехали потренироваться на живых людях. Открылись ворота, и началось шоу под названием „Подавление бунта“: люди в масках и защитной одежде, круша все на своем пути, отрабатывали захват. А мирные, ничего не подозревавшие и даже не собиравшиеся бунтовать "зэки" получали пинки и удары, видимо, за прошлые свои грехи... Шоу продолжалось в течение дня, но интересно то, что все, кто находился рядом с храмом, увидев начало спектакля, стали быстро забегать внутрь, и, хватая кто тряпку, кто веник, кто „наждачку“, спешно начинали что-то делать. Оставшихся за пределами нашего Корабля спасения били нещадно. А к нам зашел их майор вместе с нашей администрацией, и у него спросили:

– Этих бить будем?

– Ну, нет. Зачем? В святом месте... Мы же нормальные люди – здесь бить никого не будем.

Они вышли, а мы еще долго наблюдали в окно все происходящее с остальными обитателями лагеря. Конечно, это своего рода курьез, но тем не менее курьез очень поучительный. Все, кто зашел под кров молельной комнаты – и верующие и неверующие – все были от скорбей избавлены.

Вера все больше укреплялась в лагере, чудес было много. Никакого духовного руководства поначалу у нас не было, и Господь, видно, Сам руководил нами. Комната потихоньку строилась, община формировалась, стал даже собираться иконостас. Никто ведь точно не знал, что именно и как надо делать. Все как-то само получалось. А потом, когда сравнили, как должно было быть, все вроде бы оказалось правильно.

Но были и другого рода искушения. Например, мы пережили засилье евангелистов. Только успевали удивляться тому, с каким трудом приживалось в лагере Православие и как легко шли дела у сектантов и баптистов. Для них почему-то все двери всегда были открыты. В нашем лагере не было отбоя от проповедников-евангелистов. Они приезжали в лагерь с концертами. Представьте, в местах заключения по много лет "сидят" одичавшие "ЗК", жизнь их протекает предсказуемо и однообразно, и вдруг какая-то группа людей организует специально для них музыкальное представление. Девицы прыгают, подарки раздают, истории рассказывают, акцент у всех какой-то прибалтийский. После большого массового концерта, по субботам по одному, по два стали приходить проповедники с гитарами, собирали народ, пели гимны. Осуждённым было интересно, на встречи шли любопытства ради. В конфессиях мы тогда еще не разбирались, знали только, что Бог есть, и что это единственное, чему стоит посвятить свою жизнь. Но как правильно веровать – мы не знали. Нам казалось, что эти люди тоже славят Христа и Святую Троицу.

Однако через некоторое время произошел случай, после которого все стало на свои места. Наше строительство все улучшалось, вокруг часовни мы разбили газончик, посадили цветочки. Как вдруг снова приехали с концертом евангелисты. Приехали и начали нас оскорблять: „Эти недоумки хотят Бога загнать под крышу, они не понимают, что Он везде“. Тут уже и мы как-то напряглись. Возникла конфликтная ситуация. Пошли мы молиться: „Господи, – говорим, – нравится Тебе это? Тогда пусть поют, а не нравится – убери их как-нибудь отсюда“. Вот и вся молитва. А потом разыгралась трагедия. После концерта встал один заключенный и закричал: „В меня вселился сатана“, – и заточкой ударил себя в сердце. Его увезли в больницу, а меня вызвал к себе Зам по БОРу (барак особого режима. – Прим. Ред.) и говорит:

– Пиши, что эта секта призывает к самоубийству.

Я возразил:

– Я не буду этого писать, это клевета, ничего подобного не было.

– Ну тогда скажи, нужны они нам здесь? – спрашивает он меня.

– Мне – нет, – ответил я, и с тех пор им запретили пересекать порог нашего учреждения.

А человека, из-за которого произошла эта история, откачали, и он вернулся в лагерь. Хотя правда в его словах, видимо, была, так как позже он повесился.

Считать ли это силой молитвы? А если нет, что в таком случае произошло? Была наша искренняя скорбь, была печаль, мы всем сердцем искали правду, и нам было показано, что она не у евангелистов. Этот случай запомнился нам очень хорошо, хотя много было и других, может быть, не столь ярких. Например, мы просили: „Господи, надо воды горячей“, – и в колонии давали горячую воду. Всего сейчас не вспомнить, но народ потихонечку укреплялся в вере, и количество прихожан нашего храма постепенно росло.

Обращение

По-разному люди приходили в Церковь. Недавно мне звонил человек, который сменил меня на должности старосты молельной комнаты. А перед тем, как его выбрали, он приходил спорить о вере, и споры наши часто доходили до крика. Он доказывал мне, что это все чушь, бред, сказка для слабых людей. Но потом он заболел туберкулезом. Раз в полгода к нам приезжала машина, оборудованная под флюорографический кабинет, через которую прогоняли всю колонию. У тридцати-сорока человек обязательно обнаруживали туберкулез. Из лагеря туберкулезников в больницу не вывозили, лишь в другой половине нашей школы сделали для них отдельный барак, держали их там и в течение полугода кормили дубазитом. Потом снова проверяли и одних отправляли обратно в барак, а других с тяжелой формой вывозили в архангельскую больницу. Пока заключённые находились в бараке, они часто посещали храм.

Так вот этот человек, поскольку прежний мир стал для него недоступен, а мы располагались поблизости, через стенку, стал втихаря заходить к нам. А через некоторое время его выбрали старостой, и последние шесть лет до своего освобождения он с честью нес это послушание.

А как-то подошел ко мне один парень и сказал: „Я-то понимаю, зачем ты здесь храм строишь“. Хотел меня слегка уесть, мол, пристроился, нашел себе теплую нишу. И так получилось, что его вывезли в ПКТ. ПКТ у нас закрыли на ремонт, и осуждённых возили в другую колонию. А там били так люто, просто смертным боем. Он вернулся оттуда как тень. Зашел ко мне в храм и говорит: „Знаешь, Жень, я теперь все понял“. Открывает Псалтирь и показывает мне один из псалмов (я точно сейчас не помню, какой именно): „Вот. Читая его каждый день, я выжил“. Таков человек: думает о верующих, что они приспособленцы, а как сам хлебнет горюшка, так все сразу понятно становится.

Был и другой случай. Один заключённый из Архангельской области взялся проповедовать в лагере буддизм. „Я много религий изучил, – говорит, – в буддизме столько добра, столько свободы! А у вас все жестко, непонятно...“ С ним тоже приходилось спорить часами. Он брал у меня церковную литературу, читал. Меня поражало то, что три-четыре толстенные книги он приносил на следующий день. Казалось, он их просто „поедал“. А мне однажды игумен Мелхиседек дал для библиотеки большую книгу отца Серафима (Роуза) „Приношение православного американца“. Я ее никому не разрешал выносить в бараки, хочешь почитать – читай здесь. И как-то так получилось, что все книги я ему дал прочитать, а эту нет. Но однажды я заболел, а он пришел во время моего отсутствия, взял книгу без моего ведома и ушел. Каково же было мое удивление, когда я, возвратившись после болезни, увидел его молящимся на коленях перед иконой Пресвятой Богородицы. Он уверовал после того, как прочитал отца Серафима (Роуза). И еще меня упрекал: „Почему ты сразу мне не дал его почитать?“. Вот так. А раньше только спорить приходил.

Теперь я часто думаю: „Откуда брались слова для участия в спорах, ведь я ничего тогда еще не знал о вере Православной?“. Может быть, Господь вкладывает их в уста всех искренне верующих людей, или просто душа у каждого человека христианка, а слова, предназначенные для защиты Истины, просто хранятся где-то глубоко в наших сердцах и в нужный момент сами выходят оттуда. Только не каждый человек знает об этом.

В лагере есть одна проблема. Существует категория людей, которых называют „опущенными“, это люди, которых подвергли сексуальному насилию за какой-то проступок. С ними нельзя здороваться за руку, нельзя есть из одной посуды. Очень трудно решается вопрос, будут ли они ходить в храм вместе с другими заключенными, ведь там надо прикладываться к иконам, причащаться из одной лжицы. Но к нам в храм ходили все – и "блатные", и "опущенные". Придерживающиеся воровских традиций поначалу возмущались. Но мы сказали: „Не нравится – не ходите. Пред Богом все равны. Вы – с одним грехом, они – с другим“. Ведь по большей части эти люди – не гомосексуалисты. Их наказали таким образом за какой-то проступок помимо их воли. Все это претит им, это не их жизнь, но они вынуждены существовать в этой клоаке, потому что таков "тюремный закон". Например, в тюрьмах для малолетних преступников „опускают“ за все: не так посмотрел, не то сказал. С легкостью и безрассудством ломаются человеческие судьбы. После совершеннолетия эти люди переходят во взрослую тюрьму, где ничего изменить уже невозможно. И сломать всю эту многовековую систему сложно. Хотя, как я уже сказал, к нам на службу ходили все, только "опущенные" стояли в другом углу, подальше. Скажем, их возможности были несколько ограниченны. Например, мы договаривались со священником, чтобы не было искушений, причащать их из другой чаши и другой лжицей.

Знаете, есть такая лагерная шутка: „Когда заключенный спит – он на свободе“. Так и когда заключенный находится в храме – он вне системы. Он находится в ином измерении, откуда возвращается обновленным. В нашей молельной комнате часто не было службы, мы просто включали магнитофон и слушали Литургию Иоанна Златоустого в исполнении сводного хора Шведова.

Может быть, еще не было такого молитвенного слияния, но каждый в этот момент пребывал где-то в ином месте. Происходило что-то необычное. Заканчивалась так называемая служба, и мы выходили из храма, но этот час мы пребывали вне тюрьмы, а может быть, даже вне земного бытия. Конечно, это и обновляло душу, и давало силы, чтобы выжить в той системе.

Недавно нашу колонию посетил Владыка Архангельский и Холмогорский, и молитвенной комнате был присвоен статус часовни. Вообще, я убежден, что в местах лишения свободы лучше строить часовни. Престол в алтаре храма – это великая святыня, которую нельзя отдавать на поругание. Небрежное отношение к святыне – грех. А в наших тюрьмах, к сожалению, не все представители администрации отличаются благочестием. Здесь положение дел определяет хозяин (сегодня один хозяин, завтра – другой), и если надо будет перевернуть алтарь для обыска, нецерковный человек сможет это сделать. История нашей страны советского периода знает много печальных примеров недостойного обращения со святынями. Имея антиминс, священник всегда может отслужить Литургию на переносном престоле. Ведь в каждом лагере – своя специфика. Где-то администрация благожелательно относится к Православной Церкви, где-то – нет. Все зависит от начальника. Если он способен понять, что человек, приобщившись к Богу, уже не будет поступать против своей совести (соответственно и отношение к власть предержащим у такого человека здоровое), то все будет хорошо. Верующие люди лучше переносят и административные прещения, и разного рода усиления режима. Так что воцерковление заключенных – это еще и эффективная мера воспитательной работы.

К сожалению, опыт показывает: 80% людей, которые там были весьма религиозны, освободившись, как-то утрачивают, забывают эти чувства. Приходят в храм на Пасху свечку поставить... Жизнь превращается в обыкновенную рутину, а человеческая душа начинает тосковать. Это происходит помимо самого человека. У него вроде бы все есть, он добился всего, чего хотел от жизни, но вдруг начинается глубокая душевная тоска. Человек даже не сразу понимает происхождение этого состояния, как правило, пытается обезболить его пьянством, не дай Бог – наркотиками. А тоска не проходит, потому что это тоска души по небесному, тоска по Богу. Конечно, у каждого из нас это состояние протекает по-разному, так как у каждого человека своя глубина веры. Поэтому, если дал Господь веру в тюрьме, необходимо поддерживать ее и по освобождении. Огонь горит, пока дрова есть. Если Таинства не будет – огонь веры потухнет. Я неоднократно видел это своими глазами. Вот мой очень хороший приятель, который вместе со мной строил храм. Господь вел нас вместе с ним с первого дня. Сначала мы попали в одно КПЗ в Теплом Стане. Потом вместе отправились в одну камеру Бутырки. Потом попали в одну колонию. Потом жили в одном бараке. В один день нас осудили, в один день мы с ним освободились. В одном купе приехали домой в Москву. Он родом из Теплого Стана, я – из Ясенева. Потом я уехал в монастырь, а он пошел куда-то работать грузчиком. Спился и в пьяном угаре умер. Сгорел от водки. А все время, пока мы были в тюрьме, он меня поражал: акафисты читал, каноны... Даже останавливать приходилось: „Ну всё, – говорю, – всё, давай пошли – закрываем“. А вот на волю вышел – и не пошел в храм...

* * *

И все же всем, находящимся в местах лишения свободы, я хочу сказать: Вы – люди. Полноправные. Ценные пред Богом. Такие же ценные люди, как все остальные. Для вас ничего не потеряно. Обратитесь. Покайтесь. Подумайте. Не определяется этим существование: год, три, пять, десять, пятнадцать... Да, кто-то умрет в тюрьме, но пред ним Вечность. Кто-то выйдет, но и в миру человек не должен забывать о том, что он – творение Божие и призван оставаться таковым в любых жизненных условиях, как бы тяжелы они ни были. Даже в тюрьме человек все равно свободен, потому что Господь создал нас свободными. Можно отрезать человеку руки и ноги, но он и при этом останется полноценной личностью. Просто человек должен утвердиться в своем мнении и следовать своим убеждениям, не оскотиниваться там... Созидание собственной личности определяет и дальнейшую ее судьбу. Ведь на этом промежутке жизнь не заканчивается. Все еще впереди. Все всегда впереди, и надо об этом помнить.

Наша жизнь не для того, чтобы поесть, поспать сладко, нужды свои справить... Нет! Это было бы слишком примитивно, мелко, бессмысленно. В столь разумном и удивительном мире назначению человека не может быть отведена такая мелкая роль: поесть, поспать, умереть и превратиться в экскременты – какая глупая и подлая ложь! Человек должен выйти из этого скотоподобного состояния и осознать свою личность, сотворенную Богом, узнать себя в Боге.

Антон Жоголев
19.09.2003

Настоятель храма в честь иконы Божией Матери «Умиление» в городе Новокуйбышевске Самарской области священник Владимир Загаринский встретил его приветливо, как старого знакомого. Покачал головой и сказал: «Не надоело тебе, Вячеслав?» - «Надоело. Больше туда не хочу», - был ответ. Тогда отец Владимир взял его со своими прихожанами в паломничество по святым местам и благословил остаться в Санаксарском монастыре. Там-то мы и встретились с Вячеславом. Оказалось, что из зоны в зону, из «срока» в «срок» он переходил с подшивкой «Благовеста» в руках. Читал сам и другим давал читать. «Ваша газета многих заключенных к вере привела», - рассказывает он. Наш разговор состоялся в монастырской гостинице, после вечерней службы. Многое в этой исповеди бывшего заключенного покажется непривычным, спорным. С некоторыми оценками Вячеслава, признаюсь, не согласен и я. И все же выслушать человека, который в прямом смысле слова ВЫСТРАДАЛ Православную веру, обрел ее не по книгам, а в суровой «колониальной» действительности, я считаю, стоит.

Мое обращение началось с того, что к нам в колонию привезли из Пензы вора взаконе , - вспоминает Вячеслав. - Звали его Андрей Мишин. Было ему всего 28 лет, но авторитет в криминальном мире он имел большой. С четырнадцати лет он скитался по тюрьмам, и на свободу так и не вышел - умер в тюрьме. Для нас вор в законе был редкостью и мы, как смогли, создали ему подобающие условия: была у него даже отдельная камера, и в ней он... молился! Он был глубоко верующим человеком. В то время, в 1993 году, у нас в колонии было засилье протестантских проповедников. Православные батюшки тогда еще к нам не приезжали. Протестанты даже открыли у нас свою молельную комнату. Мы принимали их проповедь за истинную, ведь они говорили о Христе! Но пример Андрея повлиял на нас, постепенно произошла переориентация лагерников, и мы перестали слушать протестантских проповедников. А Андрей и словами, и примером убеждал нас, что нужно обратиться в Православие...

Как ты можешь объяснить этот феномен: «вор в законе » - и Православный? Разве одно с другим совместимо?

Праведником, конечно, вор в законе не может быть. Но Православным верующим, я считаю, может... Андрей даже участвовал в строительстве Православного молитвенного дома у нас в колонии. Он многих, и меня в их числе, обратил в Православие. Ведь у вора в законе очень большой авторитет, который отнюдь не на кулаках держится, а на чувстве справедливости, на своего рода нравственной силе. В уголовной среде эти авторитеты все же хоть какие-то нравственные нормы поддерживают. Не дают скатиться криминальному миру к безпределу и рекам крови... Ведь все нравственные нормы берут свое начало из Библии. Но в тюремной среде эти Библейские заповеди, конечно же, сильно искажены.

Одна из заповедей Божиих гласит: «Не укради...» А тут Православным называет себя вор , хотя и в «законе »...

Сам криминальный авторитет, конечно же, не ворует. Он следит за тем, чтобы какой-то минимальный уровень справедливости все-таки и здесь соблюдался... Был такой известный вор в законе - Вася Бриллиант , самый большой авторитет в преступном мире. Его все уголовники за справедливость уважали, и русские, и кавказцы... Он был своего рода миротворцем в этой среде. Сорок лет просидел в тюрьмах, вышел на свободу только один раз, в 1989 году. Сейчас уже таких нет. Новые бандиты в основном безпредельщики, им любая нравственность не угодна, даже и уголовная... А ведь воровская традиция «коронования» воров в законе идет с незапамятных времен - на Руси раньше таких уголовников называли «Иванами». Есть даже специальная традиция «коронования». Когда я был в уголовной среде, я не видел в «миру» людей нравственно чище, чем эти авторитеты. И только потом, по милости Божией переступив порог Церкви, понял, насколько я заблуждался...

Но вернемся в 1993 год...

Сегодня священник может оказывать значительное влияние на осужденных?

Печальные веяния времени - проблемы глобализации - донеслись до российских тюрем?

Как повлияла тюрьма на твои религиозные убеждения?

Сейчас ты живешь тоже по строгой - но уже монастырской - дисциплине. Легко тебе дались первые недели в монастыре?

- Вор в законе , даже если он сидит в тюрьме, является руководителем преступного сообщества, - говорит Михаил Борисович Декатов. - Он порой не только «колонийскими» ворами и жуликами управляет, но и поддерживает связи с теми, кто находится на свободе. Вся их «нравственность» - перевернута с ног на голову. Воровские законы ничего общего с Библейскими заповедями не имеют. Вместо «не укради», у них - «не кради у своих». Считают «добродетелью» не сотрудничать с администрацией колонии, саботировать ее распоряжения, не трудиться... Что же тут нравственного, христианского? По определению, вор в законе не может быть подлинно верующим Православным человеком. Если только раскается, осознает свои грехи. Я многих рецидивистов встречал, с тяжелыми преступлениями за плечами, которые обратились к Богу. Но среди них не было «криминальных авторитетов» - видно, уж очень крепко их лукавый охомутал... Ну а если чудо все же произойдет и «авторитет» не на словах, а на деле обратится к Богу - его же «братва» тут же лишит его всех привилегий. Такие лидеры им не нужны! Ведь он тогда будет своим примером помогать администрации проводить воспитательную работу среди осужденных, а в этом некоторые уголовники не заинтересованы.
Сегодняшние воры в законе - уже не те воры в законе , которые были двадцать, и даже десять лет назад. Если раньше воры в законе давали на своем сходе «авторитету» определенные неформальные полномочия, то теперь все эти полномочия можно легко купить за деньги. И никакие нравственные качества при этом уже не учитываются... Есть деньги - и этого сегодня достаточно, чтобы получить в воровской среде любой «титул».

Скажите, а какова история этого непростого явления – воровской «иерархии»?

Тянется это с незапамятных времен, но особенное развитие воровская традиция получила в 1920-30 годы. Когда появились ГУЛАГи, в которых сидело по 50 тысяч и больше заключенных, поддерживать порядок в таких огромных лагерях только извне стало невозможно. И тогда власть пошла на неформальную поддержку «лагерных» авторитетов, а те платили власти тем, что поддерживали какой-то свой «порядок» на зоне. Ворам в законе гарантировалось от руководства привилегированное положение, они получали свой жирный кусок, но отрабатывали его тем, что держали в повиновении других лагерников...
Сейчас же если в колонию попадает вор в законе , то, как правило, его сразу заключают в своего рода «тюрьму в тюрьме», в так называемый отряд строгих условий. И там он находится минимум шесть месяцев, а иногда и весь срок. Но если он проявил желание исправляться, его выводят из изоляции и он проводит срок заключения на общих условиях.

Как относится основная масса осужденных к своим товарищам - верующим Православным заключенным?

Бывает ли так, что верующий осужденный выходит на свободу - и вскоре вновь совершает преступление?

Какова религиозная «палитра» в колониях Самарской области?

Протестантские проповедники допускаются в тюрьмы?